На одном из последних маршей догнал одну из стрелковых рот генерал Чуйков.
— Генерал... Генерал... Сам Чуйков! — зашептались солдаты.
Увидел Чуйкова ротный:
— Смирно!
Подтянулись солдаты, ударили в землю парадным шагом.
— Вольно! — сказал Чуйков.
— Вольно! — подал команду ротный.
Приказал генерал Чуйков остановить солдат.
Остановились солдаты. Смотрит на них генерал:
— Ну что ж, дошагали, выходит.
— Дошагали!
— Рядом Берлин.
— Рядом! — дружно в ответ солдаты.
Смотрит генерал на солдат, на лица, на ордена.
К одному, к другому:
— Сталинградец?
— Сталинградец!
— Сталинградец?
— Сталинградец!
Снова солдат понравился:
— Сталинградец?
— Так точно, товарищ командующий.
Посмотрел на орден. Опять на солдата. Признал солдата.
— Никак, орден тебе вручал?
— Так точно, товарищ командующий.
Похлопал Чуйков солдата по плечу, посмотрел на него внимательно. Гимнастёрка. Пилотка. Ремень. Строен солдат. Подтянут.
— Хорош, — хвалит Чуйков. — Хорош. Гвардеец. Сталинградский орёл!
Сказал про орла, глянул на ноги. На гвардейские ноги. Истрепались, исхлестались на дальних дорогах солдатские сапоги. Вот-вот и совсем развалятся.
Вслед за генералом Чуйковым посмотрел и ротный на солдатские сапоги, посмотрел и взводный. Старшина из хозяйственной части глянул: да, не гвардейские сапоги.
Обратился генерал Чуйков к солдату с укором:
— Что же это у тебя, брат, сапоги такие? Дрянь сапоги!
Повернулся к офицерам, к старшине и им: — Дрянь сапоги.
— Так точно, дрянь, — ответили офицеры.
— Так точно, дрянь, товарищ командующий, — ответил старшина.
Все повернулись, смотрят на солдата. Вытянулся солдат по команде «смирно». И вдруг:
— Никак нет, товарищ генерал.
— Что «никак нет» ? Дрянь, говорю, сапоги.
— Никак нет. Отличные сапоги, товарищ командующий, — опять о своём солдат. Подтянулся, руки по швам: — Сталинградские, произнёс.
— Так точно, товарищ генерал, — подтвердили ротный и взводный, — сталинградские.
— Не желает менять, — сказал старшина. — Сталинградские?!
Улыбнулся Чуйков, улыбнулись другие солдаты.
— Ну что ж, шагай, молодец, — произнёс Чуйков.
— Слушаюсь, — ответил солдат, хлопнул рукой по голенищам сапог, сказал: — Разрешите доложить: до Берлина хватит.
Тронулась рота в путь. Посмотрел генерал Чуйков вслед солдатам, на бодрый вид, на твёрдый шаг, произнёс:
— До Берлина? Если надо, дальше нашей силы хватит.
Ворвались войска маршалов Жукова и Конева в Берлин. А в это время 2-й Белорусский фронт под командованием маршала Рокоссовского бьёт врагов севернее фашистской столицы, отсекает их от Берлина, гонит на север к Балтийскому морю.
Наступают войска Рокоссовского. Прошли города Анклам, Грейфсвальд, Штральзунд. Прижали фашистов к морю.
На севере Германии в Балтийском море находится остров Рюген. Рюген самый большой из всех немецких островов. Сорок километров с запада на восток, пятьдесят с юга на север. Переправились фашисты сюда на Рюген. Решают: здесь мы удержим русских.
Не удержали.
Ворвались наши войска на Рюген. Снова гонят они фашистов. Пошли города и морские посёлки Гарц, Берген, Засниц, Имманц, Глове. Теснят всё дальше врагов солдаты. Загнали на самый север.
На острове Рюген имеется мыс Аркона. Мыс Аркона — самая северная точка Германии. Конец здесь немецкой земле.
Загнали войска Рокоссовского фашистов к мысу Аркона, прижали к воде, опрокинули тех, кто не сдался, в море.
Довольны солдаты. Плещет перед ними Балтийское море. Вот и поход закончен.
Нашёлся один. Сбросил пилотку. Вытер вспотевший от боя лоб. Окинул весёлым взглядом. Посмотрел на друзей, на море:
— Ну, за Можай загнали!
«Загнать за Можай» — значит загнать далеко-далеко. Есть такая старинная русская поговорка.
Вспомнил, выходит, солдат поговорку.
— За Можай! — повторил солдат.
— За Можай! — дружно поддержали его другие. И они поговорку, видать, припомнили.
Можай — это означает город Можайск. Концом света казался Можайск когда-то.
В любом деле всезнайка всегда найдётся. Сыскался и здесь такой. Знал он, что поговорка с городом Можайском связана. Посмотрел на солдат и с ехидством:
— За Можай! Ну и сказали! Так Можайск под Москвой. Всего-то час с небольшим на машине ехать.
Смутились солдаты. Смутился и тот, кто первым произнёс поговорку.
Оказался солдат в растерянности.
— Сто километров всего от Москвы до Можайска, — лезет опять всезнайка.
Постоял солдат, подумал, посмотрел на других, на всезнайку.
— И всё ж — за Можай загнали, — упрямо сказал солдат.
— За Можай! За Можай! — поддержали его другие.
О солдатском споре узнал Рокоссовский.
— За Можай! Нет никаких сомнений! За Можай! — подтвердил Рокоссовский.
Возможно, по форме и устарела сейчас поговорка, да мысль в ней предельно чёткая. Словно вода в роднике поговорка: всё тут яснее ясного.
— За Можай! — повторил Рокоссовский.
— Сержант Егоров!
— Я сержант Егоров!
— Младший сержант Кантария!
— Я младший сержант Кантария.
Бойцов вызвал к себе командир. Советским солдатам доверялось почётное задание. Им вручили боевое знамя. Это знамя нужно было установить на здании рейхстага.
Бойцы взяли под козырёк и ушли. Многие с завистью смотрели им вслед. Каждый сейчас хотел быть на их месте.
У рейхстага идёт бой.
Пригнувшись, бегут Егоров и Кантария через площадь. Советские воины внимательно следят за каждым их шагом. Вдруг фашисты открыли бешеный огонь, и знаменосцам приходится залечь за укрытие. Тогда наши бойцы вновь начинают атаку, и Егоров и Кантария бегут дальше.
Вот они уже на лестнице. Подбежали к колоннам, подпирающим вход в здание. Кантария подсаживает Егорова, и тот пытается прикрепить знамя у входа в рейхстаг.
— Ох, выше бы! — вырывается вздох у наблюдающих бойцов.
И, как бы услышав просьбу товарищей, Егоров и Кантария снимают знамя и бегут дальше. Они врываются в рейхстаг и исчезают за его дверьми.
Бой уже идёт на втором этаже. Проходит несколько минут, и в одном из окон, недалеко от центрального входа, вновь появляется красное знамя. Появилось. Качнулось. И вновь исчезло.
Забеспокоились солдаты. Что с товарищами? Не убиты ли?!
Проходит минута, две... десять. Тревога всё больше и больше охватывает солдат. Проходит ещё тридцать минут, но ни Егорова, ни Кантария, ни знамени больше не видно.
И вдруг крик радости вырывается у сотен бойцов. Знамя цело. Друзья живы. Пригнувшись, они бегут на самом верху здания — по крыше. Вот они выпрямились во весь рост, держат знамя в руках и приветственно машут товарищам.
Потом вдруг бросаются к застеклённому куполу, который поднимается над крышей рейхстага, и осторожно начинают карабкаться ещё выше.
— Правильно, туда его — к самому небу! — кричат солдаты.
— Выше, братишки, выше!
На площади и в здании ещё шли бои, а на крыше рейхстага, на самом верху, в весеннем небе над побеждённым Берлином уже уверенно развевалось Знамя Победы. Два советских воина, русский рабочий Михаил Егоров и грузинский юноша Милитон Кантария, а вместе с ними и тысячи других бойцов разных национальностей сквозь метель и непогоду войны принесли его сюда, в самое фашистское логово, и установили на страх врагам как символ непобедимости советского оружия.
Прошло несколько дней, и фашистские генералы признали себя окончательно побеждёнными. Гитлеровская Германия была полностью разбита. Великая освободительная война советского народа против фашизма закончилась полной нашей победой.
Вскоре в Москве на Красной площади состоялся грандиозный Парад Победы. Сводные полки, приехавшие с фронтов, проходили мимо ленинского Мавзолея. Руководители партии, члены правительства на Мавзолее. Масса гостей на площади.
Проходят полки. Чеканят солдаты шаг. И в каждом шаге звучит как эхо: «Победа! Победа! Победа!»
Идут солдаты. А вот и особая вышла рота. Зашевелилась, задвигалась площадь:
— Что там несут солдаты?
Солдаты несли знамёна поверженной фашистской Германии. Вот поравнялись бойцы с Мавзолеем. Вот повернулись резко. Шагнули вперёд. Замерло всё на площади. Полетели на землю знамёна. К ногам стоящих, к подножию Мавзолея.
И снова идут полки. И снова в солдатском шаге, как крик, как эхо: «Победа! Победа! Победа!» А вечером был салют.
Ликовали земля и люди. Гремели, гремели, гремели залпы. То радость огнями взлетала в небо.
Победа!
Победа! Победа!
