Зашли на вокзал. Пути загромождал разбитый поезд.
— Что случилось?
— Стрелочник пошел играть в мяч, а начальник станции пошел ловить рыбу. Машинист не знал, где тормоз, и вот результат: сто человек убитых.
Матиуш закусил губу, чтобы не расплакаться.
Неподалеку от вокзала была больница. И тут дети должны были ухаживать за больными, а доктора, когда им меньше было задано уроков, прибегали на полчасика. Но это не очень помогало. Больные стонали, многие умирали без помощи, а дети плакали, потому что им было страшно и они не знали, что делать.
— Ну что ж, Матиуш, пожалуй, вернемся во дворец?
— Нет, я должен идти в мою газету, поговорить с журналистом, — ответил Матиуш спокойно, хоть видно было, что в нем все кипит.
— Я не могу пойти туда с тобой, — сказал грустный король, — меня могут узнать.
— Я скоро вернусь, — сказал Матиуш и поспешил в редакцию.
А грустный король посмотрел ему вслед, покачал головой и пошел во дворец.
Матиуш не шел уже, он бежал. Все сильней сжимал он кулаки и чувствовал, как в нем закипает кровь Генриха Вспыльчивого.
— Подожди, злодей, лгун, обманщик! Ответишь ты мне за все.
Матиуш влетел в комнату журналиста. За письменным столом сидел журналист; Фелек, развалясь на диване, курил сигару.
— А, и ты здесь?! — скорее крикнул, чем сказал Матиуш. — Тем лучше, поговорю с вами обоими. Что вы натворили?
— Ваше королевское величество, извольте присесть, — начал своим тихим сладким голосом журналист.
Матиуш вздрогнул. Теперь он был уверен, что журналист шпион. Сердце давно ему это подсказывало, но сейчас он понял все.
— Получай, шпион! — крикнул Матиуш и навел на него револьвер, с которым не расставался со времени войны. Но шпион молниеносным движением схватил Матиуша за руку. Пуля вошла в потолок.
— Детям не дают револьверы, — сказал с улыбкой журналист и с такой силой сжал руку Матиуша, что у него чуть мясо не отошло от кости. Рука сама открылась, журналист взял револьвер, спрятал его в письменный стол и запер на ключ.
— Теперь мы можем спокойно поговорить. Итак, чем я не угодил вашему королевскому величеству? Тем, что я защищал ваше величество в моей газете? Тем, что успокаивал и объяснял; тем, что хвалил Клю-Клю? За это ваше величество называет меня шпионом и хочет меня застрелить?
— А этот глупый закон о школах?
— Чем же я виноват? Дети так решили большинством голосов.
— Почему вы не написали в газете, что наши крепости взорваны?
— Об этом должен был донести вашему величеству военный министр. Народ не должен знать о таких вещах. Это военная тайна.
— А почему вы так выпытывали про пожар в лесах иностранного короля?
— Журналист должен спрашивать обо всем, потому что из всего того, что знает, он выбирает потом сведения для газеты. Мою газету вы, ваше величество, читали ежедневно. Разве мы плохо освещали события?
— О, очень хорошо, даже слишком хорошо, — горько усмехнулся Матиуш.
Журналист взглянул Матиушу прямо в глаза и спросил:
— Неужели ваше величество и теперь назовет меня шпионом?
— Я тебя назову! — крикнул вдруг Фелек, вскочив с дивана.
Журналист побледнел, с бешенством посмотрел на Фелека, и, прежде чем оба мальчика успели опомниться, уже стоял в дверях.
— Мы еще встретимся, сопляки! — крикнул он и быстро сбежал по лестнице.
Перед подъездом, неизвестно откуда, появился автомобиль. Журналист что-то сказал шоферу.
— Держи его, лови! — кричал Фелек, распахнув окно.
Но было слишком поздно: автомобиль скрылся за углом. Да и кто мог его задержать? Только перед окном собралось несколько зевак посмотреть, что происходит.
Матиуш стоял, пораженный всем происшедшим, и тут Фелек, рыдая, бросился ему в ноги.
— Король, убей меня! Это моя вина! — ревел Фелек. — О, я несчастный! Что я наделал!
— Подожди, Фелек, потом поговорим обо всем спокойно — что случилось, того не вернешь. В опасности надо быть спокойным и осмотрительным. Нужно думать не о том, что было, а о том, что будет, что должно быть.
Фелек хотел немедленно во всем признаться Матиушу, но Матиуш не хотел терять ни минуты.
— Слушай, Фелек, телефонная связь прервана. Только ты можешь мне помочь. Ты знаешь, где живут министры?
— Я не знаю! Живут в разных концах города. Но это ничего. Ноги у меня хорошие: два года продавал газеты. Ты хочешь их вызвать?
Матиуш взглянул на часы.
— Сколько тебе нужно на дорогу?
— Полчаса.
— Хорошо. Итак, через два часа они должны быть у меня в тронном зале. Да предупреди, что если кто-нибудь из них скажет, что болен, пусть помнит, что я потомок Генриха Вспыльчивого.
— Придут! Уж я им скажу! — крикнул Фелек.
Он снял ботинки, сбросил свой элегантный пиджак с орденом. На столе стоял пузырек с тушью: Фелек измазал брюки, руки и лицо и босиком пустился созывать министров. А Матиуш поспешил во дворец, потому что перед заседанием совета министров хотел еще раз поговорить с грустным королем.
— Где этот господин, который утром со мной разговаривал? — спросил запыхавшийся Матиуш, как только Клю-Клю открыла ему дверь.
— Этот господин ушел и оставил на столе письмо. С тяжелым сердцем вбежал Матиуш в кабинет, схватил письмо и прочел:
Дорогой, любимый Матиуш! Случилось то, чего я больше всего боялся. Я должен тебя оставить. Дорогой Матиуш, если бы я тебя не знал, я бы предложил тебе уехать вместе со мной в мою страну, но я знаю, что ты не согласишься. Я еду по северному шоссе, если ты захочешь, ты сможешь догнать меня на лошади за два часа. Я подожду тебя в корчме. Если же мы не увидимся, помни, что я твой друг. Верь мне даже тогда, когда тебе будет казаться, что я тебе изменил. Что бы я ни сделал, знай, что это для твоей пользы. Умоляю тебя об одном: это должно остаться тайной. Никто, ни одна душа не должна знать об этом. Письмо немедленно сожги. Жаль мне тебя, милое дитя, бедный, одинокий сирота. Мне бы хотелось оградить тебя хотя бы от части тех горестей, которые тебя ожидают. Может быть, ты все же поедешь co мной? Письмо непременно сожги.
Прочитав письмо, Матиуш быстро зажег свечу и поднес листок к огню. Бумага вспыхнула, съежилась и почернела. Огонь обжигал, Матиушу пальцы, но он не обращал на это внимания.
«Душа моя болит больше, чем пальцы», — подумал он.
Против письменного стола висели портреты его матери и отца.
«Бедный, одинокий сирота», — подумал Матиуш, глядя на портреты покойных родителей.
Но он только глубоко вздохнул. Плакать было нельзя, потому что сейчас он должен надеть корону и глаза его не должны быть красными. В комнату тихо проскользнула Клю-Клю и стала в дверях с таким покорным видом, что, хотя в первый момент ее присутствие раздражало Матиуша, через минуту он мягко спросил:
— Что ты хочешь, Клю-Клю?
— Белый король скрывает от Клю-Клю свои заботы. Белый король не хочет доверить свои тайны Клю-Клю. Но Клю-Клю все знает, и Клю-Клю не оставит белого короля в беде.
Клю-Клю произнесла это торжественно, держа обе руки поднятыми над головой. Точно так присягал ему Бум-Друм.
— Что же ты знаешь, Клю-Клю? — спросил растроганный Матиуш.
— Белые короли позавидовали золоту Матиуша, они хотят победить его и убить. Грустный король жалеет Матиуша, но он слаб, он боится сильных белых королей.
— Молчи, Клю-Клю!
— Клю-Клю будет молчать, как могила, но Клю-Клю узнала грустного короля. Выдать Матиуша может это сожженное письмо, а не Клю-Клю.
— Молчи, Клю-Клю, ни слова больше! — воскликнул Матиуш, сбрасывая пепел сожженного письма на пол и топча его ногами.
— Клю-Клю клянется, что ничего больше не скажет.
Нужно было кончать разговор, потому что в это время лакеи вернулись из школы и, толкая друг друга, вбежали в кабинет.
Матиуш покраснел от гнева.
— Что за крик! — воскликнул он. — С каких это пор королевские лакеи осмеливаются с таким шумом врываться в королевский кабинет? Мало у вас было времени шалить в школе?
Церемониймейстер так смутился, что даже уши у него стали красными.
— Ваше королевское величество, умоляю, простите их. Эти бедные парни в детстве были лишены всяких игр. Сначала они были прислугами и поварятами, потом лакеями. Они всегда должны были вести себя тихо, и поэтому сейчас носятся как сумасшедшие…
— Ну, хорошо, хорошо. Приготовьте тронный зал. Через полчаса заседание.
— Ох, мне столько уроков задали на завтра, — простонал один.
— Я должен нарисовать карту.
— У меня шесть задач и целая страница…
— Не пойдете завтра в школу, — сердито прервал их Матиуш.
Они поклонились и тихо вышли. Только в дверях чуть не подрались. Потому что один толкнул другого, и тот ударился подбородком о ручку двери.
