Я долго смотрю на папу. Двести лет не был на гастролях. Все еще не выпустил новый альбом. Заигрался с этой Лиззи и строит из себя молодого парня. Он как будто влез и закрылся в своем собственном Городе-Гардеробе.
Папа нежно коснулся моего рта.
— Что такое? Опять видны зубы? — забеспокоилась я.
— Нет-нет, солнышко. Ты закусила губку. Не волнуйся ты так о своих зубах. У твоей мамы насчет них пунктик какой-то. У меня в твои годы были такие же, а потом их исправили.
Я помолчала.
— Папа, Доля, та девочка, которая может быть твоей дочерью, помнишь? У нее точно такие же смешные зубы.
Но мыслями он уже далеко:
— Дай мне отдохнуть, солнышко. Я слышать больше не могу о дочках, как родных, так и о воображаемых.
Он вернулся к Большеротихе и неприлично похлопал ее по попе.
Я поискала глазами Конфетку и Аса, но их нигде нет. Десять минут ужаса. Мы носимся по всему зоопарку и наконец находим их у вольера с беличьими обезьянами.
— Вы сами как обезьянки. Надо вас обоих в клетку посадить, — сказал папа, поднимая их на руки и обнимая.
Большеротиха смотрит на них и зевает. Интересно, хочет ли она переехать к папе, родить ему детей — или ей тоже хочется развлечься? Она посмотрела на часы:
— Дэнни, не забудь, у нас планы на вечер. Отвезем детей?
Мы застряли в пробке и дома были около семи. Мама открыла дверь, лицо белое, глаза красные.
— Слава богу! — воскликнула она и кинулась нас обнимать и целовать, даже меня. Потом повернулась к папе: — Ты нарочно так надо мной издеваешься? Ты сказал, что привезешь их днем. Я приготовилась, ждала с двух.
Обзвонилась тебе, оставила кучу сообщений, но ты ни на одно не ответил!
— Эй-эй, потише! У меня телефон был выключен. Мы гуляли и развлекались, правда, ребята?
— Да, я теперь хочу домашнюю вислобрюхую свинью, мамочка! — закричал Ас. — Они так смешно хрюкают! Слушай!
И он старательно захрюкал.
— А я хочу беличью обезьянку, — сказала Конфетка. — Мама, они такие милые, такие славные, смешные!
Они радостно прыгают вокруг и наперебой рассказывают обо всем. Они еще слишком маленькие и не понимают, что это большая ошибка. Мама от их щебета только сильней заводится, а ведь нам с ней оставаться после папиного отъезда. Папа попрощался со всеми, и они заплакали. Ас разозлился и стукнул папу ладошкой:
— Ты плохой, плохой папка, ты не должен уезжать!
Конфетка плачет, убитая горем:
— Не надо, папочка, не уезжай. Пожалуйста, не уезжай. Я так тебя люблю, ты мне очень нужен. Пожалуйста, папа, останься, пожалуйста!
Папа сам чуть не плачет, обнял Конфетку, спрятал лицо в ее золотистых волосах и что-то прошептал ей на ухо. Я тоже его обнимаю, и он крепко прижимает меня к себе:
— Моя храбрая большая девочка. Я люблю тебя, Солнце.
— И я люблю тебя, папочка.
Я с трудом произнесла эти слова, будто в горле застрял огромный комок.
— Смотри за младшими ради меня, ладно, родная?
— Да, папа, не волнуйся, — пообещала я, и он ушел.
От мысли, что он сейчас уйдет, я вдруг раскисла. В холл спустилась Клаудия и всех нас обняла.
— Прошу тебя, Клаудия, не вмешивайся. Детям сейчас нужна я, — сказала мама и забрала нас всех в большую гостиную.
Конфеткина кондитерская до сих пор стояла там в ожидании, когда ее перенесут в детскую. Конфетка подошла к ней, все еще всхлипывая. Насыпала на весы горсть конфет. Ас взял одну конфету, потом другую. Огромная кукла Конфетки сидит в одиночестве в кресле, никому не нужная.
Мама с потерянным видом опустилась на диван и обхватила голову руками.
— Мамочка, мы так по тебе скучали, — неуверенно начала я.
— Солнце, не глупи. Вы прекрасно провели день с папой, это сразу видно, — всхлипнула мама.
— Конфетке и Асу очень понравилось в зоопарке, но в остальное время им было плохо, — сказала я. — Мы не спали толком.
— Мне моя новая пижама не понравилась, она маленькая, — сказал Ас и съел еще одну конфету.
— Эта одежда тебе тоже мала, родной. Папа купил? Честное слово, не понимаю, как можно ошибиться с размером одежды для собственного сына! И у тебя тоже обновки, Конфетка. А тебе, Солнце, почему папа ничего не купил?
Вечно он про тебя забывает.
— На мне все новое, мама. Я хотела все то же самое, только новое, — ответила я, но она меня уже не слушает. Ей хочется узнать, чем мы занимались, и она требует рассказать все, вплоть до минуты.
— Эта тоже была с вами? Понравилась она вам? Наверное, смешная, да? Вы весело провели время?
Конфетка сунула в рот большой палец. Ас съел еще две конфеты. Даже они сразу поняли, что этот вопрос — главный.
— Вынь палец изо рта, Конфетка, испортишь зубы. А тебе, Ас, понравилась новая подруга папы?
— Она смешно показывала суриката, — ответил Ас, запихивая в рот целую пригоршню конфет. — Но я ее все равно не люблю.
— Ас, ты как поросенок!
— Да, я вислобрюхий поросенок! Хрю-хрю! — захохотал Ас с полным ртом слюней — зрелище ужасное. — Страшно хочу есть!
— Я тоже голодная, мам, — подхватила Конфетка.
— Разве папа не напоил вас чаем?
Конфетка на минутку задумалась:
— Кажется, мы даже не обедали.
Мама взорвалась. Она отчитала меня: как это я не проследила, чтобы малышей покормили. Я хотела объяснить, что мы с утра перехватили закуски в мини-баре, потом — в половине первого — съели большой завтрак. Но мама слушает меня вполуха.
— Бедные мои, наверное, умираете от голода, — и она распахнула объятья Конфетке и Асу. — Срочно надо напоить вас горячим чаем.
— Мам, а ты можешь попросить Маргарет приготовить нам блинов? — спросил Ас.
— Да, мамочка, я обожаю блины, которые готовит Маргарет! — закричала Конфетка.
— Конечно, будут вам блины, мои дорогие, если хотите. Клаудия, Клаудия!
Примчалась Клаудия. Такое чувство, будто она подслушивала весь разговор.
— Приготовь детям чай и блины.
— Я хочу блинов с вареньем и творогом, Маргарет сверху потом еще выводит мое имя клубничным сиропом, — сказал Ас.
— Маргарет не бывает по вечерам в субботу, Ас, ты же знаешь, — сказала я.
Мы с Клаудией пошли на кухню.
— Маргарет больше нет, и точка, — сказала Клаудия.
— Как это?
— Она ушла вместе с Джоном. Собрали вещи рано утром, объявили об уходе твоей маме, когда она спустилась, и испарились. Я уверена, что они договорились с твоим отцом. Ему же нужен водитель, да и повариха на новом месте.
— Клаудия, — в ужасе сказала я, — обещай, что ты не уйдешь.
— Солнце, у меня были планы, помнишь? Я тебе рассказывала.
— Да, но тогда все было по-другому. Папа нас не бросил, и все было хорошо. Хотя бы со стороны так казалось. Но сейчас, пожалуйста, не уходи!
— Ты имеешь представление, как готовить блины? Я знаю, что тесто надо наливать на сковородку, — но как это тесто готовится?.. Не думай об этом, Солнце. Я обещаю, что буду здесь столько, сколько получится.
Спустя несколько дней ушла и Клаудия. Не по своей воле, впрочем. Мама очень разозлилась, получив письмо от папиного адвоката с распоряжениями относительно детей на время размолвки.
— А не пошли бы они все куда подальше, — сказала мама, скомкала письмо и швырнула его в корзину.
Корзина переполнена салфетками, упаковками от еды и бутылками. Наша уборщица Данка, кажется, тоже больше к нам не ходит. В доме без нее жуткая грязь. На кухню заходить противно: весь пол заляпан. Бедная кошка Бесси, ее миску никто не помыл, а она к этому вообще не привыкла. Зажав нос, я собрала весь этот ужасный мусор в большой мусорный пакет, хотела помыть пол, но только сильнее размазала грязь.
Я решила взять из корзины письмо и прочитать его.
— Господи, Солнце, что ты роешься в мусоре? Что тебе там понадобилось?
— Мне надо знать, хочет ли папа дальше видеться с нами, — тихо сказала я.
— Ну конечно хочет. Он требует и это, и пятое, и десятое. Хочет вас забирать к себе на выходные, цитирует закон, который дает ему такое право. И все для того, чтобы покрасоваться вместе с вами и с этой бабенкой перед папарацци. Да какой из него отец? Он вас одеть толком не умеет и покормить не может, так что я этого не потерплю. Не письмо, а полная чушь. Даже когда он жил здесь, почти никогда вами не занимался. С чего это он вдруг раскричался про отцовские права, стоило выйти за порог? Отец из него никудышный. Ему на всех вас наплевать. Вот когда он для тебя что-нибудь делал, Солнце? По волосам погладит: «Давай потом, детка», вот и вся беседа.
Это настолько правда и настолько страшная, что я закрыла лицо руками, боясь расплакаться. Клаудия стоит возле посудомоечной машины: вынимает оттуда часть посуды. Мама затолкала туда все, что можно, и раздавила сковородкой бокалы. У некоторых треснули ножки, и сейчас Клаудия выуживает из машины осколки стекла.
— Сюзи, прошу тебя, осторожней. Это опасно, — сказала она, заворачивая стекло в бумагу, и повернулась ко мне: — Твой отец часто бывал занят, и тем не менее он очень тебя любит.
