пошли. А малыш Бринн пустился в разъяснения:
— Бабка-то энта в основном бормотала что-то или просто выла, как наши тётки деревенские по покойнику воют. Но как-то раз мне будто послышалось про Мир-под-волной. И что кто-то потеряет трон.
— А можно точнее? — для подкрепления памяти Элмерик протянул мальчишке свою часть булочки.
Тот жадно вцепился в хлеб обеими руками, уже разинул было рот, но передумал: со вздохом спрятал кусок в карман.
— Мамке отдам. А так больше нет, ничего не помню. Звиняй, дядь, — Бринн спрыгнул в дорожную пыль. — Пойду я, а то опять заругают. Тут уж недалече — сам доедешь.
Элмерик и без того знал, что не заблудится — дорога-то была одна. Но всё же с мальчишкой было не так боязно. Он сам не понимал, с чего вдруг так оробел: ну баньши, пусть даже и королевская! И не такое видать доводилось. Но страх не спрашивал разрешения, просто пришёл — и остался.
Когда вдалеке показался мост через Рябиновый ручей, под ложечкой противно засосало. Элмерику показалось, будто между балясин виднеется тёмный скрюченный силуэт, но рыданий не было слышно из-за шума воды. Лошади заартачились и встали, что только подтверждало опасения барда: ведь эти умные животные всегда чуют нечисть. Как, впрочем, и собаки.
Пока Элмерик силился сдвинуть упрямых меринов с места, справа от дороги громко и хрипло каркнул ворон. Бард, вздрогнув, обернулся на звук, а когда снова взглянул на мост, то там никого уже не было. Лошади, не дожидаясь новых понуканий, пошли сами, мерно цокая копытами по деревянному настилу. Похоже, баньши опять испугалась и спряталась. Но теперь бард был уверен, что та в самом деле была, а не мерещилась. И не только потому, что видел неясный силуэт. Проезжая по мосту, он сорвал с перил обрывок ткани. Тот напоминал белый шарф: благородные дамы вышивают похожие перед турниром, чтобы обвязать плечо своему рыцарю. На расшитом золотыми нитями шёлке расплывались свежие пятна крови.
На мгновение Элмерику показалось, будто он слышит сдавленные всхлипы, но спустя мгновение их заглушил звук бурных весенних вод, и он решил ехать не останавливаясь.
* * *
Если известие о королевской баньши и встревожило мастера Патрика, то виду он не подал. Выслушал сбивчивый рассказ Элмерика, привычно поджав сухие губы и потребовал:
— А ну покажи шарф.
Бард протянул ему окровавленный кусок ткани. Вот тут уже у наставника не получилось сохранить безучастный вид. Он широко распахнул глаза, по-птичьи вытянул морщинистую шею и схватил добычу длинными цепкими пальцами.
— Не бери в голову, — наконец, вымолвил он, пряча шарф за спину. — Я сам разберусь.
После чего нырнул во тьму своей комнаты, захлопнув дверь.
Ну конечно, кто бы сомневался… Как Врата закрывать и с чудовищами сражаться — так все тут Соколы! А как что-то действительно интересное происходит — так «не бери в голову, сам разберусь».
Бард на всякий случай постучался, но наставник и не подумал отозваться. Пришлось, как в старые добрые времена, идти к Соколятам, чтобы держать совет. В противном случае Элмерик опасался, что лопнет от любопытства.
Прошло всего два дня, как они вернулись на мельницу. За минувшие месяцы здесь ничего не изменилось, разве что пыли и паутины стало больше. Мастер Патрик всю зиму жил только на первом этаже, чтобы не топить весь дом и не бегать вверх-вниз по лестницам. Его ноге стало лучше, но хромота так и прошла. Приходилось по-прежнему ходить с тростью.
Обленившиеся за зиму брауни худо-бедно привели в порядок прежние комнаты, и, хотя теперь каждому из Соколят полагались отдельные покои, пришлось пока довольствоваться тем, что есть. Келликейт и Розмари не жаловались — после холодных залов Соколиного гнезда и королевского дворца общая девичья спальня казалась им пределом мечтаний. По крайней мере, тут для тепла хватало одеяла и не нужно было подкладывать под кровать жаровню с раскалёнными углями, которые всё равно остывали к утру.
Элмерик же был совсем не рад оказаться в старой спальне. Всё потому, что Орсон пока задерживался в столице и не вернулся на мельницу вместе со всеми, а значит, комнату опять предстояло делить с Джерри. После Зимней Битвы барду показалось, что их отношения немного улучшились — сложно считать врагом того, кто спас тебе жизнь. Поначалу так и было. Но едва между ними начало зарождаться подобие… нет, не дружбы, но хотя бы доброго приятельства, Джеримэйн опять всё испортил. Дошло до того, что этот невежа распустил язык при короле и обозвал Элмерика «менестрелишкой». Не менестрелем даже! Когда же бард справедливо возмутился, Его Величество разгневался и выставил из залы обоих. А всё из-за глупого Джерри, который не понимал: что дозволено на мельнице за закрытыми дверями при Риэгане, то совершенно недопустимо при Артуре Девятом в его тронной зале. А уж называть потомственного чаропевца «менестрелишкой» вообще нельзя нигде и никогда!
Оставалось надеяться, что Джерри вообще не будет ночевать на мельнице, если, конечно, дочка старосты — рыжая красотка Мэриэнн — дождалась ухажёра, а не завела шашни с кем-нибудь другим. Элмерик, признаться, надеялся на её верность — чем меньше он сейчас будет встречаться с Джеримэйном, тем лучше. А там, глядишь, ленивые брауни сподобятся расчистить и остальные комнаты…
Каллахан остался пока в столице и Мартина с Шоном тоже от себя не отпустил. Поэтому из наставников, помимо мрачного мастера Патрика, на мельницу вернулись не менее мрачный мастер Флориан и его взбалмошная сестрица. Но сейчас все они были заняты своими делами и Соколят без нужды не доставали. Прежние занятия, когда все собирались в одной учебной комнате, похоже, никто не собирался возобновлять. Дескать, уже большие — учитесь сами, по книгам. Но это не значило, что Элмерику дозволено было прохлаждаться и радоваться наступившей весне: командир выдал ему список поэм, которые следовало выучить наизусть, и обещал проверить, как только доберётся до мельницы. А когда именно приедет, конечно же, не сказал.
Но было кое-что, что не позволяло барду отчаиваться. Близилась Остара, а это означало, что скоро проснётся Ллиун, прекрасная яблоневая дева.
