Костя повернулся к старику. Тот торопливо застегнул пиджак и выпрямился, выпятив грудь. Борисов сказал басом:
— Согласен!
— Молодец! — похвалил его старик. Он немного подумал и протянул Борисову руку. — Спасибо!
Мы по алфавиту стали подходить к старику, говорить «согласен» и пожимать ему руку.
Весь наш класс согласился работать на строительстве. Синицын сказал, что он согласен и за себя и за Гуреева, которого в этот день почему-то не было в школе.
Пенсионеру, кажется, пришлось несладко. Каждый из наших мальчиков, чтобы показать, какой он здоровый, стискивал ему ладонь изо всех сил.
Гости ушли, но нам не хотелось расставаться. Сначала мы всей гурьбой пошли провожать Геннадия Николаевича до троллейбусной остановки. Потом уговорили его идти пешком до самого дома. А затем Геннадий Николаевич вдруг предложил всем вместе пойти в кино.
Так и закончился этот день.
Сегодня я и Кобра были дежурными. Мы выгоняли ребят из класса: началась большая перемена, нужно было проветрить помещение.
На этой неделе в классе уже открыли окна. По комнате потянуло сырым, еще холодным воздухом. Тетради, забытые на партах, перелистывались сами собой.
Вообще дежурить интересно только весной. Выгнав всех из класса, можно лечь животом на подоконник, глотать, словно газированную воду, апрельскую свежесть, разглядывать почки, набухшие на деревьях, и метко сплевывать, целясь в эти почки и стараясь попасть в них точнее, чем товарищ по дежурству. В мае это уже надоедает, а в апреле еще доставляет удовольствие.
Половина ребят уже высыпала в коридор. Кобра стоял у двери и не пускал их обратно. А я торопил тех, кто еще возился у парт со своими портфелями.
Вдруг в дверь сунулся Соломатин.
— Куда? — закричал на него Кобра и попытался закрыть дверь.
Соломатин притормозил ее ногой и крикнул:
— Делегация! Из восьмого «а»!
Ребята оживились и стали подходить к Соломатину.
Я сказал Вальке, чтобы он пробежал по коридору и созвал всех наших.
Хотя вся школа теперь говорила, что самое правильное дело у нас, Петр Ильич поздравил нас довольно кисло. Тут же он добавил, что его ребята отнюдь не собираются отставать.
Делегация восьмого «а», очевидно, и хотела рассказать, как они собираются с нами соревноваться.
Мы ждали гостей с некоторым беспокойством. Вдруг они придумали что-нибудь сверхъестественное! Может быть, их пригласили работать у сталеплавильных печей? Или на строительстве метрополитена?
«Ашек» было пятеро. Они были такие невообразимо чистенькие, что их можно было бы выставить вместо манекенов в витрине «Детского мира». Серёга, присев за спинами ребят, поплевал на ладони и стал торопливо приглаживать свой рыжий вихор. Володька Большаков скрестил руки так, чтобы скрыть самодельную заплату на локте.
Староста восьмого «а» — маленькая веснушчатая девочка — остановилась на пороге, осмотрела класс и вежливо сказала:
— Мы, кажется, опоздали! Ваши ребята разошлись?
— Перемена, — так же вежливо пояснила Аня.
— Ребята сейчас подойдут, — нетерпеливо сказал Мишка. — Начинайте.
— Сперанский! — укоризненно сказала Аня. Любезно улыбнувшись «ашкам», она добавила: — Мы послали за ними гонца.
(В эту секунду Валька, каш гонец, заглянул в класс и закричал: «Супина и Дамы нет! Сволочи, на улицу удрали…»)
Аня слегка покраснела.
— Проходите, пожалуйста, — пригласила она гостей. — Присаживайтесь.
— Ничего, мы постоим, — с достоинством сказала веснушчатая девочка.
Гости держались свободно. Они спокойно давали себя рассматривать. Все-таки хорошее воспитание иногда помогает, ничего не скажешь.
Наконец в класс ворвались запыхавшиеся Соломатин, Супин, Дама и Сашка Гуреев. Увидев «ашек», они поспешно перевели дыхание и чинно подошли к столу.
Веснушчатая девочка сказала:
— Вы слышали? Наши спортсмены записались в гимнастическую секцию.
— Наши мальчики увлекаются боксом, — небрежно сказала Аня. — Это мужественнее.
— Это слишком грубо. Мы не любим бокс.
— Ах какие мы нежные! — сказал Гуреев.
Веснушчатая девочка не обратила на него никакого внимания.
— Можно начинать? — спросила она.
Я снова почувствовал беспокойство. Неужели нам суждено из победителей опять превратиться в соперников?
— Мы знаем, что вы будете работать на стройке, — спокойно сказала веснушчатая девочка. — Мы тоже хотим участвовать в строительстве. Для этого мы организуем бригаду художественной самодеятельности, которая по субботам будет давать концерты для рабочих. Наши концерты будут по заявкам зрителей. Что бы вы хотели услышать и увидеть?
— Это все, что вы придумали? — оторопело спросил Мишка.
— По-моему, достаточно, — скромно сказала веснушчатая девочка. — Разве это не доставит вам удовольствия?
— Доставит! — закричал я в восторге. — Конечно, доставит!
Я понял, что наша борьба с восьмым «а» закончилась. Мы будем настилать полы, красить стены, завершать строительство к Первому мая, а они станут бегать за нами хвостом и канючить: «Мы вам прочтем отрывок из «Полтавы» или станцуем польку «Бабочка».
— Чего бы вам такое заказать? — сказал Серёга. Он демонстративно уселся на учительский стол и закинул ногу на ногу. — Змеев глотать сумеете?
— Чего же вы не записываете? — фыркнув, спросила Ира. — Я прошу воздушных гимнастов.
— А я па-де-де из «Лебединого озера», — насмешливо добавила Аня. — Вы знаете, что такое па-де-де?
«Ашки» растерянно смотрели на нас и потихоньку пятились к двери. Шурка Лифанов, самый знаменитый школьный певец, вдруг сказал:
— К черту!
И пошел к двери.
— Куда ты? — сказала веснушчатая девочка. — Вернись!
— Говорил, не нужно было приходить!
Мы с удовольствием слушали, как ссорятся наши бывшие соперники.
— Вам тоже нечего задаваться! — уже с самого порога крикнул Шурка Лифанов. — Не вы же это придумали!
— А кто же?
— Скажи, кто!
— Козлов, вот кто! Если бы он был классным у нас, мы бы еще не такое сделали! А вы все равно дураки!
Сказав это, Шурка взял с места третью скорость. Остальные «ашки», оглядываясь на нас, тоже вышли из класса.
Некоторое время мы торжествовали победу. Потом Соломатин сказал:
— Все-таки здорово, что у нас есть Геннадич. Без него нас с Супом и в секцию не приняли бы. За двойки бы пилили.
— Ага! — закричал Мишка. — Серёга, кто был прав?
— Подумаешь! — сказал Серёга. — Сократ и тот ошибался.
— Сократ не ошибался, — вступился Борисов. — Не ври!
— А чего же он тогда яд принял?
— Ты просто олух, — сказал Кобра. — Он выпил яд, потому что…
— Знаете что? — вдруг сказала Ира Грушева. — Давайте соберем на подарок Геннадичу. — Она даже взвизгнула от удовольствия, что так хорошо придумала.
— Какой? — задумчиво спросила Аня. — Если бы он курил, можно было бы подарить серебряный портсигар.
— Серебряный он не взял бы, — сказал я. — Слишком дорого.
— Чем дороже, тем, значит, больше любим, — возразил Гуреев.
— Чего вы спорите? — заметил Мишка. — Он же не курит.
Но сам Сперанский ничего не успел предложить. Прозвучал звонок, и в класс вошел Петр Ильич.
Я совсем не слушал урока. Я сидел и думал о том, что Геннадий Николаевич все-таки добился своего. Мы его полюбили. Еще позавчера мы этого не понимали. Да, мы уже знали, что он всегда выполняет свое слово. Мы поверили, что к нему можно обращаться за помощью. Но лишь теперь, когда благодаря ему мы добились победы (все же это он привел нас к ней!), когда в школу пришли такие уважаемые люди, как орденоносцы, как депутат Верховного Совета, стали говорить спасибо, просить помощи, — лишь теперь мы осознали, что любим нашего классного.
Упрямый он человек! Недавно мы разговорились со старшим тренером секции. Он давно знал Геннадия Николаевича. Старший тренер сказал, что, по его мнению, Козлов — самый большой упрямец на свете. Когда Геннадий Николаевич еще учился на втором курсе, с боксом у него не ладилось. То победа, то поражение. А если были две победы подряд, то после подряд шли два проигрыша. Геннадий Николаевич рассердился, забросил учебу и вовсю принялся за бокс. У него неожиданно проявились блестящие способности. За два года он не проиграл ни одного боя.
Тогда Геннадий Николаевич сказал: «Ну вот» — и приналег на учебу. Он получил диплом с отличием.
В нашей школе Геннадий Николаевич вел себя точно так же. Он потребовал самый трудный класс. Из-за упрямства. А когда не сумел с нами совладать, стал манкировать тренировками.
Лишь в последнее время наш классный снова принялся усиленно заниматься боксом. Он так здорово тренировался, что даже Званцев ставил его нам в пример. Мы несколько раз приходили на занятия группы мастеров и видели, что Геннадий Николаевич действительно не жалел себя. Другие мастера уже отдыхали, а он все еще колотил пневматическую грушу или настенный щит.
