В прошлом году «кинобудка» обветшала, и летом дядя Хвостя сколотил новую – аккуратную, из гладких досок. Он гордился этим сооружением и любил его. Перед учебным годом он покрасил будку в милый своему сердцу военно-полевой цвет – как танк или артиллерийский тягач.
Каждый вечер в семь тридцать ровно дядя Хвостя шел в это заведение, чтобы посидеть вдали от суеты, выкурить самокрутку и отдохнуть после хлопотливого школьного дня. Учителя же ходили туда по мере надобности, без расписания.
Чтобы нахальный ученический народ не совался в это уютное учреждение, на дверь с окошечком дядя Хвостя повесил замок. Ключ от замка висел на гвоздике в учительской. Тот, кому было надо, снимал ключ, шел к будке, отпирал замок и вместе с ключом брал его с собой, внутрь. Отсутствие замка на двери издалека говорило, что там занято.
Для пущей красоты, а также для подтверждения прав педагогического коллектива дядя Хвостя на двери под окошечком вывел белилами аккуратную букву «У». То есть «для учителей».
Мы все были воспитаны в краснознаменное время, на лозунгах социального равенства и борьбы за справедливость. Поэтому столь явное подчеркивание учительских привилегий вызвало в ученической массе глухое недовольство. Кончилось тем, что по сторонам от белого «У» кто-то вывел мелом еще две буквы.
Трехбуквенное слово на зеленой двери первой увидела шумная географичка Эмма Андреевна. И закатила в учительской истерику. Даже в коридоре были слышны ее вопли.
Эмму успокоили и начали следствие. Оно было кратким. Изначально ни у кого не вызывало сомнения, что автором безобразия был второгодник, двоечник и хулиган Кочнев.
И меньше всех сомневался в этом помначхоз дядя Хвостя.
– Он, паразит, попомнит у меня это слово! Я эти буквы его рожей с двери соскребу! И отвечать не буду: я инвалид!
Дядя Хвостя изловил Кочана в школьном коридоре.
– За хвост – и на помойку! – И поволок сперва по лестнице, потом через двор. Но не на помойку, а к «кинобудке».
Дядю Хвостю и Кочана сопровождала толпа.
Кочан извивался и верещал:
– Пусти, псих! Это не я! Чо всегда я да я? Докажи сперва! Куда тащишь? Не имеешь права!
У дяди Хвости, однако, о правах школьников были свои понятия. Упрощенные.
На полпути к «кинобудке» дядя Хвостя запыхался, остановился, удерживая верткого вопящего второгодника и хулигана. В этот миг Кочан ухитрился крепко вделать ему каблуком под колено.
– Ах ты гнида, в вошебойке не дожаренная! – Дядя Хвостя выкрутил Кочану руку, на гнул его и начищенным старшинским сапогом дал ему пинка. – Сейчас я тебе выпишу по всей ведомости. И отвечать не буду…
Одутловатая щека дяди Хвости сделалась лиловой, а все лицо его излучало сладость долгожданной и справедливой мести. Он медленно отвел ногу для второго пинка.
И в этот миг на помначхоза налетело что-то разноцветное, золотоволосое и растрепанное.
– Как вы смеете! Прекратите! Это советская школа, а не бурса!
Так мы впервые увидели Диночку. Юное существо с разлетевшейся прической, в цветастом, словно клумба, платьице. Лицо существа пылало, лаковая туфелька слетела и застряла в мокрой жесткой траве пастушья сумка.
Незнакомка вцепилась в рукав гимнастерки.
– Не смейте! Это ребенок!
Дядя Хвостя от неожиданности ослабил хватку. «Ребенок» вырвался и умчался к поленнице. Там он яростно завопил.
Дяди Хвостя зашелся новой злостью:
– А ты кто такая?! Фифа напомаженная! Да я тебе… – И даже вскинул руку.
– Не сметь!.. Я учительница!.. Я…
Дядю Хвостю уже тянула назад тетя Тома. «Фифу» загородила от него и успокаивала Зинаида Прохоровна. Кочана держал мускулистый учитель физкультуры, бывший разведчик, Иван Матвеевич, потому что Кочан подобрал кусок кирпича и хотел пустить им в помначхоза (и при этом мог попасть в кого угодно). Кочан изворачивался и орал, что все равно изничтожит этого недобитого власовца, тыловую крысу и ворюгу. Грозил прокурором, который хорошо знаком с его отцом, фотомастером Кочневым, и который дядю Хвостю обязательно посадит. Грозил Гриней, который дядю Хвостю зарежет…
Но ни Кочана, ни осипшего дядю Хвостю мы уже не слушали. Главный наш интерес был теперь к незнакомке. Неужели правда учительница?
Семиклассник Ружецкий, по прозвищу Дыртаньян, подал ей слетевшую туфлю.
– Возьмите, пожалуйста.
– Спасибо, мальчик…
Так появилась в нашей школе Диночка. Почему-то не первого сентября, а на неделю позже (наверное, из-за каких-то неувязок с гороно).
Третьеклассники сразу сделались от нее в восторге. Не всегда слушались, но ходили за ней толпой. Пионерский актив – тоже. Учительницей Диночка работала в первую смену, а вожатой – во вторую.
Основное школьное население относилось к Диночке с усмешкой, но беззлобно.
Была Диночка добра, простодушна и порой неумеренно восторженна. Однажды мы в коридоре слышали, как Зинаида спросила ее:
– Ну, Дина Львовна, как ваши третьеклассники?
– Ох, все замечательно, Зинаида Прохоровна! Жаль только, что нет девочек, они всегда такие милашки!..
Вовчик Лагутин из пятого «А», имевший склонность к ехидному стихотворчеству, тут же пустил в массы частушку:
Мальчики-детки,
Кушайте конфетки!
Девочки-милашки,
Кушайте какашки!
За это он был подвергнут приводу в учительскую и воспитательной беседе. Но в отсутствие Диночки. Завуч не хотела травмировать юную наставницу и вожатую цитированием безнравственного текста. А та на частушку просто не обратила внимания, хотя на переменах ее часто исполняли вслух.
Диночка всем улыбалась, и ей все улыбались. Только дядя Хвостя при виде «фифы» мрачнел и обходил ее стороной.
Нехорошее слово на «кинобудке» он густо закрасил все тем же военно-полевым цветом, а букву «У» заново рисовать не стал. Чтобы никого больше не вводить в искушение…
Всё это мы знали. Непонятно было другое: как Форик спас Диночку из «кинобудки»?
Оказалось, что история такова.
Диночка, при всем ее изяществе и легкости, все же не была феей, и у нее, как и у других педагогов, иногда возникала нужда посетить будочку. Но правил Диночка еще не знала. И однажды не взяла замок внутрь, оставила вместе с торчащим ключиком на кольце откинутой щеколды.
В это время проходил мимо дядя Хвостя – шел проверить поленницу у забора (недалек был отопительный сезон). И увидел замок. Странное дело: висит, но не заперт.
– Эй, есть там кто-нибудь?
Диночка стыдливо притихла.
Дядя Хвостя, ворча, захлопнул щеколду, щелкнул замком, а ключ положил в карман. Решил, что это рассеянная Анна Семеновна забыла замок на двери (такое случалось раньше и вызывало у помначхоза справедливое неудовольствие).
Едва стихли мерные хозяйственные шаги, Диночка осознала драматизм положения. Ждать, когда кто-нибудь придет? А если это будет мужчина! Какой скандал!.. Голосить на весь двор? Тоже скандал…
Дина Львовна прильнула к окошечку.
Тут, на счастье, топал мимо будки скромный и серьезный на вид пятиклассник. Форик, разумеется. Отпросившись с урока, он выбрал на поленнице кусок сосновой коры для кораблика и, «довольный», возвращался в класс.
Диночка решилась.
– Мальчик!.. Эй, мальчик!.. Понимаешь, меня нечаянно заперли. Ты не мог бы взять в учительской ключик и принести сюда?
Форик сказал, что мог бы. Была уважительная причина прогулять еще несколько минут, не сидеть на занудной ботанике.
– Мальчик, но только ты никому… про это. Ладно?
Форик резонно возразил, что «никому» не получится. Спросят ведь, зачем ему ключ.
– Ох, что же делать?..
Форик снисходительно шевельнул плечом. Поднял из травы ржавый изогнутый гвоздик. Колупнул в замке – тот открылся.
– И все дела…
– Ох, мальчик… Ты ведь не станешь рассказывать про это? Мои третьеклассники не должны знать о своей учительнице смешное…
– Но вы-то не третьеклассники, – заметил Форик, поведав нам эту историю. – Вам можно. Только помалкивайте, а то Диночка решит, что я трепло… А сейчас она меня во как уважает! Не только из-за того случая, еще и за Контуженого Сёму.
– За кого?! – снова округлил рот Чижик.
Случай с Контуженым Семой тоже заслуживает отдельного рассказа.
Сема был сторожем на огороде.
Огород располагался на заднем дворе старого двухэтажного дома, где жил Форик.
До революции в таких крепких домах с кирпичным низом и бревенчатым верхом обитали купцы и прочий зажиточный люд: вверху – семейство хозяев, внизу – прислуга и приказчики. А в наше время всеобщего равенства и справедливости на каждом этаже сделали по нескольку коммунальных квартир. Так что у Форика было много соседей. Самый хороший сосед был бравый демобилизованный сержант Гриша – худой, усатый и полный воспоминаний о фронтовой жизни, хотя она и кончилась четыре с половиной года назад.
Гриша всю войну прошел шофером – на полуторках и газиках, на ЗИСах и тяжелых американских «студебеккерах». За лихость и знание техники был замечен командиром дивизии и последний военный год служил водителем генеральского «виллиса».
