Все ели торт и яблоки, пили лимонад. Красную обезьяну с клетчатыми ушами и в клетчатых штанах Лариса посадила на спинку тахты. Ещё утром обезьяна нравилась Тане — забавные клетчатые штаны, рот до ушей, смешные уши в красную и белую клеточку. Теперь Тане было неприятно смотреть на обезьяну. Глупая какая-то обезьяна, плохой подарок.
— Больше всего на свете люблю розочку с торта, нараспев сказала Людка. — Максим, положи мне вон ту, зелёненькую.
И он положил. Снял с торта ножом и положил Людке на тарелку. И покосился на Таню. Ему хотелось, чтобы она не заметила. Но он увидел, что она заметила. Она старалась сегодня ничего не замечать и всё, как назло, замечала. Замечала, как Максим оживлённо что-то рассказывает Людке, а она ест свою зелёненькую розочку и кивает, понимает. До Тани донеслось слово «рапира». Это Максим рассказывает Людке про фехтование. У него в прошлое воскресенье были городские соревнования. А Таня даже не знает, как он выступил, какое место занял. Наверное, первое. Хорошо бы — первое. Людка кивает, будто что-то понимает. Подлая Людка.
Тане очень хочется уйти отсюда. Казалось, что Оля с Оксаной перешёптываются, злорадно улыбаются. А может быть, её затем и позвали, чтобы посмеяться? Какая она им подруга? В школе еле-еле двумя словами перебросятся и диктант спишут. А так — они сами по себе, а она сама по себе. Подобрели немного, когда Максим перестал обращать на неё внимание. Сразу заметили. Девчонки умеют сразу замечать такие вещи. Она ещё надеялась на что-то, а они уже видели — всё кончено.
Уйти, конечно, уйти.
Им всем здесь хорошо, а ей так плохо. Зачем же она сидит? Вот сейчас встанет и уйдёт. Но уйти раньше других у всех на глазах было трудно. Как это вдруг первой подняться, пройти через комнату, выйти. Легче было сидеть в уголке, притихнуть и не лезть никому на глаза.
Раздался звонок. Это пришёл высокий мальчик с очень тёмными глазами.
— Есть не хочу, — сказал он. — Зовут меня Женя. Я двоюродный брат Ларисы.
— Сейчас будут танцы! — громко сказала Оля. — Мальчики, отодвиньте стол к стене!
Двоюродный брат подошёл к Ларисе, громко сказал:
— Твоя мама просила меня танцевать со всеми по очереди. Первая очередь твоя.
Он стал танцевать с Ларисой. Лариса была недовольна: бестактный этот Женька. Мог и не распространяться про то, что он родственник. И про то, что его просила мама танцевать с Ларисой. Разве трудно сделать вид, что ты знакомый, а не двоюродный? И потанцевать так, как будто тебе это доставляет удовольствие? Лариса танцевала с недовольным лицом.
Людка вытащила на середину Максима.
— Ну и что же, что не умеешь? Научишься! Прямо сейчас! Современные танцы лёгкие!
Она вертелась, смеялась. Ритмично двигались маленькие ноги, остренькие локти, ровненькая спина. А Таня высокая и сутулится.
Максим перебирал ногами рядом с Людкой. Лицо у него было серьёзное, почти сердитое. Но он продолжал топтаться там, на середине, рядом с Людкой. А она таскала его за собой, как будто шутила. Как будто он и не был ей нужен. Просто каприз у неё такой, просто не хочется, чтобы он отходил. А отойдёт — переживёт Людка. Легко ей всё, Людке. И страдать она не будет ни из-за кого. Вот ещё.
— Потанцуем, — сказал двоюродный брат Тане.
Она танцевала, не слыша музыки, хотя проигрыватель надрывался на полную мощность. Для танцев нужно настроение, даже вдохновение. А у Тани получались глухие, неодухотворённые движения. И от этого — полная бессмысленность всего. Неживые руки, неживые ноги. Голос, как будто Таня говорит, уткнувшись в ватное одеяло.
— Ой! Я забыла выключить утюг.
И убежала, наконец.
Музыка гремела вслед. Там Максим танцевал с Людкой. Вовка и Серёжа пили лимонад и ели варенье. Оля кокетничала с двоюродным Женей. Оксана старалась не смеяться громко, чтобы не сердить Олю, и всё равно смеялась. Лариса разливала чай. А Максим танцевал с Людкой! Максим — с Людкой. Максим — с Людкой!
Таня бежала через свой двор. Скорее домой.
— Рано вернулась, — сказала бабушка. — Весело было?
— Очень.
Закрылась в комнате, кинула на диван ненавистное розовое платье, влезла в джинсы, в свитер.
Что дальше? Таня заметалась по комнате.
— Таня! Перестань слоняться без дела, — сказала мама в соседней комнате. — Займись чем-нибудь.
— Пусть послоняется — воскресенье, — заметил папа.
— Расстроенная пришла, — вздохнула мама.
Некуда было деваться от голосов, проникающих сквозь стенку.
— Я не пользовалась успехом в школьные годы, — заявила мама громко. Наверное, хотела, чтобы Таня слышала. Так мама хотела Таню утешить. — Не пользовалась, обманывать не стану. А потом вдруг похорошела. На меня многие обращали внимание.
Папа громко, со вкусом зевнул.
— Все хорошеют. И Таня похорошеет, — сказал он сквозь зевок.
Это он хотел утешить Таню.
Вот и дома поняли, что Тане плохо.
Она больше не могла оставаться в комнате. Тихо вышла на лестницу, бесшумно прикрыла дверь.
«Похорошеет», — говорят они. А теперь она, значит, некрасивая? Но совсем недавно лучший мальчик в классе смотрел на неё так, что она чувствовала себя красивой, очень красивой. Похорошеет. Когда? Через сто лет? Нет, она не хочет хорошеть. Не нужны ей друзья, которые могут изменять. Не нужны подруги, которые могут предавать. Не нужны ни Максим, ни дни рождения — ничего ей не нужно.
Во дворе темнеет, а в небе ещё много света — весной свет уходит медленно.
Таня садится на скамейку около качелей, подкладывает под себя ладони, сидит и молчит. Странные мысли приходят в голову этой девочке.
Почему так? Она Максиму не нужна. А нужна ему та, которая вполне может без него обойтись. Разве это справедливо?
На Таню давит большая тяжесть.
Ей всего одиннадцать лет, но возраст ничего не смягчает. Жёстко, тяжело и безвыходно. Самое страшное слово — «безвыходно». Нечего больше ждать, не на что надеяться.
И тут вдруг приходит мысль: хорошо бы сейчас умереть. Вот был бы выход. Всё бы исчезло — Максим с его виноватой улыбкой. Людка в беленьких гольфах с кисточками. Оля и Оксана с их перешёптываниями. Все они тогда сразу бы поняли, какая Таня была замечательная подруга. И какие они были глупые, что не любили её. Где наша Таня? Куда она девалась? Нам так недостаёт её. А вот, мои дорогие. Надо было раньше думать. Они бы все о ней заплакали. И он, Максим, тогда бы понял, какого человека он не ценил. Мысли Тани становятся всё более горькими. Ну как Максим поступил? Судьба предложила ему прекрасного друга, верного и преданного на всю жизнь. А он пошёл за Людкой — двоечницей и вообще глупой. Она, эта Людка, даже списывает всегда с ошибками. Списать из чужой тетради толково и то не может, совсем куриные мозги у этой Людки.
Прекрасные женщины умирали за любовь. Недавно Таня видела по телевизору фильм «Анна Каренина». Вот это была любовь. Она его любила, а он её не понял. И тогда она приняла решение — больше не жить на этом свете. И кинулась под поезд. «Туда, на самую середину!» — как прекрасно и страшно она кричала.
Далеко, в соседнем дворе, засмеялась женщина. А может быть, это из парка слышно. Там, на пруду, уже катаются на лодках.
Представила себе чёрную воду, огни, берег, где пробилась уже молодая травка. А волны на пруду, как на море. Правда, не всегда, а только когда сильный ветер. Сегодня ветра нет. Значит, и волн нет. А есть тихая, чёрная глубокая вода. Вот что там есть. Таня зябко ёжится, Таня представляет себе чёрный пруд.
Вдруг за деревьями в другом конце двора Таня слышит тонкий голос:
— Максим! Ну где же ты? Здесь темно, я знаешь как боюсь! Дай мне руку.
Максим не сразу отвечает:
— Чего бояться-то? Там же никого нет. Бояка ты, Людка.
— Я? Не выдумывай, Максим. Я никогда ничего не боюсь. Я пошутила. Ты что, шуток не понимаешь? Я самая смелая из всех девчонок.
Людка заливается своим тоненьким смехом. И всё, всё это нарочно, неискренне, притворно. Таня видит Людку насквозь. А что в этом толку? Таня-то видит, а Максим не видит.
Таня сердито встряхивает головой. Ещё глупости будет она топиться. Фигушки! Из-за кого?! Из-за Людки. Этого только не хватало. Людка будет хихикать тоненьким смехом и таскать за собой Максима, а Таня будет лежать на дне холодного пруда синим трупом? Ещё чего! Нет уж, Таня ещё поживёт. А Людка пусть сама топится, если ей надо. Наплевать на неё, на эту Людку. Таня лучше сделает великое открытие в математике. Или изобретёт какое-нибудь лекарство от всех на свете болезней. Или построит самый быстрый самолёт. Все прямо ахнут. Максим прибежит и скажет:
«Таня, Таня, прости меня. Я был дураком набитым. Ну что я нашёл в этой Людке? Она двоечница, она хитрая, она неискренняя».
А Таня?
Таня ответит очень спокойно:
