Анютой принялись мыть посуду. Я уже подумал, хорошо бы сейчас вздремнуть, а то встал ни свет ни заря, как вдруг Андрюша предложил:
— Дедушка, покажи мне свое поместье.
— С удовольствием,— ответил я.
Честно говоря, меня хлебом не корми, а дай порассказать о саде-огороде, о том, где что растет. Потому всякий свежий человек для меня находка. Тем более внук, так сказать, наследник моих трудов и дней.
Андрюша оказался внимательным слушателем, ему все было любопытно. Он то кивал с видом знатока, то ахал от удивления, восклицая: «Что ты говоришь? Не может быть!», чем приводил меня в умиление. И я с еще большим жаром продолжал рассказ.
— Действительно, пять Франций,— неожиданно произнес Андрюша.
— Что? — непонимающе протянул я, настолько невпопад были слова Андрюши.
— Я никогда не думал, что на таком небольшом пространстве,— объяснил внук,— можно сказать, на клочке земли ты вырастил столько деревьев и кустов…
Я чуть не прослезился. Было от чего — внук оценил мой труд. Значит, мои старания были не напрасны…
Мы оказались в дальнем углу участка, где вдоль забора росла малина. Пока я говорил, Андрюша не терял времени даром и лакомился малиной, благо она в этом году уродила на славу.
— Этой малине всего второй год,— начал я, но внук перебил меня:
— Дед, а ты завещание написал?
Я расхохотался. Ну, Андрюша, ну, уморил, ну, выдал! Нет, мне определенно повезло с внуком — юморист да и только.
Но Андрюша, как оказалось, вовсе не расположен был шутить. Он глядел на меня серьезно, и глаза его были печальны…
— Я помирать не собираюсь,— неожиданно обиделся я и уточнил: — В ближайшее время…
Я, конечно, понимаю, что мы все когда-нибудь там будем, но лично я туда не очень тороплюсь.
— Ну, дед, ты даешь! — Андрюша хлопнул себя по коленям и рассмеялся.— Да живи ты сто, двести, тыщу лет, ради Бога! Разве я против? Но завещание необходимо написать… Так во всех цивилизованных странах делают…
И вновь я ощутил смущение, в некотором роде неловкость. Дожил, что называется, до седин, а таких простых вещей не знаю, которые там, в цивилизованном мире, известны любому мальчишке.
— Человек, достигший известного положения в обществе,— терпеливо объяснял внук мне, непонятливому, старому деду,— составляет завещание о том, как должны распорядиться имуществом в случае его…
Андрюша запнулся. Да, хочешь — не хочешь, но придется произнести это страшное слово, которое и про себя вымолвить страшно... Ну, любопытно, как выкрутится Андрюша. Я навострил уши.
— Там завещание составляют в тридцать лет, а, сам понимаешь, в таком возрасте никто и не думает переселяться в мир иной…
Все-таки выкрутился, не назвал вещь своим именем.
— А твои родители составили завещание? — поинтересовался я.
— Конечно, и в мою пользу,— уж очень поспешно отрапортовал внук, из чего я заключил, что он, кажется, выдает желаемое за действительное.— Я их единственный наследник.
— Так зачем огород городить? — ухватился я за последние слова внука.— Если ты наш единственный наследник, а это правда, все достанется тебе, подожди, не торопись.
Экскурсия по саду-огороду завершилась, но разговор имел продолжение.
— Дед,— Андрюша лукаво улыбнулся и по-приятельски подтолкнул меня локтем.— Признайся, Анюта — твоя внучка?
— Что ты сказал? — Я опешил, решил, что ослышался.
— Всякий беспристрастный наблюдатель вынужден констатировать,— тоном судьи, зачитывающего приговор, произнес Андрюша,— что Анюта похожа на тебя как две капли воды…
— Да как ты смеешь? Как у тебя язык повернулся такое сказать?!
Анюта с Настей мыли посуду и мирно болтали. На мой крик Анюта испуганно обернулась. Впервые я подумал, как все-таки хорошо, что Настя плохо слышит.
— Как ты уже знаешь,— я старался говорить спокойнее,— Анюта — дочь Светы, а Света — дочь Альбины, бабушкиной школьной подруги. Аля рано умерла, вскоре после войны. Да, Света нам, как родная, и Анюта тоже…
Да оттого мы с Настей прикипели душой к Свете и Анюте, что годами не видели ни Андрюшу, ни его родителей. Вместо того чтобы привезти на лето к деду и бабе внука, Сережа и Ирина катили вместе с Андрюшей на юг. А человеку необходимо кому-то отдавать свою любовь и заботу.
Андрюша с иронической улыбкой выслушал мою исповедь. По его виду я понял, что он не поверил ни одному моему слову. И тогда я снова вспылил:
— Наглец, как тебе такое взбрело в голову?
Я почувствовал, как что-то сильно сжало сердце, пошарил в кармане, нашел пузырек с таблетками, торопливо глотнул сразу две… Прислонился спиной к яблоне и закрыл глаза.
— Дед, а дед,— тихо позвал Андрюша.
Я молчал.
— Дед, ты чего? — по голосу внука я понял, что он забеспокоился.
Сжав зубы, я не издавал ни звука.
— Дед, ты живой? — в голосе внука послышался неподдельный испуг.
— Еле живой,— больше я не мог испытывать его терпение и открыл глаза.
— Дед, я пошутил,— Андрюша прижал руку к груди, точно просил у меня прощения.— Забудь все, что я тебе говорил. Ты в порядке?
— Нормально.— Мне и вправду стало легче, сердце отпустило. Наверное, прикосновение к яблоне оказалось для меня целительным.
— Дед,— Андрюша обнял меня за плечи и повел к дому,— а не вздремнуть ли нам минут пятьсот? Я не спал в поезде, а ты встал ни свет ни заря, завел вездеход, доехал до города, ждал меня на вокзале, потом добирался до дачи… В общем, устал…
— Устал как собака,— согласился я.
Мою обиду на внука как рукой сняло. Ну, пошутил мальчишка, прямо скажем, неудачно пошутил. А я, старый дурень, тоже хорош. Раскричался, расшумелся… Внук первый день, как приехал, пять лет не виделись, а я на него ору. Чуть-чуть не поссорились…
Наконец я с удовольствием прилег на диванчике на веранде. Андрюше мы отвели отдельную комнату — как-никак гость.
БРАТ МИЛОСЕРДИЯ
Андрюша держал свое слово. Целую неделю не заводил речь о завещании. Я, честно говоря, уже и забыл о нашей с ним стычке. Как вдруг все началось сначала…
На завтрак Настя испекла драники. Мы с Андрюшей наперегонки уплетали румяные хрустящие оладьи.
— А где Анюта? — спросил я.
— Пошла на озеро, там она делает гимнастику этих… как они называются? — Бабушка забыла слово.
— Йогов,— подсказал Андрюша.
— Вот-вот, йогов,— обрадовалась бабушка,— потом поплавает немного и придет. Что-то задерживается…
Бабушка
