Вот и кончились поля, уже Москва начинается.
Все высокие здания изуродованы грубыми пятнами камуфляжа, чтобы казаться издали (и сверху) чем-то менее значительным.
В городе совсем нет заборов; только по линии деревьев и кустов можно понять, где они были прежде. Сады выходят прямо на улицу. А в садах больше грядок, чем клумб, и всюду, где должна была расти просто трава, и даже там, где ничего никогда не росло, растет картошка.
Сосед-сержант, услышав, что Светлану нужно устраивать в детский дом, сказал:
— Эх, знаю я один детский дом в Москве! Товарища моего ребятишки там живут. Заведующая уж больно хороша… Какие письма отцу на фронт писала! Вот бы тебя, Светлана, туда устроить.
— А вы адрес знаете? — спросил Костя.
— Как же, знаю, конечно. Сколько раз на конвертах видел… Какой же адрес-то?.. — Он посмотрел в потолок и задумался. — Сейчас вспомню, товарищ младший лейтенант… Директора Натальей Николаевной зовут… Душа человек!
…Вечером того же дня директор детского дома Наталья Николаевна сидела у себя в кабинете с книгой в руках. Неожиданный поздний звонок. Она прислушалась. В дверь постучала дежурная няня:
— Наталья Николаевна, вас какой-то военный спрашивает… молоденький совсем… с девочкой.
Наталья Николаевна вышла в переднюю и увидела лейтенанта с подвязанной рукой и черноглазую девочку в ватнике.
Костя, козырнув, почтительно сказал:
— Разрешите обратиться, товарищ директор!
— Пожалуйста.
К ней совсем не подходило официальное слово «директор». Серебряные волосы, белый пушистый платок, накинутый на плечи. Спокойное, внимательное лицо. Она казалась бабушкой в большом и тихом доме, странно тихом, потому что ведь это был детский дом. Но дети набегались днем и теперь спят, а бабушка охраняет их сон.
— Зайдите сюда. — Движением руки она пригласила Костю зайти в кабинет. — А вы, Тоня…
В передней было несколько стульев. Няня наклонилась к Светлане:
— Садись, милок. Тебя как зовут?
Войдя в кабинет, Костя хотел прикрыть за собой дверь, но вдруг почувствовал, что дверь сопротивляется и не дает себя закрыть. Так и есть — Светлана стояла у него за спиной и даже за косяк ухватилась, всем своим видом показывая: вы не будете говорить обо мне без меня! Костя был обескуражен таким явным неповиновением. Но не только резкие — даже строгие слова сейчас, при расставании, были невозможны.
— Я вас слушаю, — сказала Наталья Николаевна с таким спокойствием, как будто не было вовсе упрямой девчонки около двери.
Но Косте Светлана мешала, не хотелось при ней говорить о ее родных… Ну как бы это поосторожнее?.. Впрочем, после первых же коротких фраз Костя почувствовал, что Наталья Николаевна уже все поняла и знает уже о Светлане, а может быть, и о нем самом гораздо больше, чем он мог бы ей рассказать.
— Вы прямо с вокзала?
— Нет, я заходил еще в наркомат, потом мы искали долго…
— Видите ли, товарищ лейтенант, жалко, что вы не оставили девочку прямо на вокзале, в детской комнате. Ее бы направили в приемник, а оттуда ей бы дали путевку… Дело в том, что мы не имеем права сами, помимо гороно, принимать ребят. В приемнике они проходят врачебный осмотр, оттуда их посылают в детские дома, в зависимости от возраста, состояния здоровья…
Костя и сам понимал, каким ребячеством было с его стороны понадеяться на случайный адрес, данный случайным дорожным спутником. Они приехали в Москву в конце рабочего дня. Костя боялся не застать начальника, к которому у него были письма. Пока он ходил по служебным делам, Светлана сидела на скамейке сквера, где среди зелени матово белел, дожидаясь темноты, аэростат воздушного заграждения.
Наконец Косте сказали, что ему нужно явиться завтра к десяти утра. Он обрадовался, что ночевать будет дома. Нужно было поскорее устроить девочку. Он видел, что Светлана устала и проголодалась. Зашли в столовую поужинать. Когда вышли из столовой, аэростат был уже высоко в темном небе. На беду, сержант дал неточный адрес: вместо переулка записали улицу. Детского дома там не оказалось, пришлось проверять в справочном бюро.
Костя нерешительно посмотрел на директора:
— Как же теперь быть?
— Вы говорите, ваша семья за городом живет? — спросила Наталья Николаевна. — Так что вам сейчас на вокзал нужно?
— Да, на вокзал.
Костя подумал, что ведь на каждом вокзале есть детская комната… и вдруг ему вспомнились слова капитана: «Костя, будь другом, устрой ее в детский дом».
— Нет, — сказал он, как бы возражая самому себе, — я хочу знать, куда она попадет. Где этот… как его… приемник?
— Довольно далеко, на двух трамваях ехать… боюсь, вы застрянете, не поспеете на поезд.
— Что же делать, переночую в Москве. Пойдем, Светлана.
Наталья Николаевна посмотрела на Костину забинтованную руку… потом встретилась глазами с девочкой.
— Светлана, сколько тебе лет?
— Тринадцать.
— Тринадцать? — удивленно переспросила Наталья Николаевна. — Я думала, гораздо меньше… Тебе хочется у нас остаться, да?
Светлана ничего не ответила.
— Поезжайте, товарищ лейтенант. Девочка останется здесь.
— Но вы же говорили…
— Ничего. Сегодня переночует у меня в кабинете. Тоня, — она повернулась к девушке, открывшей им дверь, — будьте добры, затопите ванную.
— Спасибо вам! — горячо сказал Костя.
Он дал свой адрес — домашний и номер полевой почты.
— Ну, Светлана…
И тут случилось неожиданное. Когда Костя, радуясь, что все наконец так хорошо уладилось, подошел к девочке попрощаться, Светлана метнулась к нему, прижалась лицом к его шинели и зарыдала отчаянно, в голос. Невозможно было разжать цепкое кольцо маленьких рук. Костя повернулся к Наталье Николаевне, молчаливо взывая о помощи.
Наталья Николаевна сказала серьезно, как взрослой:
— Голубчик, ведь ты же не хочешь, чтобы лейтенант опоздал на поезд? Вы зайдете еще к нам, товарищ лейтенант, правда? И писать нам будете?
Слезы прекратились так же внезапно, как и начались.
Светлана крикнула:
— Поезжайте скорее, Костя! Передайте от меня привет вашей маме!
Через полчаса, одетая в пушистый байковый халат, Светлана вышла из ванной. В передней было темно, а дверь в зал приоткрыта. Там горел свет. Светлана заглянула туда. Комната показалась ей огромной. Здесь было холодновато. Холодным блеском сиял гладкий паркетный пол. Гладкие стены холодновато-голубого оттенка. Гладкие холодные листья фикусов…
Теплая рука взяла Светланину руку. Ласковый голос сказал:
— Пойдем, тебе уже все приготовили. Сегодня ляжешь у меня на диване.
«Передайте от меня привет вашей маме…»
«А может быть, не нужно было разыскивать детский дом, взять бы ее с собой, отвезти к маме?..»
Костя шел по улице со странным, смешанным чувством облегчения и легких угрызений совести.
Было приятно, что кончилась наконец непривычная для него роль опекуна. В то же время Костя сознавал, что он не слишком хорошо сыграл эту роль.
Огромная буква «М» над входом в метро приветливо поблескивала, отражая лунный свет. Эта буква всегда была связана со словом «Москва».
Сбежав с эскалатора, Костя не удержался — погладил на ходу мраморную колонну: «Здравствуйте, старые друзья!»
Вот и широкая вокзальная площадь, залитая лунным светом… Расписание у кассы… Повезло! Задержался бы еще минуты на три в детском доме — не поймал бы последний поезд!
В вагоне было свободно. Костя сел у окна, охваченный радостным ожиданием встречи.
Нет, правильно сделал, что отвез Светлану в детский дом. Славная девчушка, но характер у нее уж больно предприимчивый. Такая маму совсем за тучу загнала бы… Неужели ей уже тринадцать лет? По разговору и по поступкам — пожалуй, а на вид кажется, что гораздо меньше. Тринадцать лет было Наде, когда они кончали шестой класс.
Костя постарался вспомнить, какая была Надя шестиклассницей. Конечно, она казалась взрослее… может быть, просто потому, что самому Косте тогда было тринадцать с половиной? Костя посмотрел на часы. К Зиминым, конечно, сегодня уже не удастся попасть.
Хорошо ли он сделал, что не предупредил маму телеграммой? А вдруг она именно сегодня ездила в Москву и осталась ночевать у кого-нибудь из знакомых? У Кости даже защемило сердце от этой неожиданной мысли.
Нет, нет, не может быть! Почему именно сегодня! Зато насколько эффектнее явиться вот так, нежданно-негаданно!
А Надю, может быть, удастся увидеть утром. Ведь ей приходится рано вставать, чтобы поспеть в институт.
Костя вынул Надину фотографию и, разглядывая ее в полумраке, шепнул:
— Встань завтра пораньше, поедем в Москву вместе! Ладно?
Изменила прическу… косы низко уложены на затылке каким-то хитроумным образом… еще в сорок первом они свободно падали вдоль спины… Ни у кого нет таких кос!
