спорить не стал, хоть и знал, что по ночам отец и сам к этому проклятому ясеню лучших колдунов водит, чтобы доченьку-кровиночку поскорее замуж выдать.
Однажды терпение отца лопнуло, накричал он на Ясинку рыком своим царским:
— Ты нешто ополоумела совсем? Невозможные задания женихам даёшь. Вот увидишь, уйдут они, так и останешься как дура в девках.
— А коли останусь, невелика беда, — фыркнула строптивая царевна. — Буду с вами жить-поживать. А когда придёт срок, возведёшь меня на престол вместе с Радосветом. Он у нас хилый да болезный, даже собственной тени боится. Ему нужна будет подмога в правлении.
Тут-то и понял Радосвет, для чего всё было затеяно. Только поделать ничего не мог — боязно стало идти супротив Ясинки. Это прежде, когда он совсем крохой был, сестра ему пауков в люльку подкладывала да зловредных кикимор подсылала, а теперь стала учинять пакости и похуже: то упыря натравит, то духа какого неупокоенного. Всё сильней становились страхи и мороки — видать, задумала сестра, чтобы он и вовсе рассудка лишился.
* * *
Однажды Радосвет не выдержал. Улучил момент, когда вечером женихи пировать сели, сам взял топор серебряный да пошёл к Ясинкиному ясеню. Авось повезёт не срубить, так хотя б ослабить упрямое дерево. Так, чтобы потом любой из женихов пнул — и оно само завалилось.
Ударил топором раз, другой — ничего. Ни щепочки малой из-под лезвия не вылетело, ни листочка наземь не упало. Сел он тогда, закручинился, головушку повесил. И тут вдруг потемнело небо, сверкнула молния, налетели злые ветры, прямо посередь двора вихрь закружился. Испугался царевич, спрятался за ясеневый ствол. Видит — вышагивает по тропинке конь невиданный: сам чёрный, а глаза синим огнём горят. Ух, и жутко! И всадник тоже весь в чёрном, тощий как жердь и одет не по-нашенскому. Сперва Радосвет подумал: наваждение. Ан нет.
Остановился всадник, снял капюшон, открывая бледное лицо, и, задрав голову, молвил:
— Доброе выросло древо.
На челе незнакомца блистал серебряный венец, и Радосвет догадался — это же наверняка новый заморский принц его сестрицу сватать едет. Превозмогая ужас, он вышел из-за дерева, чтобы поприветствовать гостя.
— Мир тебе, гость заморский!
— И тебе мир, коли не шутишь, — улыбнулся тот. — Топор-то тебе зачем? Для разбойника ты, парень, хиловат, уж прости. Да и взять с меня нечего.
— Обознался ты, — царевич, смутившись, сунул топор за пояс. — Я не тать ночной, а Радосвет, царский сын. Хочу, понимаешь, это проклятое дерево убрать с глаз долой.
Незнакомец рассмеялся:
— Да как же ты его уберёшь, коли оно до самых мировых основ проросло?
— А ты откуда знаешь? — Радосвет недоверчиво прищурился.
Всадник соскочил с коня и протянул ему руку:
— Моё имя Ри Онэн, я прибыл из далёких земель. На нашем языке моё имя означает «король Ясень» — мне ли не знать про это дерево?
— А зачем ты приехал? К сестре моей свататься, что ль? — царевич пожал руку и охнул: ладонь под перчаткой гостя ощущалась так, будто из одних костей состояла, а плоти на ней и вовсе не было.
— Может, и посватаюсь, — усмехнулся тот. — Какова она? Хороша ли собой?
— Хороша лицом и статью, — буркнул Радосвет, — но не нравом.
— М-м-м? Строптива?
И тут царевич — откуда только слова нашлись — выложил заморскому гостю всё как на духу. И как его Ясинка с самого детства чёрной ворожбой изводила, чтобы с ума свести да самой править, и как над женихами потешалась, и как дерево чарами укрепляла.
Тот же слушал, улыбаясь всё шире и шире, а дослушав, молвил:
— Такую девицу я и искал. Заключим сделку, царевич? Я тебе помогу, а ты — мне.
— И что я должен буду сделать? — Радосвет сглотнул. Не понравился ему тон гостя, ох как не понравился.
— Ничего такого, сущие пустяки. По нашим обычаям брат имеет право за сестру говорить, а сестра — за брата. Скажи, мол, я, Радосвет, отдаю свою сестру королю Ясеню из Страны-Где-Не-Спят.
— И всё? — царевич не поверил своим ушам. Неужели так просто?
— И всё.
— А если она не захочет за тебя пойти?
— Подумаешь, — пожал плечами король Ясень, — её судьба хочешь — не хочешь, а ко мне рано или поздно приведёт. Никуда она не денется.
Сердце Радосвета забилось часто-часто, и он, зажмурившись, выпалил:
— Коли так, быть посему! Я, Радосвет, отдаю тебе, король Ясень из Страны-Где-Не-Спят, свою сестрицу Ясинку в жёны. Забирай, и чтобы мои глаза её не видали! Кстати, а почему в твоей стране не спят-то?
— Потому что заснуть боятся, — хохотнул гость, снимая перчатки.
Конь взвился на дыбы и заржал, а Радосвет обомлел, глядючи: руки у короля Ясеня и впрямь оказались костяными. Кого же он встретил? Уж не Кощея ли? Или, может быть, саму Смерть?
Царевич хотел броситься прочь, но ноги словно приросли к земле. Спину покрыл холодный пот, поджилки затряслись — много он за свою жизнь боялся, но такого ужаса никогда прежде не чувствовал.
А король Ясень спешился, приложил ладонь к стволу и что-то шепнул на незнакомом языке. И дерево покорилось. Нет, не упало, а раздвинуло ветви, открывая небо. Лунный свет затопил двор, проникая прямо в окно царевны.
— Что ж, первое условие выполнено. Теперь второе, — улыбнулся заморский гость и вдруг засвистел по-птичьи.
«Фр-р-р», — послышался шелест крыльев, и на его зов прилетела синяя птичка размером не больше воробья. Клюв у неё был будто посеребрённый, а глаз… глаз вообще не было! Пичужка была слепа как крот. Радосвет никогда такой прежде не видел.
— Что это за диковинка? — ахнул он.
— О, это редкая птица, — король Ясень погладил пичужку по встрёпанному хохолку. — Её зовут Птица-Справедливость. И хоть справедливость слепа,
