чтобы себя не выдать. А как же в таком холоде себя чувствуют Анюта с Андрюшей? Впрочем, у нас всяких одеял и покрывал хватает, не должны замерзнуть.
А если на даче никого нет — ни Анюты с Андрюшей, ни похитителей? Тогда мы понапрасну убьем время. Время, которого у нас совсем нет. Вот так всегда. Вместо того чтобы заняться делом, то есть одалживать деньги, мы пускаемся в очередную авантюру. И, как всегда, во всем виноват Матвей. Нет, извините, на сей раз виноват я. Один я.
Шедший впереди Матвей поднял руку. Это значило — внимание! Я осторожно, стараясь не особенно шуметь, подкрался к нему. Матвей опустился на колено, вытащил из-за пазухи бинокль и навел его на дачу. Ни один мускул не дрогнул на лице Матвея. Интересно, что он увидел?
Наконец Матвей протянул мне бинокль, но при этом предостерегающе приложил палец к губам. Я припал к биноклю и едва не вскрикнул, потому что увидел Анюту и Андрюшу. Они сидели на веранде и разговаривали. Я видел, как шевелятся их губы. Выглядели Анюта и Андрюша неплохо. Меня смутило, что дети ведут себя очень скованно. Сидят на стульях, словно привязанные. Я пригляделся внимательнее — да и они вправду привязанные. Руки заложены за спинку стула и привязаны бельевой веревкой. Ну, изверги рода человеческого — так я обозвал Бледнолицего и Хриплого. Точно как Матвей, я заскрежетал зубами.
Мной овладело одно желание — вскочить и мчаться очертя голову на дачу, чтобы освободить пленников.
Матвей, вероятно, почувствовал мое состояние, потому что отобрал у меня бинокль и предупредил свистящим шопотом:
— Не пори горячки!
— Как это не пори! — возмутился я, правда, тоже шепотом.— Надо поскорее выручать детей, пока Бледнолицего и Хриплого не видно.
— Вот это меня и беспокоит,— озабоченно пробормотал Матвей, не отрываясь от бинокля.
— А дети мучаются, связанные,— пробурчал я.
— Да, выставили их напоказ, как в музее,— сомнения не оставляли Матвея.
Я попытался встать.
— Сиди,— прошипел Матвей.
— Но я не могу сидеть,— обиделся я.— Мне неудобно.
— Тогда ложись,— разрешил Матвей.
Я улегся под сосной, а Матвей продолжал наблюдение.
Время текло удивительно быстро. Оно уже не текло, а бежало, летело, а Матвей все не отрывал глаз от бинокля.
— Дети надеются на нас, как на богов,— ныл я шепотом,— они уверены, что мы их спасем, а мы тут лежим в лесу, отдыхаем…
Матвей на мои причитания — ноль внимания. Прилип к биноклю и ничего не хочет видеть и слышать. Ну как можно быть таким глухим к страданиям детей!
— Надо выждать,— цедил сквозь зубы Матвей, словно отвечая на мой непроизнесенный вопрос,— если Бледнолицый и Хриплый на даче, они себя выдадут… Не могут не выдать…
— Сам же говорил,— напомнил я ему,— что у нас в запасе два-три часа. Пока они хватятся…
— Все,— прервал меня Матвей.— Ждем еще десять минут и начинаем операцию… На, посмотри внимательно, нет ли чего-нибудь подозрительного возле дома.
Матвей передал мне бинокль. Я впился в него глазами. Да нет, все, как прежде. Боже, как я соскучился по даче! Только сейчас я понял, какой я мирный человек, как до чертиков мне опостылела война. Что там ни говори, а мы ведем с Бледнолицым и его компанией самую настоящую войну. Правда, слава Богу, кровь еще не пролилась, но первые пленные уже есть. Вот они, Анюта и Андрюша. Анюта, кажется, не закрывает рта, улыбается, смеется… Интересно, что смешного она нашла в своем положении? А, это она развлекает Андрюшу. Он совсем повесил нос…
— Ну что? — нетерпеливо спросил Матвей.
— Нигде ничего подозрительного,— ответил я, возвращая ему бинокль.
Я надеялся, что Матвей, не медля ни секунды, отдаст приказ к штурму. И мы в мгновение ока овладеем дачей и освободим пленников. А он снова впился в бинокль и время от времени бормотал:
— Но куда же подевались Бледнолицый и Хриплый? Где они, черти полосатые, прячутся?
— А нигде! — мне порядком надоели эти бормотания, и я бесцеремонно прервал Матвея.— Укатили на машине в город, например, за едой. А там им дружки сообщают пренеприятное известие: милиция раскрыла их подпольную базу…
— Все, начинаем операцию,— решился Матвей и изложил свой план.
Короткими перебежками мы должны были пересечь поляну и под прикрытием забора добраться до калитки. Ну а там уже в открытую. Сейчас наш главный козырь — внезапность. Неприятель — если он и вправду не уехал, а где-то затаился — будет ошеломлен нашим неожиданным появлением.
— Первым пойду я,— тоном, не терпящим возражений, произнес Матвей.— Ты — через две минуты.
Я не стал перечить, хотя логичней было бы, если бы первым пошел я — ведь здесь я каждую травинку в лицо знаю.
— Не забудь оружие,— напомнил Матвей.
Подпрыгивая, он пересек поляну и присел у забора.
Вылитый кузнечик! Потом поднялся и стал красться вдоль забора.
Тогда я понял, что настал мой черед. Сжав покрепче палку в руке, я встал и побежал к забору. Я опустил голову, и мне казалось, что я бегу, пригнувшись, и потому стал совершенно невидимым для посторонних глаз. А на самом деле живот мне не давал согнуться.
Ну вот я и у забора. Уже и не припомню, когда я так быстро бегал. Теперь можно и передохнуть. Но не тут-то было. Матвей добрался до калитки и подавал мне знак. Надо спешить. По плану, мы должны войти одновременно.
Я встал и не прячась зашагал вдоль забора.
— Согнись,— зашипел Матвей, но я только махнул рукой.
Хватит играть в прятки, пора действовать.
Матвей тоже поднялся во весь рост. Мы толкнули калитку и бросились к крыльцу. Распахнули дверь и ворвались на веранду.
— Дедушка Коля! — радостно завопила Анюта, и, забыв, что она привязана, сделала попытку встать, но конечно, ничего не вышло.
Я бросился к ней, обнял. Бедная девочка, она столько натерпелась в эти дни. Повернулся к Андрюше, держится молодцом, но на лице замешательство, видно, не ожидал, что мы так быстро их освободим.
— Дедушка Коля! — снова крикнула Анюта, но теперь в ее голосе я услышал предупреждение об опасности.
Я обернулся и ахнул. Бледнолицый заломил Матвею руку за спину, а Хриплый держал мое оружие — палку. Теперь и младенец бы понял, что мы попались
