Из-за угла выбежала баба Маруся. Увидев Собакевича, ударила руками по коленям, кинулась за ним — отбирать звонок. Собакевич — наутёк. И куда же вы думаете — к нам, в кусты.
Мы с Явою вмиг развернулись и так же на четвереньках помчались назад, в гущу, к сараю. Причем, если Ява полз нормально, то я — на трех, как собака с перебитою лапою, — мне же приходилось одной рукою поддерживать штаны.
Мы прижались к стене сарая — дальше бежать было некуда. Звонок всё ближе, и вот уже Собакевич с разгона ткнулся носом Яве в щеку. Что же, он не виноват — у кого же ему искать защиту, как не у нас — своих друзей и спасителей. Через мгновение кусты над нами раздвинулись и мы увидели раскрасневшуюся бабу Марусю.
— Ага! — победно выкрикнула она. — Вот кто это всё устроил!
Из-за головы бабы Маруси появилась голова Галины Сидоровны. Ледяным голосом Галина Сидоровна говорит, как секачем рубит.
— Так!.. Ясно!.. На экскурсию в Киев завтра они не едут!
Глава 3
Приключения в Киеве. Наши подозрения растут. Старшина Паляничко
У школы шум и суета. Во дворе стоит грузовик, украшенный цветами и сосновыми лапами, словно свадебный поезд. На машине у кабины уже сидят самые нетерпеливые ученики. Среди них, как огородное пугало, торчит долговязый нескладный Бурмило. Расставляют последние стулья. Школьники выстроились цепочкой от крыльца до машины и передают друг другу стулья, которые выносит на крыльцо Галина Сидоровна. Все оживлены и радостны. Еще бы — эту экскурсию в Киев так долго ждали. Всё время все смеются, даже когда для этого нет причины. Все, кроме нас: меня и Явы.
Мы стоим возле крыльца понурые, насупленные. И как только из дверей появляется с новым стулом Галина Сидоровна, мы тут же раскрываем рты и начинаем:
— Мы не хотели… Мы не нарочно, — гундосит Ява.
— Мы больше не будем… Честное слово, — гундошу я.
Галина Сидоровна сначала не обращает внимания, молча исчезает в дверях, словно не слышит. Потом наконец говорит:
— Было бы даже непедагогично, если бы я вас взяла.
И мы чувствуем — ей уже жаль нас (она же добрая, только напускает на себя). Надо ковать, пока горячо.
— Педагогично! — воскликнул я. — Мы же сказали, что больше не будем.
— Ну да, педагогично! — подхватывает Ява. — Даже очень педагогично! Макаренко обязательно бы взял. Точно!
Галина Сидоровна сразу нахмуривает брови и холодно говорит:
— Нет.
И мы понимаем: теперь уже всё. Переборщили. Учителя не любят, чтобы их учили.
Я с тревогою поглядываю на Бурмилу и на Кныша, который прохаживается возле машины, время от время стуча сапогом по колесу (проверяя шины). «Неужели мы останемся и так и не узнаем, что они будут делать в Киеве?» — думаю я.
И в голове моей снова звучат загадочные таинственные слова: «Зато подарочек будет от немцев… Вермахт щедрый… Двадцать железных… Качество бронебойное… Раз — и нету!.. Только никому-никому!».
Вдруг Ява дергает меня за рукав: «Айда! Быстрее!» — и бросается к машине. Я — за ним. Нужно успеть спрятаться под стульями, пока Галина Сидоровна в помещении.
Конечно, все видят это и могут выдать, но это уже на их совести.
Шасть! Словно ящерки, юркнули мы под стулья к самой кабине и притаились.
Через некоторое время услышали голос Галины Сидоровны:
— Что, ушли? Ну и хорошо, что сами наконец поняли. Это будет наука всем, кто любит срывать уроки и нарушать дисциплину. Ну, поехали.
Ученики, что еще были не на машине, с криками начали посадку. И вскоре мотор заурчал, машина поехала. Нас никто не выдал. Есть таки у людей совесть.
Если вы хотите почувствовать все свое тело сразу, с ног до головы, как он реагирует на удары, то попробуйте поехать по ухабистой дороге на грузовой машине, лежа в кузове под стульями. Сравнить это нельзя ни с чем. Такое чувствует разве что «язычок» в школьном колокольчике, когда баба Маруся звонит на перемену или урок.
«Раз — и нету!.. Качество бронебойное!.. Вермахт щедрый!» — билось в моей голове в такт с ударами.
Затылком о стул — лбом о дно кузова…
Затылком о стул — лбом о дно кузова…
«Раз — и нету!..
Качество бронебойное!
Вермахт щедрый!..».
И всё-таки чем больше нас молотило, чем больше швыряло вверх-вниз и из стороны в сторону, тем легче становилось у нас на душе — потому что всё дальше мы отъезжали от села. А значит, тем меньше шансов, что нас найдут и ссадят с машины. Мы лишь сжимали губы, стараясь не ойкать. Но вот беспутица прекратилась и весело заурчал мотор, набирая скорость, — мы выехали на асфальтовое шоссе (это в 3 километрах от села). И сразу, словно заведясь от стартера, зазвенела песня.
Знов зозулi голос чути в лiсi,
Ластiвки гнiздечко звили в стрiсi,
А вiвчар жене отару плаєм,
Тьохнув пiсню соловей за гаєм.
(Снова голос кукушки слышен в лесу
Ласточки гнездышко свили под стрехой
Овчар гонит отару тропой
Поёт песню соловей за лесом).
Еще бы! Ну где вы видели, чтобы люди ехали компанией на машине и не пели? Так не бывает. Когда от скорости ветер свистит в ушах, когда дорога с шуршанием наматывается на колеса и встречные машины мимо только — Ух! Ух! Ух! — песня сама вырывается из груди.
В хоре выделялся звонкий, соловьиный голос Галины Сидоровны. Мы представляли себе, как она стоит, опершись на кабину, лицом к ученикам, и дирижирует. И ветер треплет её черные, как вороново крыло, локоны, а она белозубо улыбается и поёт. А девчонки в восхищении смотрят на нею, потому что считают что она очень красивая, «ну просто красавица»…
Всюду буйно квiтне черемшина,
Мов до щлюбу вбралась калина…
(Всюду буйно цветет черемуха
Словно под венец собралась калина…)
Разве вытерпишь, когда все поют. И мы с Явою («А, всё равно не услышат в таком хоре!») затянули во всё горло:
Вiвчаря в садочку,
В тихому куточку
Жде дiвчина, жде.
(Овчара в садочке,
В тихом уголочке
Ждет девушка, ждет).
Эх, хорошо! Если поёшь в хоре, то кажется, будто только благодаря тебе так хорошо и слаженно выходит.
И вдруг… Мы так увлеклись, что даже не заметили того момента, когда все вдруг перестали петь. Как потом выяснилось, в этот момент машина проезжала под вербой, свесившей свои ветви над шоссе. Все в кузове нагнулись, и песня прервалась. А мы же были под стульями и не знали этого… И продолжали тянуть, как два барана:
Жде-е-е дiвчина, жде-е-е…
(жде-е-ет девушка, жде-е-ет…)
И сердитое учительское: «А ну, вылезайте!» — было для нас как гром среди ясного неба.
Взъерошенные и помятые, вылезли мы из-под стульев.
— Эх, вы! — презрительно сказала Галина Сидоровна. — Я думала, что вы хоть благородные мальчики. А вы «зайцами», обманув меня… Как… шпионы какие-то. Фу!
Я увидел, как дернулся, даже подскочил Ява. Да и у меня всё внутри перевернулось вверх тормашками. Нас! Нас назвать шпионами! Нас, которые… Эх!
— Да, нехорошо, ученики. Обманывать нельзя, — сказал Бурмило.
«Подарочек от немцев… Качество бронебойное!..»
Мы с Явою так взглянули на него, что если бы взглядом можно было сжечь человека, то от Бурмилы осталось бы только горстка пепла.
— Вас надо было бы немедленно отвезти домой или же высадить прямо тут, в поле, — сказала Галина Сидоровна. — Я не сделаю этого только потому что проехали уже тридцать километров и не имеем права задерживаться. Вы поедете с нами. Но знайте — весь коллектив презирает и осуждает вас за недостойное поведение.
Мы подняли глаза — коллектив смотрел на нас весело и улыбался. У коллектива было хорошее настроение.
Коллектив хотел петь.
Мы опустили головы и сказали:
— Мы больше не будем…
Коллектив подвинулся, и мы сели. И сразу, как по команде, в небо снова взлетела песня:
Йшла вона в садок повз осокори-и,
Задивилась на високi гори-и…
(Шла она в сад мимо осокоря
Засмотрелась на высокие горы-ы…)
Мы с Явой пытались перекричать всех — так старались.
Долго мы ехали — все песни, какие знали, пропели по несколько раз. Дважды останавливались поесть.
Но вот наконец длинный мост через широченный Днепр. А на той стороне — высокий берег, и колокольня на горе блестит золотым куполом, а рядом еще еще золотые купола теснятся — Лавра, а за нею торчит огромная телевизионная башня, и возвышаются, налезая друг на друга, дома — большие, многоэтажные… Киев! Приехали.
Красивый город Киев! Красивее Пирятина, Крыжополя, Жмеринки — всех городов, которые я видел.
Столица!
— Вот, так, — говорит Галина Сидоровна. — Машину мы оставляем у Дворца пионеров и сразу на метро. Согласны?
— Ура-а-а! — закричали все. Всю последнюю четверть в нашем пятом «Б» только и разговоров было что про метро. Почему-то из всех киевских чудес нас больше всего интересовало метро.
И теперь все сразу возбужденно загомонили: «„метро“, „метро“, „на метро“…»
