со спальней и кладовой. В комнатах его ни сориночки, ни хламиночки. Чистоплотный зверёк.
Михеич закурил.
— Всё это отлично знает лиса, неряха и лентяйка. Подходит зима, кумушке нужна хорошая, тёплая квартира. А сама она неискусна на это дело. И вот, зная нрав барсука-чистюли, лисичка около входа в его нору нагадит. Вначале барсук поворчит, посердится да и закроет этот вход. Но и лисичка не дремлет. Заметив, что барсук бросил загаженный вход, она перейдёт к следующему. И снова начинает пакостить.
Барсук не выносит лисьего запаха. В конце концов бросает нору и уходит в другое место, а лиса занимает готовую тёплую квартиру.
Михеич вытащил из-за пояса топор, подошёл к ближайшей сосне и сделал на ней несколько заметок.
— Это для чего?— поинтересовался я.
— А вот, когда поздней осенью лисичка вылиняет, сменит летнюю шубку на зимнюю, мы придём сюда и поставим капканы. Она барсука выгнала, а мы с неё шубу снимем. Не пакости!— смеялся Михеич.
ЛЕБЕДИ
Ранним майским утром я сидел на берегу большого пруда и любовался восходом солнца. Оно поднималось из-за дальней горы, яркомалиновое, ещё холодное. Под его лучами вода словно задремала, подёрнувшись розовой дымкой.
Метрах в двухстах от берега находился каменный островок. Он был похож на риф в море. Охотники и рыбаки называли островок Лебяжьим. Сюда аккуратно каждую весну прилетали лебеди выводить птенцов. Жители не тревожили красивых птиц.
Мне ещё не доводилось видеть лебедей. Я так и ахнул от восторга, когда из-за островка выплыл купаясь в лучах солнца, белоснежный красавец. Он мелодично курлыкал.
С островка раздалось ответное курлыканье. Видимо, там сидела на гнезде лебёдка.
Вдруг лебедь тревожно закричал. В ту же минуту лебёдка соскользнула к нему на воду.
Я удивлённо посмотрел по сторонам. Что могло потревожить лебедей? Что испугало птиц? Вокруг тишина, на воде никого не было. А они, тревожно перекликаясь, плавали около гнезда.
Но вот птицы как будто успокоились, лебёдка села на гнездо, а лебедь шумно снялся с воды и полетел к берегу. Через несколько минут он вернулся с сухой веткой. Всплеснув воду, сел рядом с гнездом; тотчас лебёдка спустилась к нему. Они засуетились у гнезда, укладывая принесённую ветку. Вскоре лебедь снова улетел.
Как только он приносил сухую ветку, птицы укладывали её в гнездо. И снова одна из них оставалась у гнезда, а другая летела за следующей веткой.
В это время приехал в лодке мой приятель, рыбак Лёвушка.
— Здорово живёшь!— приветствовал он меня. — На природу любуешься?
Он вздохнул, положил весло и вылез из лодки.
— Не понимаю, что лебеди делают,— кивнул я на птиц.
Старик приложил ко лбу руку лодочкой и внимательно стал смотреть на островок.
— Гляди-ка, строители, а? Ты знаешь, что они делают? Они от воды потомство спасают. К жизни любовь имеют.
Лёвушка ласково улыбнулся.
— Да-да,— проговорил он, заметив мой недоверчивый взгляд.
— Вчера заводскую плотину закрыли, в пруду воду копят. И вода-то медленно прибывает, не более полвершка в сутки, а птицы заметили. Вот гнездо-то и поднимают. После посмотрим, что они делают, а сейчас беспокоить не стоит, да и опасно: лебедь у гнезда-то и ушибить может.
Прошло около месяца. Проплывая на лодке мимо Лебяжьего острова, я вспомнил о птицах. Причалив лодку к камням, я увидел простенькое лебединое гнездо, сделанное из сухих веток. Оно было выстлано лебяжьим пухом. Сейчас гнездо пустовало. Лишь несколько яичных скорлупок показывали, что лебедята выпарены и лебёдка увела их в камыши. Осматривая гнездо, я убедился, что лебеди, действительно, подняли его над водой на несколько сантиметров.
ГЛУХАРЯТА
Август — самое лучшее время года на Урале.
Природа словно отдыхает после жаркого лета. На берёзах и липах начинают желтеть листочки — первые вестники наступающей осени. Воздух наполнен запахами свежескошенного сена и увядающих трав.
В погожий августовский день я шёл по узенькой лесной тропинке среди великанов соснового бора. Впереди бежал Азор, моя охотничья собака. На пути часто попадались ложбинки, поросшие мелким липняком, осинками и берёзками.
Выискивая дичь, Азор старательно шарил по кустарникам, особенно в зарослях липняка. Вдруг он настороженно приподнял уши и начал медленно подходить к большому кусту травы, почуяв дичь.
Я взял ружьё наизготовку. Обычно в таких случаях, пройдя несколько метров, собака делала стойку. На этот раз получилось совсем иное: у Азора неожиданно исчезло приподнятое настроение, уши опустились, он мирно завилял хвостом.
«Ошибся пёс»,— подумал я.
Однако Азор не ошибся. От куста побежала глухарка. Она, тревожно квохча, беспомощно махала крыльями, словно подстреленная.
Азор, не обращая на неё внимания, продолжал стоять, посматривая на траву. Я проследил за его взглядом и увидел среди травы маленьких глухарят. Цыплята, наверное, только что вывелись, но уже понимали, что мать предупреждает их об опасности.
Вот один цыплёнок схватил клювом опавший лист осины, ловко перевернулся на спинку и, как щитом, прикрылся листочком. Второй глухарёнок подбежал к маленькой моховой кочке и припал к ней, спрятав голову в мягкий мох.
Третий заторопился, споткнулся, упал и, беспомощно болтая лапками, запищал.
Азор бросился вперёд. Глухарёнок испуганно пискнул, подскочил от страха, встал на лапки и скрылся в траве.
Скрылась и мать-глухарка.
Азор подошёл ко мне и виновато завилял хвостом, как бы извиняясь за то, что упустил дичь.
ДИЧОК
В вольеру Таватуйского заповедника он попал ещё молодым щенком. Здесь, два раза сменив мех шубки, вырос, повзрослел, но не мог свыкнуться с неволей. Он выходил в вольеру только ранним утром или ночью. Его нельзя было выманить даже тогда, когда приносили пищу. Дичок — дали кличку соболю.
