Добравшись до рощицы, Лена обняла по очереди все оливы, словно это были вновь обретенные дети. Она села у пруда, обмелевшего по сравнению с прошлым летом, и подумала, что весь остров как-то пожелтел и стал суше.
Здесь все началось. Лене казалось, что нужно омыть в пруду свои уставшие и израненные ноги и попрощаться с прошлым.
Лена думала, что совершит это таинство в одиночестве, но внезапно услышала шаги. Сердце у нее екнуло, но не из страха перед бандитом или насильником. Лена знала, кто это.
Костас сел рядом, закатал брюки и тоже опустил ноги в воду.
— Ты женишься, — обвинила она прямо.
Ему было больно, стыдно, грустно, но что из этого?
— Она беременна, — ответил он.
Лена хотела быть бесстрастной и спокойной, но не смогла. Она в изумлении смотрела на него.
— Ее зовут Марианна, и я встречался с ней всего три раза после того, как ты меня бросила. На второй раз… Ну, в общем, ты все понимаешь.
Лена сглотнула.
— Я тупой ублюдок.
Лена никогда не слышала от него подобных слов, но готова была согласиться.
— Она беременна, так что отвечать придется мне.
— А ты уверен… — Лене трудно было говорить, — что это от тебя?
Он посмотрел на нее с удивлением:
— Мы не в Америке. Здесь другие обычаи. Именно так должен поступить джентльмен, если он встречался с девушкой.
Лена с горечью вспомнила, как Костас произносил это слово совсем при других обстоятельствах. Итак, его стремление быть джентльменом не принесло Лене счастья. Глядя на воду, Лена вспоминала события прошлых недель.
— Ты поедешь с ней в Лондон?
Он покачал головой:
— Не сейчас. Мы пока останемся здесь.
— Ты ее любишь? — спросила Лена.
Костас посмотрел на нее, а потом закрыл глаза.
— Я ни к кому никогда не испытывал того, что к тебе. — Он открыл глаза, чтобы видеть ее.
Лена знала, что вот-вот заплачет, и хотела уйти до того, как это случится. Она поднялась, но он взял ее за руки и потянул обратно, крепко обнял, прижался губами к ее волосам.
— Лена, если я разбил твое сердце, то свое я разбил в тысячу раз сильнее.
Лена слышала, что он плачет, но не хотела видеть этого.
— Господи, я готов на что угодно, лишь бы все исправить, но не смогу.
Лена сделала слабую попытку высвободиться.
— Я хочу сказать тебе на прощание. Все, в чем я тебе клялся, правда. Я не лгал. Мои чувства к тебе сильнее, больше, искреннее, чем ты можешь себе представить. Помни об этом.
В его голосе слышалось отчаянье. Он почти грубо прижал ее к себе:
— Ты справишься, я знаю. А у меня всю жизнь не будет тебя.
Лене надо было уйти. Она вырвалась и закрыла лицо руками.
— Я люблю тебя, я никогда не перестану, — клялся Костас точно так же, как пару недель назад возле ее дома.
Тогда это был драгоценный подарок. Теперь это стало наказанием.
Лена повернулась и побежала.
Тибби согласилась на педикюр, хотя это противоречило ее убеждениям. Но, во-первых, мама очень просила, во-вторых, трудно было отказаться от бесплатного массажа ног. Сидя рядом с мамой и погрузив ступни в крохотную джакузи, Тибби осознала, что так долго вдвоем они не были все лето. Может, во всем этом есть смысл? Может, чтобы получить желаемое, надо чем-то поступиться? Мама выбрала бордовый лак, а Тибби — прозрачный, но потом передумала и тоже попросила бордовый.
— Зайка, я хотела тебе кое-что показать, — сказала мама, доставая из сумочки конверт. Там лежало письмо, написанное на красивой плотной бумаге. — Это от Ари. — Тибби сглотнула. Она вспомнила о Лене и Ленином горе. — Я плакала, когда его читала, — сказала Элис, будто извиняясь за слезы, которые дрожали в ее глазах.
Тибби поняла, что плакала мама не от грусти.
— Перед тем как уехать в Грецию, она извинилась за ту ссору. Ари всегда была такой милой! — Элис расчувствовалась, и Тибби вдруг поняла, что тоже расчувствовалась.
— Я помню, как вы с Ари играли в теннис в паре против Марли и Кристины и все время выигрывали, — сказала Тибби.
Элис засмеялась:
— Ну, допустим, не все время.
— Ладно, я, наверное, что-то путаю. — Тибби прекрасно знала, что это не так.
Она вспомнила, как «сентябрьские», еще совсем крошки, играли на детской площадке рядом с теннисным кортом, где мамы бегали за мячом. Там еще была такая стена для лазанья. Мороженщик всегда останавливался у корта, и мамы всегда покупали дочкам по вафельному рожку.
— Интересно, она еще играет? — задумчиво сказала Элис. — Ну так вот. — Она достала из конверта еще кое-что. — Посмотри. — Она дала Тибби немного выцветшую фотографию.
— О-о-о-о! — Тибби почувствовала, как тепло разливается по всему ее телу, от макушки до бордовых ногтей на ногах. — Пожалуйста, пожалуйста, можно я возьму ее себе?
Есть такая смертельно опасная болезнь под названием эндокардия, когда сердце потихоньку сжигает само себя. Ленина прабабушка умерла от этой болезни в молодости, и Лена была уверена, что ее ждет та же участь.
Она лежала в постели все утро, думая о том, что скоро ее сердце сгорит совсем. В полдень мама прошла на цыпочках в Ленину комнату, сняла туфли и забралась в постель к дочери. На маме все еще был шелковый костюм цвета слоновой кости. Лена сразу почувствовала себя трехлетней девочкой, прижалась к маме и обняла ее. Лена вдыхала особенный, родной мамин запах и плакала. Ее трясло, у нее текло из носа, а мама вытирала ей лицо и гладила по волосам. Как ни странно, Лена вроде бы даже уснула на какое-то время. Она устала бороться со своей бедой в одиночестве.
Мама не произносила ни слова и, лишь когда приблизился вечер и в комнате стемнело, села в кровати. Лена увидела, что испачкала лучший мамин наряд слезами.
— Ты не против, если я немного расскажу тебе о Юджине? — спросила мама.
Лена села. Она не помнила, почему так много думала об этом Юджине в начале лета.
Перед тем как начать, Ари сняла все кольца: обручальное, бриллиантовое, подаренное на помолвку, изумруд с пятнадцатилетней годовщины свадьбы.
— Я встретила его в церкви в Афинах, когда мне было семнадцать, и сразу влюбилась по уши.
Лена кивнула.
— Он поехал в Америку, чтобы получить высшее образование — знаешь, в Государственном университете, недалеко от нас.
Лена снова кивнула.
— А я осталась в Афинах. Четыре года я страдала дни и ночи напролет из-за разлуки с ним. Мне казалось, что я живу только те несколько недель в году, когда мы вместе.
Лена не сдержала глубокого вздоха. Как хорошо она это понимала!
— Когда мне исполнилось двадцать один и я окончила университет в Афинах, я улетела к нему в Америку. Мама запрещала мне уезжать и чуть с ума не сошла, когда я все же поехала. Я работала официанткой и покорно ждала Юджина, а он был слишком занят своей жизнью и учебой. Мне доставались жалкие крохи его внимания.
Мама посмотрела в потолок и задумалась.
— Он сделал мне предложение, и, конечно, я со-гласилась. Он подарил мне кольцо с крохотной жемчужиной, которое я хранила, как святыню. Мы жили вместе, будто уже поженились. Если бы моя мама узнала об этом, она бы умерла в тот же день. Через три месяца после помолвки Юджин внезапно сорвался и уехал в Грецию.
Лена сочувственно глядела на Ари.
— Отец перестал посылать Юджину деньги и велел, чтобы он вернулся домой и оправдал, наконец, свое дорогущее образование. Я узнала об этом последней.
Лена кивнула.
— Целый год я горевала, а он все обещал, что вернется через месяц, потом еще через месяц, через неделю и так далее. Мне было одиноко в уродливой однокомнатной квартирке возле зоомагазина на Висконсин-авеню, одиноко, как никогда. Я хотела уехать домой, но надеялась, что Юджин вернется и мы поженимся. И конечно, я не могла признать, что мама была права.
Лена снова кивнула. И это она отлично понимала.
— Я решила получить второе высшее образование в Католическом университете.
В первый же день занятий мне позвонила сестра и сказала то, о чем все давным-давно знали. Юджин нашел другую девушку. Он не собирался возвращаться ко мне.
У Лены от жалости к маме задрожал подбородок.
— Бедная, — прошептала она.
— Я больше не пошла в университет и лежала целыми днями в постели.
Лена понимающе кивнула. Ей это казалось вполне естественным.
— А потом?
— В университете была одна очень хорошая преподавательница. Она позвонила мне домой и уговорила вернуться.
— Ну а дальше? — спросила Лена, чувствуя, что они приближаются к тем событиям, которые ей хорошо известны.
— В День благодарения я встретила твоего отца. Два потерянных одиноких грека, мы оба ели в «Ростиксе».
Лена улыбнулась. Знакомая с детства история сделалась теперь милой ее сердцу, как любимый старый свитер.
— И четыре месяца спустя вы поженились.
