Знаешь, Мартын, если бы у меня в молодости были только мои две руки, тогда мы с Марийкой лучше бы поладили и, может быть, не случилось бы со мной этого большого несчастья!" С тех пор Мартын ему больше ничего не говорит по этому поводу. Он долго не мог забыть этот трудный разговор и печальный голос Матьяса. Хотя прошло уже 18 лет со времени того несчастья, мы многое пережили, и весь мир изменился, но наша любовь к Марийке осталась прежней. Когда она появилась в Зоровце, то была нам чужой. При жизни ее знали немногие, после смерти же она обрела много друзей, но ближайшей ее подругой осталась я.
В роще стало тихо. Умолк даже соловей в кустах над родником; только кроны сосен шумели на ветру, словно напевая траурную песню для той, нежной, как яблоневый цвет, которую любящий супруг не смог даже уложить в освященную землю. Вместо этого уже 18 лет над ней, наверное, текут воды Вага, и, возможно, сплавщики, которые провели здесь много ночей на своих плотах, кое-что могли бы об этом рассказать...
Между тем Матьяс Янковский одиноко сидел за столом в своей печальной комнате и читал большую Библию. Погруженный в размышления, он не заметил, что уже дважды кто-то постучал в двери. Лишь на третий раз он крикнул: "Войдите!" Он как раз дочитал главу и закрыл книгу, когда дверь открылась и вошла молодая девушка. Она явно была нездешней. Две пары глаз смотрели друг на друга: мужские - удивленно, а девичьи - словно прося о чем-то.
- Я не ошиблась? Здесь живут Янковские? - спросила она несмело после обычного взаимного приветствия.
- Да, я Янковский. Что тебя привело к нам? - ответил мужчина приветливо, шагнув навстречу нежданной гостье и протянув ей руку.
- Ты пришла издалека?
- Пешком от железной дороги, а она рядом.
Девушка села на предложенное ей место на скамье и положила около себя небольшой узелок.
- Вы спрашиваете, что меня привело к вам? - начала она, немного погодя. - Я вам несу привет от моей крестной матери, Анны Скале. Когда она умирала, мне пришлось по- обещать ей, что после ее кончины пойду к вам, чтобы просить вас найти для меня какую-нибудь работу. Она вас очень жалела, потому что вы так одиноки. Знаете, у меня тоже нет никого на свете. Может быть, вы возьмете меня к себе, хотя бы в прислуги?
- Разве у тебя нет ни родителей, ни других родных? - спросил он.
- У меня были только приемные родители, но они оба умерли, и теперь я осталась одна. - В глазах девушки заблестели слезы.
- Значит, Анна Скале скончалась?
- Да, четыре месяца назад.
- А ее муж?
- Приемного моего отца во время войны, в 1915 году, тоже взяли возчиком в военный обоз, оттуда он вернулся очень больным и больше не поправился.
- Значит, он, бедный, тоже был там? А теперь они оба умерли?
И Анна послала тебя ко мне? Может быть, мы и поладим друг с другом, потому что и у тебя, как и у меня, никого нет. Я только не знаю, что ты у меня будешь делать?
Не будет ли тебе здесь страшно, ты ведь еще дитя, а я, люди говорят, отшельник.
- Матушка говорила мне, что я еще очень молода, а мир злой и что вы меня защитите от него, ну а я буду ухаживать за вами, когда вы состаритесь.
- Я и не знал, что матушка Скале такого хорошего мнения обо мне, спасибо, что вспоминала меня добрым словом.
- О, она о вас часто говорила и жалела вас.
- Прежде чем мы что-то решим, тебе немного следует отдохнуть с дороги.
- О да, дядя, можно попросить у вас немного воды? Мне так пить хочется.
Через короткое время на столе стояли графин с водой, стакан молока, свежий хлеб и масло. "Прошу, бери, ешь!" - пригласил Мать-яс девушку. Она с детской непринужденностью стала есть. Наевшись, она поблагодарила хозяина, а он, убрав со стола, снова сел.
- Теперь растолкуй мне подробнее, как ты представляешь себе твое житье у меня.
- Если матушка не ошиблась и я могу быть вам полезной, то охотно останусь у вас. Не думайте, что я слабая! Правда, тяжелую работу я еще не могу делать, но по дому я справляюсь со всеми делами. Я уже умею варить и печь хлеб, стирать и гладить и за птицей могу ухаживать. За скотом, правда, мне дома ходить не приходилось, и в поле я еще не работала, только в уборке сена помогала и пока только могу резать траву. Наши цветы и в огороде я уже два раза сажала сама, а чего еще не умею, научите меня!
Янковский выслушал серьезное объяснение девушки. Ее голос в малоосвещенной комнате звучал, как серебряный колокольчик, возвещающий приход весны. Добрая улыбка осветила его лицо.
- Оставьте меня у себя хоть на короткое время, дядя, - попросила она, озабоченная его молчанием. - Мне было бы тяжело нарушить обещание, которое я дала моей матери. Со мной, правда, только одно будничное платье, но остальные - на вокзале в чемодане, я его оставила там на тот случай, если вы меня не примете.
Он укоризненно покачал головой.
- Посылала ли матушка Скале тебя в школу? - спросил он серьезно.
- Я посещала нашу сельскую школу, а когда после переворота1 открылась Гражданская школа, я стала учиться там.
- Вот как! Тебе, наверное, хотелось бы продолжить учебу, как это теперь принято, а смерть приемной матери помешала тебе в этом? - спросил он, испытующе глядя на нее.
- Матушка собиралась послать меня на учительский семинар, но я не захотела.
- Почему же? Разве тебе не нравится эта профессия? Учителя нам сейчас так нужны!
- Мама болела, и я чувствовала, что, если теперь не воздам ей за ее любовь, позднее сделать это будет уже невозможно. Я ей благодарна за то, что она послала меня в гражданскую школу, ведь я училась охотно. Я умею читать, писать, считать; знаю, как раньше и как сегодня живут разные народы в своих странах, и многое другое, У меня сохранились мои учебники, я все могу повторять, чтобы не забывать пройденное; мне о многом нравится размышлять.
Скажу вам правду, дядя, я не хочу стать барышней. Я люблю свою простую одежду и хотела бы остаться крестьянской девушкой.
Однажды господин учитель рассказывал нам, как жили саксонцы в Трансильвании и как они остались верны своим народным традициям. Они учились в школах, чтобы получить образование, и все-таки оставались крестьянами. А в таких образованных крестьянах и крестьянках нуждается и наш словацкий народ, потому что он такой отсталый, и я поняла, что его преднамеренно сделали таким. Вот этому народу я и хочу принадлежать, как, наверное, и вы, дядя, не так ли?
- Конечно, дитя мое, - сказал Матьяс, - и я хочу гордиться своим народом. Я в Америке очень старался в вечерних школах наверстать все то, чего я недополучил в детстве. Однако не боишься ли ты, что при нашей тяжелой сельской работе со временем забудешь все, что учила?
- Нет. Что у меня в голове и в сердце, то мое навсегда.
- Ты права! Но закончим это дело: мы, значит, остаемся вместе.
Посмотрим, сможешь ли ты жить в доме такого отшельника, как я.
У меня во дворе живет пара честных людей, Зва-ры. Тетушка Звара до сих пор делала все по дому и заботилась о нас, но она уже стара и рада будет помощи. Муж ее помогает мне в хозяйстве. Тяжелой работы у меня для тебя нет, но если ты прилежна, то найдешь работы боль-ше чем достаточно. Жить можешь в задней комнате, где я недолгое время жил со своей женой. А моя мать жила здесь,- голос Матьяса немного задрожал. - Матушка Скале тебе никогда не рассказывала, как мы жили?
- Вы думаете о Марийке, которая умерла такой молодой? Мама говорила только, что вы ее очень любили, а она вас - еще больше. Но матушка не любила говорить о ней, потому что всегда плакала при этом. Во время болезни она в бреду много говорила такого, что нам было непонятно, и успокоить я ее могла лишь тем, что повторяла свое обещание пойти к вам. "Загладь мою вину", - говорила она мне.
- Не было никакой ее вины, я виновен! Она мне отдала самое дорогое, что имела, а я это сокровище не сберег. Я жалею, что не отправился к ней до моего отъезда в Америку. Но, не получив от нее ответа на мое письмо с известием о смерти Марийки и с просьбой простить меня, я подумал, что она на меня гневается, и не решился появиться у нее!
- А, может быть, она вам ответила, а письмо пропало? - спросила девушка озабоченно. - Ведь это случается!
- Ты права!
- Ах, дядя, я вспоминаю, что в бреду мать все говорила о каком-то письме, будто кто-то обещал ей отправить его.
- Наверное, так и было: матушка Скале сердилась на меня - и не беспричинно, - но совесть заставляла ее простить меня и ободрить меня в моем горе добрым словом. Она этого не сделала, и это мучило ее перед смертью. Поэтому она тебя послала ко мне. Жаль только, что не передала мне с тобой то доброе слово; оно утешило бы меня.
Лицо девушки вдруг зарделось и сразу побледнело. Казалось, что она о чем-то напряженно думала и не знала, как быть.
- Значит, договорились: ты попытаешься привыкнуть к нашей жизни. Если же не сможешь, я постараюсь с Божьей помощью найти для тебя хорошее место. А пока - добро пожаловать в мой дом и считай его своим! Матушка Скале воспитала мою жену; она и ей и тебе была доброй матерью, следовательно, ты мне дорогая, близкая родственница.
