И верно. Не пустили наши войска фашистов. Подтвердились слова Рокоссовского.
После Курской победы, уже после освобождения и Орла и Белгорода, кто-то напомнил Рокоссовскому тот разговор:
— Товарищ генерал, значит, оправдалась, не подвела интуиция?
— Не подвела, — подтвердил Рокоссовский. И следом за этим назвал количество советских танков и нашей артиллерии, нашей авиации и нашей пехоты, принимавших участие в Курской битве. Цифры были огромными. Превосходили наши фашистов в силе. И танков было больше, и самолёты лучше, и артиллерия более мощная. — Была интуиция, — сказал Рокоссовский. — Надёжная интуиция.
Наступили самые трудные дни Севастополя. Кончались боеприпасы. Кончались силы,
Командир бригады морских пехотинцев генерал-майор Евгений Иванович Жидилов и комиссар бригады Александр Митрофанович Ищенко направлялись к Хомутовой балке. Здесь сражалась одна из советских артиллерийских батарей.
Бегут под огнём советские командиры. Слышат, как отвечает фашистам советская батарея.
— Молодцы артиллеристы! — сказал генерал Жидилов.
— Орлы! — подтвердил комиссар Ищенко.
Вышли командиры к открытой площадке. Смотрят — не видят пока саму батарею. Замаскировались артиллеристы. Зато видят командиры место, куда несутся наши снаряды. Точно ложатся взрывы. Ударяют в ряды фашистов.
— Молодцы! — не сдержался теперь комиссар Ищенко.
— Орлы! — поддержал комиссара комбриг Жидилов.
Ещё минута, вторая. Кустами, овражком, снова открытым местом пробежали командир и комиссар. Вот тут совсем рядом Хомутовая балка, рядом совсем батарея.
Вышли командиры к её позициям. Вот они, наши пушки, наши орлы-артиллеристы.
Смотрят командир и комиссар: из четырёх пушек на батарее уцелела одна-единственная. И у этой одной-единственной находится один-единственный артиллерист-матрос.
Лицо у матроса суровое. Ворот флотской рубахи порван. Бескозырка чудом держится на затылке.
За снарядом посылает снаряд матрос. Словно прирос к орудию. Даже, кажется, не замечает, что явились сюда командиры.
Шагнул генерал Жидилов к артиллеристу: — Где остальные?
— Здесь, — ответил матрос.
Посмотрел командир, посмотрел комиссар — нигде никого не видно. Неужели отступили, отошли без приказа?
— Где остальные? повысил голос, почти закричал генерал Жидилов.
— Все здесь, — повторил артиллерист. — Никто не ушёл...
Комиссар Ищенко тронул генерала за руку, показал на стоящие рядом разбитые пушки.
Посмотрел генерал и только теперь обратил внимание на то, что рядом с пушками, у их колёс, лежали люди. Это были матросы, боевые товарищи артиллериста. Все они погибли.
— Никто не ушёл. Все здесь, — тихо повторил артиллерист. И снова припал к орудию.
Тогда в разгар боя ни генерал Жидилов, ни комиссар Ищенко не успели узнать фамилию отважного артиллериста. Фашисты рвались на позиции советской батареи. Генерал Жидилов и комиссар Ищенко сами вступили в бой.
Известна ныне фамилия героя. Им был черноморский матрос Коваленко Иван Захарович.
Есть такое выражение: «По голове обухом». Обух — это часть топора. То его место, с помощью которого топор крепится к топорищу. Ударить обухом — значит ударить очень сильно, сильнее не может быть.
Советскими войсками, которые освобождали Крым и штурмовали Севастополь, командовал генерал Фёдор Иванович Толбухин.
Во время Великой Отечественной войны фамилии высших командиров Советской Армии часто зашифровывались, заменялись другими. Скажем, генерал Жуков становился Константиновым или Юрьевым, генерал Рокоссовский — Костиным или Румянцевым. Верховный Главнокомандующий товарищ Сталин — Ивановым или Семёновым, начальник Генерального штаба Советской Армии генерал, а затем Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский — Александровым или Владимировым. Время от времени псевдонимы менялись. Незадолго до начала боёв за освобождение Крыма товарищ Сталин предложил:
— Давайте генерала Толбухина назовём Обуховым.
Предложил, чуть искоса посмотрел на Толбухина, на других генералов, перешёл к рассмотрению и утверждению фронтовых планов.
Обступили после заседания генерала Толбухина боевые товарищи:
— Ну, Фёдор Иванович, фамилия обязывает!
Стойко обороняли фашисты Крым и Севастополь. Гитлер отдал строжайший приказ войскам сражаться до последнего солдата. Вспоминал Гитлер героическую оборону нашими войсками Севастополя.
— 250 дней не сдавали русские Севастополь! — кричал фюрер. — 250 дней!
Начал Гитлер с того, что сменил командующего фашистскими войсками под Севастополем. Прибыл новый командующий. Дал клятву удержать Севастополь.
Установил Гитлер офицерам и солдатам, обороняющим Севастополь, двойные оклады. Приехали армейские кассиры. Мешки привезли с деньгами. Наиболее отличившимся в боях за Севастополь Гитлер обещал выделить земельные наделы в Крыму.
Забегали интенданты.
Стали готовить списки.
И ещё одно. Приказал Гитлер тех из фашистских солдат, которые отступят, дрогнут в бою или даже только об этом подумают, тут же при всех расстреливать. Устрашают фашисты своих солдат. Грянули выстрелы по своим.
Упорно сражались фашисты. Во многих местах до последней черты стояли. И всё же не удержали они Севастополь.
250 дней штурмовали и никак не могли захватить фашистские солдаты героический Севастополь во время своего наступления в 1941 — 1942 годах. Всего лишь пять дней потребовалось советским солдатам, чтобы сломить сопротивление фашистов и освободить Севастополь во время нашего штурма в 1944 году.
Взят Севастополь.
Называют солдаты героев штурма.
Вспоминают сокрушительный наш удар.
Кто-то вспомнил и поговорку про обух, про голову.
Смеются солдаты:
— Точно примечено. Всё по науке.
— Значит, фашистов — накрепко!
— Выходит, фашистов — намертво!
— Обухом по голове!
Освобождён Севастополь. Доволен Толбухин.
Летит донесение в Ставку, в Москву, товарищу Сталину: «Освобождён Севастополь». А ниже: «Обухов».
Генерал Иван Иванович Федюнинский был одним из героев обороны Ленинграда. Это его войска не пустили фашистов к Волхову. Это 54-я армия, которой он командовал, вместе с другими громила фашистов под городом Тихвином.
Ещё в январе 1942 года советские войска предприняли первую попытку прорвать блокаду Ленинграда.
Знали об этом в Ленинграде. Пошли по городу разговоры:
— Наши идут к Ленинграду.
— Скоро пробьются наши.
Но это было не так. Не смогли тогда одолеть фашистов советские войска. Не было достаточных сил у наших.
Не пробили советские армии ни зимой, ни весной 1942 года дорогу к осаждённому Ленинграду.
По-прежнему Ленинград оставался в блокаде.
Как-то после весенних боёв 1942 года генерал Федюнинский направился в одну из своих дивизий. Поехал генерал на танке. Для удобства надел ватную фуфайку, на голову простую солдатскую шапку-ушанку.
Танк шёл по железнодорожной насыпи.
Распутица. Размокла, раскисла кругом земля. Лишь насыпь одна пока сохраняла твёрдость. Неважное настроение у Федюнинского. Не пробились наши войска к Ленинграду.
По дороге в дивизию и повстречал генерал солдата. Солдат был из пожилых. Хитринка в глазах играет.
Бывалый, видать, солдат. Посмотрел на него Федюнинский. Ватная фуфайка на солдате — точь-в-точь такая, как на самом Федюнинском. Шапка-ушанка на голове простая, солдатская, такая же, как на голове генерала Федюнинского.
Остановились генерал и солдат.
— Здравствуй, земляк, произнёс солдат. Не думал, что по шпалам шёл генерал.
— Здравствуй, — ответил Федюнинский.
Решил Федюнинский закурить. Полез в карман. Достал пачку папирос, протянул солдату.
— Ну и даёшь! — произнёс солдат. Папиросы в то время, особенно здесь, на фронте под Ленинградом, были почти как чудо.
Покрутил папиросу в руке солдат, посмотрел на Федюнинского, на фуфайку, на шапку солдатскую, сказал:
— Ты, видать, земляк, близко к начальству ходишь.
Ясно Федюнинскому: не признал за генерала его солдат.
— Бывает, — усмехнулся Федюнинский.
— В ординарцах небось гоняешь?
— Да так... — смутился, не знал, что ответить ему, Федюнинский.
Понравился солдат генералу. Разговорились они. О том о сём, какие вести идут из дома.
Затем речь пошла о недавних боях.
— Не получается что-то, — сказал солдат. И тут же: — Ничего, не сразу оно, земляк. Сегодня не удалось, завтра удастся. Помяни: лёд под напором всегда проломится.
Поднял глаза Федюнинский.
— Это уж точно скажу, земляк. Слову поверь. Сил не жалей проломится. А что там начальство думает?
Улыбнулся Федюнинский:
— Считает, проломится. Считает, получится.
— Вот видишь, — сказал солдат.
