«Не надо так волноваться. Теперь уже, к сожалению, поздно. У меня трое детей и прекрасный муж. Прошлое вернуть нельзя».
Максим тяжело вздохнёт, посмотрит на Таню долгим взглядом.
«Иди, Максим, иди», — скажет Таня.
Он уйдёт.
И всю жизнь будет грызть себя за своё легкомыслие. Но вернуть прошлое не сможет никто. Даже Максим…
Тане становится немного легче. Звёзды бледно светят в небе. Воздух пахнет тополями. Таня идёт по лужам, разбрызгивая воду в разные стороны.
Я вижу Таню издалека. Мне хочется перейти улицу, поговорить с ней. Может быть, утешить. Хочется сказать ей о том, что любить — всегда радость. Даже если любовь приносит печаль и горе. Без любви жизнь пустая, а человеку обязательно нужна полная, богатая жизнь. Человек, который способен полюбить, — всегда счастливый. И обязательно придёт тот, кто поймет её. И пусть она не грустит.
Всё это и ещё многое мне хотелось бы сказать ей. Но я отхожу в сторону. Сейчас ей лучше никого не слушать, а послушать себя.
Таня смотрит на бледные московские звёзды. Они, я думаю, скажут ей всё, что надо.
Через неделю в моей квартире раздаётся звонок.
Я открываю дверь и вижу девочку. Светлые волосы, прозрачные серые глаза, тёмные брови — очень знакомое лицо. Она улыбается немного неуверенно. Так улыбаются люди, когда сомневаются, что их узнали.
А я вспоминаю её сразу. Мне даже кажется, что весь этот год я не забывала о ней, об этой девочке. Но это, конечно, только кажется: год был полон разными важными событиями и заботами.
— Меня зовут Тамара, — тихо говорит она.
— А я думала — Эсмеральда, — отвечаю я.
Изысканное имя Эсмеральда звучит сегодня как пароль. У неё сразу исчезают сомнения. Она смеётся.
Конечно, я всё помню — разве можно забыть такую историю?
Тамара сидит в моей кухне. А мне даже не верится, что это она. Сидит спокойно за столом, ест пастилу. Всё кажется, что сейчас она сбежит, исчезнет, растворится в толпе большого города. Такая уж это девчонка. Тамара. Вот она сидит.
Нет, не убежит. Зачем бы она пришла ко мне сама, если бы собиралась убежать.
— Я вас знаете как искала? Через справочное бюро, очень просто. Всего за десять копеек дают адрес.
Почему-то люди любят начинать разговор не с главного. Не с того, что их по-настоящему занимает. Так им почему-то легче. Ну, нашла она меня за гривенник. А дальше что?
— Как вы поживаете?
Приходится сдержать смех.
Вдруг такая приличная, светская. «Как вы поживаете?» Это она-то. Как будто не её мы тогда за пятки с верхней полки стаскивали.
— Прекрасно поживаю. Пишу книгу, большую повесть о твоих ровесниках.
— Повесть? Я люблю длинные книги, а рассказы не очень. Только начнёшь читать, и уже всё. А как называется?
— Повесть будет называться «Мы в пятом классе». Почему такое название? Кто — мы? Я считаю, что все люди немного дети. И взрослые тоже, и даже пожилые. В любом человеке остаётся хоть немного его детства. Значит, все мы немного пятиклассники. А что это значит? Мы ещё маленькие, глупые, беспечные? Вовсе нет. В одиннадцать лет человек уже очень многое способен понять, почувствовать, пережить. И всё это не облегчённо, а серьёзно и глубоко. Не менее сильно, чем взрослый. Тебе понятно?
— Да. Вы хотите, чтобы каждый представил себя на нашем месте.
Ну конечно! Она очень хорошо сказала, эта девочка. Представить себя на месте другого, понять его, посочувствовать ему. Я, автор, всеми силами стараюсь передать читателю свои чувства по поводу происходящего в книге. Представь себе, читатель, что тебя предал тот, кого ты любишь. Что твою кошку выгнали из дома. Что ты хотел сделать что-то хорошее, а получилось плохо. Что это не у девочки Тани из пятого класса, а у тебя нет друзей, хотя вокруг люди. Представь себе, что это ты. Вот что для меня главное.
Но она пришла ко мне не для литературных разговоров. Я чувствую, она ждёт — когда я спрошу, почему она тогда сбежала из Москвы в Ленинград. Событие, что ни говори, серьёзное. Не каждый день одиннадцатилетние девочки пускаются в путешествие одни — без взрослых, без билета, без разрешения.
Конечно, мне очень хочется знать, но не хочется спрашивать. Я и так слишком много задавала ей вопросов, этой девочке. Она не из тех, кто спешит ответить. Теперь мне нужно, чтобы она сама рассказала. Если захочет, конечно. Ну, а если не захочет — что делать.
Многое и так видно. Девочка вернулась домой — сидит домашняя девочка с белым воротничком, причёсанная. Не вагонный заяц.
Вот она отодвинула чашку, взяла пастилу, съела не спеша.
— Рассказать вам, почему я тогда убежала?
— Расскажи.
— А вы никому не скажете?
— Не скажу, раз ты не хочешь.
Она задумывается. Потом говорит:
— Или, знаете, можете рассказывать и даже писать. Пожалуйста, мне не жалко. Только имя измените.
— Хорошо. Если твоя история пригодится моей повести, я её напишу. А имя — пожалуйста. Хочешь, я назову тебя Эсмеральдой?
— Нет, что вы. Не надо Эсмеральдой. Лучше знаете как? Тамарой. Вот Тамара мне нравится.
Потом она начинает рассказывать историю. А я слушаю. И мне представляется, что эта история здесь нужна по многим причинам. А главное, потому, что мы в пятом классе.
Пусть не в одном и том же. Это как раз не так уж важно.
Песня на французском языке
Тамара сидела на подоконнике и болтала босыми ногами. Этого делать было нельзя. Сидеть на подоконнике нельзя, потому что подоконник на пятнадцатом этаже. Болтать ногами нельзя, это каждый знает. А тем более — босыми. Но такой уж человек эта Тамара.
Мамы в это время, конечно, не было дома и папы тоже не было. А внизу, во дворе, стояли две девочки. Это были солистки из школьного хора. Солистки смотрели на Тамару, а она на них — сверху. Одна солистка подняла голову и приставила руки к глазам, как будто смотрела в бинокль. А Тамара продолжала сидеть над бездной и болтать ногами как ни в чём не бывало. Вообще-то беспокоиться о ней не надо — Тамара была крепко привязана. Она взяла довольно толстую бельевую верёвку, обкрутила её вокруг шкафа и подпоясалась другим концом, завязав верёвку на двойной узел. Получилось прочно, как в самолёте: «Граждане, пристегните ремни».
Разумеется, тем двоим, во дворе, верёвка была не видна. Они должны были видеть, что отважная девочка сидит на огромной высоте и ничего не боится. Пусть в солистки выбрали не её, пусть. Зато она сидит теперь под самым небом и распевает во всё горло песню о покинутой красавице, да ещё на французском языке.
Конечно, девчонкам внизу было видно, что Тамара достаточно высокого мнения о себе. А что они могли сделать? Пусть у них слух лучше, пусть голоса сильнее, пусть они солистки, а она нет. Но теперь они стоят на земле, как самые обыкновенные люди, а она там, в вышине, распевает свою песню на французском языке. Когда будет в школе утренник, они, эти девочки, выйдут вперёд и запоют своими сильными красивыми голосами, а Тамара будет стоять сзади, и никто её не увидит. И нечего ей из себя воображать слишком много. Одна солистка покрутила пальцем около виска. А Тамара запела ещё громче. Другая солистка крикнула в гневе: «Ставит из себя!» А Тамара засмеялась и показала нос.
«Пойдём», — сказала одна.
«Пошли», — ответила другая.
Но они стояли и не уходили, и, задрав головы, смотрели на Тамару. А раньше, пока она не догадалась сесть на окно и заорать громким голосом, они, эти солистки, не обращали на неё никакого внимания. Просто знать её не хотели — человек из толпы, и всё. А теперь заметили. Стоят, шепчутся. Может быть, оценят, наконец.
«Что это ты? Себя выставляешь!» — кричали солистки.
А в это время в её прекрасной громкой песне покинутая красавица клялась в вечной бесконечной любви до гроба. Тамара прокричала свою песню с очень большим чувством. Теперь они будут знать и всем расскажут, всему хору, какая она необыкновенная, совсем особенная девочка — Тамара. Может хоть на небо влезть и не боится ничего на свете. И поёт громко и с настроением, никто так не поёт во всём хоре. Много разве есть на свете девчонок, болтающих босыми ногами на высоте пятнадцатого этажа? Нет, наверное, ни одной в мире. А она, Тамара, вот она, полюбуйтесь, сидит. А почему босиком? А потому, что жарко. И потом — кому это надо, чтобы тапок вниз слетел? Сидит себе босиком и распевает громкую красивую песню. Теперь поймут.
И тут вдруг случается ужасное. Крепкая рука хватает Тамару за шиворот. А другая рука, тоже крепкая, отвешивает ей, Тамаре, прекрасной и очаровательной певице, отважной и недосягаемой, вполне увесистую оплеуху. И звон этой оплеухи разносится по всему двору. Звон унижения и позора.
Это пришла с работы Тамарина мама.
Тамара, конечно, не слышала, как мама вошла в квартиру: песня о красотке звучала громче, чем хлопнувшая дверь. А мама сразу заметила всё: и свою любимую дочь на открытом окне, и верёвку, протянутую через комнату к шкафу. И дикую песню, исполняемую диким голосом на весь двор. Да ещё на французском языке, которого мама не знала. Зато мама знала, как поступают с такими детьми, которые совершают сто преступлений в минуту. Мама дала дочери затрещину, стащила её с окна и ещё добавила. Мама дала волю своему возмущению.
