очередь сказал — кто за кем.
Неожиданно Лене сделалось обидно, что она интересуется лишь очередью. И пошел, не ответив… Пятый, самый малышовский отряд собирался в лес. Их вожатая, молодая девушка в пионерском галстуке и ковбойской шляпе, с кожаным узлом на самом подбородке, говорила чуть хрипловатым, как почти у всех учителей, голосом:
— Видите? От шоссе, от улицы, от всякого шуму… Приехали — и ворота на запор. А от леса мы ничем не отгорожены. Видите, во какой стоит! Тихий, огромный. И сейчас, ребятки, мы пойдем слушать лесную тишину.
Лене вдруг быстро представилось, как он стоит среди уходящих вверх закатных сосен, стоит и слушает тишину. «Пойду с этими гномами».
Он не представлял, как будет проситься у ковбойской вожатой. Вернее всего, и не решился бы никогда. Но вдруг увидел, что прямо к нему летит эта громкоговорительная Ветка, и зло взяло его нешуточное: ну что там опять! Даже нарочно отвернулся.
— Эй, мальчик! Ты Осипов Леня?.. Ольга Петровна просила, чтобы не разбредались кто куда. Сейчас будет отрядный сбор-пятиминутка.
Леня кивнул. Однако Ветка не уходила.
— Что же ты? Я же тебе сказала… — И добавила тихим и таким особым голосом, когда говорят одно, а понимать надо совсем другое: — Почему ты такой неактивный?
«А почему я должен быть активный? — подумал Леня. — Какой есть, такой и буду!»
Но прошло два дня, и Леня очень захотел быть активным. Заметным каким-нибудь. Да, пожалуй, поздно хватился.
Так сложилось в Лениной жизни, что зимой он много времени проводил перед телевизором и потому редко пропускал «детские» спектакли. А там, если речь про шестой класс, значит, спорить можно: будет любовь.
А ведь совсем не так уж часто шестиклассники влюбляются. Ну бывает в год два-три случая.
Теперь Леня сам неожиданно стал таким телевизионным шестиклассником. Но почему-то вовсе не думал об этом, словно забыл о такой чепухе.
Девочку звали Федосеева Алла. Она ходила особой, танцевальной походкой, чуть вывертывая вперед ступни. У нее было маленькое худое лицо с матовыми, крохотной розовинки щеками, большие серые глаза, и она умела улыбаться гордой и одновременно мученической улыбкой, какой умеют улыбаться одни только балерины. Она и была балерина — училась в особой школе.
Никто, на радость и на удивление Лене, не обращал на нее внимания. Просто Алка и Алка… Дело в том, что Алла была известна отряду уже три лета. И ни у кого в голове не укладывалось, что она вдруг может стать выдающейся личностью. Но ведь годы идут, и люди меняются…
Всего два дня назад он сказал, что не собирается быть активным? Всего два дня назад? Но лагерные дни огромны, отряд уже встал на ноги, придумал целую программу дел. А Леня как был чужаком, так и остался. И теперь… собралась барыня в ладоши хлопать, а музыканты уж проехали!
Судьбу его окончательно испортили два разговора. Первый произошёл, как это ни странно, с самой Федосеевой. Отряд готовил концерт-молнию. И вот однажды после завтрака она каким-то незаметным образом оказалась рядом с Леней, тронула его за рукав, отчего Леня весь отвердел, стал как замороженный.
— Скажи, пожалуйста, Осипов, ты петь умеешь?
Дорого бы Лёня сейчас отдал за то, чтобы сказать «да».
— А стихи ты, случайно, не сочиняешь?.. Понятно. Тогда, может, ты в танцевальном номере?.. — Спокойными своими огромными глазами она посмотрела в Ленины полные муки глаза. Надо сказать, чуть дольше, чем требовалось. Но произнесла то, что следовало: — А как ты думаешь, чем ты можешь быть полезен нашему звену?
На этом разговор-приговор кончился. А Леня действительно ничем не мог быть полезен звену, разве что прочитать стихотворение: «Пришла, рассыпалась, клоками повисла на суках дубов, легла волнистыми холмами…» — и так далее? Что ж поделаешь, если он никогда не занимался художественной самодеятельностью!
Злая тоска помешала ему достойно сыграть на отрядном теннисном турнире. Он просадил первую же встречу, и что особенно обидно — длинному Грошеву, который вообще был не соперник, а только облизывал губы от особой старательности. Леня даже заплакал, правда когда никто не видел. Глупое это занятие — стоять в пустом туалете и вытирать так называемые скупые мужские слезы.
На тихом часе, отвернувшись к стене, он решил убежать. Но, разрабатывая план, уже с самого начала знал, что убежать нельзя — родителям отпуск испортишь. А убежать, чтобы тебя нашли (так делают некоторые для завоевания популярности), — ничем не лучше вытирания слез в пустом туалете.
За стеной, в которую Леня уткнулся носом, была палата девчонок, и там на своей кровати лежала Федосеева. Может быть, даже спала. И знать не знала, какие тут трагедии разыгрываются из-за нее. Или, наоборот, знала, но вовсе не собиралась расстраиваться. Даже была довольна. Такая уж у девчонок натура!
Второй злосчастный разговор состоялся в тот же день. Они возвращались с экскурсии по лагерю.
Леня шел одним из последних. Это уже становилось во втором отряде его привычным местом. Но сейчас он шел так, потому что чуть впереди шла Федосеева. И, между прочим, Ветка. Вдруг кто-то положил ему руку на плечо. Воспитательница Ольга Петровна. Причем хорошо положила — без такой, знаете ли, официально-картинной заботливости. И без панибратства: некоторые взрослые считают, что, если он тебе положит руку на плечо, ты должен быть на седьмом небе. Да, без панибратства, а очень естественно так положила — только чтобы им уединиться для разговора.
— Чего-то, Лень, ты у нас… — она усмехнулась вроде смущенно, — неродной какой-то?
Словечко это было совершенно несовременным. Так теперешний народ не разговаривает. И это снова понравилось Лене Осипову. Значит, она не старалась «втереться в доверие», а просто разговаривала, как считала нужным, как умела.
И здесь бы Лене… что? Ну что-то ответить по-человечески. Так нет же. Ведь впереди шла Федосеева, а между ними шел невидимкой их утренний разговор. И Леня вдруг вообразил, что вот он, шанс, «шанец», как говорят иногда всякие неумные люди: предстать перед Аллой Федосеевой не бесцветной и бесталанной личностью, которая даже стиха сочинить не умеет, а наоборот — личностью презрительной и насмешливой, которая просто не собирается участвовать в этих «детских играх на лужайке».
Сердце у Лени загрохотало. И громко, словно рассказывая стихотворение у доски, он заговорил:
— Один ученичок… ну, это анекдот такой, понимаете… учился- учился целый год, а потом учительнице в поздравительной открытке пишет: «Мария Ивановна, спасибо, что вы научили нас чЕтать и пЕсать».
Леня заметил, что Федосеева затормозила, а Ветка так вообще повернула к ним смеющуюся физиономию. И
