редкие волосы встали дыбом под шляпой.
— Ты успел сказать об этом в милиции? — осторожно поинтересовался я.
— Не успел,— ответил Матвей.— Я вспомнил об этом, когда ехал к вам…
Я перевел дух. Неужели непонятно, что я наплел с три короба о даче и о прогулках в осеннем лесу только для того, чтобы утешить Настю?
— Нет, ты неспроста завел речь о даче,— не верил Матвей.
— Я сказал первое, что мне пришло в голову,— объяснил я как можно правдивее свое вранье.
— А почему именно это тебе взбрело в голову? — не отставал дотошный Матвей.
Откуда я знаю? Впрочем, кажется, причина была. Я стал восстанавливать в памяти разговор с Хриплым. Действительно, после каких-то его слов у меня родилась эта шальная мысль про дачу.
Видя, что у меня идет мыслительный процесс, Матвей не подгонял меня, но изредка демонстративно поглядывал на часы. Этим он хотел мне напомнить, что у нас осталось мало времени. А если быть точным, совсем ничего не осталось.
— Вспомнил! — воскликнул я.— Хриплый сказал: «Вы не тяните резину, а то дети могут простудиться». И я сразу вообразил свою дачу, в которой сейчас по ночам холодно, а вот если протопить как следует печь, будет самый раз…
Я вдруг почувствовал, что меня осенило. В горле стало сухо, я сглотнул слюну, откашлялся и торжественно произнес:
— Матвей, делай со мной что хочешь, но они на нашей даче.
— Опять взбрело в голову? — Матвей насмешливо, но в то же время с любопытством глядел на меня. Неожиданные ходы в расследовании он любил.
— Я понимаю, у меня нет доказательств,— сбивчиво говорил я,— но интуиция мне подсказывает…
— Почему же Бледнолицый с Хриплым не затопили печь? — перебил меня Матвей.
— Чтобы не привлекать внимания соседей. Увидев дым, кто-то может зайти.— Я снова стал выруливать на середину улицы.— Матвей, у нас мало времени, взвесим все «за» и «против» по дороге.
— Хорошо,— сказал Матвей, и я понял, что он одобрил мой план.— Но по пути притормози на пару минут неподалеку от милиции.
Я так и сделал. Остановился метрах в двухстах от милиции (конспирация!), и Матвей, подпрыгивая, помчался к своему старому приятелю. Что он ему рассказал, я не знаю, но вскоре мы уже неслись по направлению к кольцевой. Ну, неслись это сказано чересчур, но ехали все-таки быстро.
— А если вдруг хозяева в эти два дня заявятся на дачу? — Матвей продолжал испытывать на прочность мой план. Он не спрашивал, а словно рассуждал вслух.
— Не заявятся, в этом весь расчет,— помотал я головой.— Хозяева, то есть мы, собирают деньги на выкуп. Им некогда ездить по дачам.
Матвей кивнул, видно, это совпадало с тем, что он думал, и добавил:
— К тому же дача на отшибе, на хуторе…
— А еще немаловажное обстоятельство,— сказал я,— они здесь уже были, дорожка протоптанная, путь проторенный…
Мы свернули на кольцевую, и я невольно прибавил газу.
— А ключи у кого? — выставил еще один аргумент Матвей.
— У меня,— я похлопал по куртке, где в кармане хранились ключи от дачи.
— Как же они проникнут в дом? — спросил Матвей.
— Есть запасные, лежат в сарае.
— Андрей знает о них?
— И Андрюша, и Анюта,— ответил я уже, наверное, на последний вопрос Матвея.
Я не сводил глаз с мокрой после дождя дороги. Мне некогда было любоваться рыжей листвой деревьев, проносившихся мимо.
— Дьявольский замысел,— заскрежетал зубами Матвей.— Бессомненно он возник в голове нашего внука.
— Ты хочешь сказать, что он по-прежнему против нас? — Я почувствовал, как часто забилось сердце.
Не вовремя разыгралось мое сердчишко, сегодня мне необходимо быть в форме. Ведь битва предстоит нешуточная. До сих пор были цветочки, а сейчас появились ягодки.
— Я хочу сказать,— мягко уточнил Матвей,— что он по-прежнему не за нас.
— Значит, на него рассчитывать не будем? — я размышлял вслух.— Тогда три на три. Ну что ж, честно.— И растолковал Матвею: — По-моему, их двое: Бледнолицый и Хриплый. И плюс Андрюша. Хотя относительно нашего внука у меня большие сомнения… Да, и за нас, естественно, Анюта…
— Итак, на чьей стороне перевес? — прикинул Матвей.
— Я думаю, на нашей,— ответил я,— Мне почему-то кажется, что Андрюша возьмет нашу сторону.
— Он может переметнуться на нашу сторону, когда почувствует, что это ему выгодно,— ухмыльнулся Матвей.— В общем, на Андрюшу надейся, а сам не плошай.
Когда свернули с кольцевой на лесную, заросшую травой дорогу, мы замолчали. Да, наверное, мы трепались безостановочно только оттого, что были возбуждены предстоящими событиями. В моем воображении они рисовались так. Я толкаю ногой дверь. Матвей распахивает окно. И мы одновременно орем благим матом: «Руки вверх!» Похитители наших детей трусливо подымают лапы. В общем, точно, как в кино.
— Глуши мотор! — прошипел у меня над самым ухом Матвей.
— Но до дачи еще далеко,— очнувшись от розовых мечтаний, я вернулся на грешную землю.
— Пойдем пешком,— Матвей по-прежнему говорил шепотом, словно нас кто-нибудь мог подслушать.
Я съехал с дороги в лес и выключил мотор. Мы вылезли, с удовольствием разминая ноги.
Матвей поднял с земли сухую палку, подержал ее в руке, словно прикидывая, на что она сгодится, потом протянул мне.
— Зачем? — спросил я.
— Мы же не в гости идем,— объяснил Матвей.
— А как же ты? — задал я новый и еще более глупый вопрос.
— Мое оружие всегда со мной,— Матвей поднял свою палку и отсалютовал ею, как это делали, конечно, шпагами перед боем мушкетеры.— Пошли, но осторожнее.
Мы двинулись вперед, но не по дороге, а лесом. Шли крадучись, слегка согнувшись. В любую минуту мы готовы были упасть на землю и затаиться. Ну, если говорить правду, не в любую минуту, а в минуту опасности.
Внезапно Матвей замер. Я тоже остановился и услышал, как совсем неподалеку подала голос кукушка. Два раза прокуковала и умолкла. Потом снова дважды огласила своим криком окрестности и замолчала надолго. Да, не густо! Но и на этом спасибо…
Матвей опять пошагал вперед. Я плелся следом. Вскоре в просвете между соснами показалась крыша дачи. Надо будет весной покрасить крышу, совсем облезла, ни к селу ни к городу, подумал я. Из трубы дым не валил. Все ясно, печь не топят,
