Степка так и сделал. Когда смолкли аплодисменты, он крикнул:
— Сейчас выступят…
И тут из отрядной комнаты выскочили Женька и Шурик. Они о чем-то спорили. Слова разобрать было невозможно. Тотчас же за ними показался возмущенный Андрей.
— Граждане, граждане! Вы откуда?
«Старички» умолкли, переглянулись и хором ответили:
— Мы из Миргорода. Мы старинные ваши знакомые.
— Это Иван Иванович, — сказал Женька, показывая на бородатого Шурика.
— А это мой лучший друг-приятель Иван Никифорович, — подхватил Веденеев, ткнув палкой в живот усатому Женьке.
— Ах, вот вы кто такие! — произнес Андрей.
— Приехали мы из нашего славного города Миргорода, чтобы рассказать о наших миргородских делах, — говорил Женька. — Вот, например…
— Вот, например, — подхватил Шурик, — есть у нас в Миргороде на Садовой улице двор в доме номер семнадцать.
— Какой двор! — поддержал Женька. — Прямо раздолье… Для миргородских свиней.
— Кругом грязь, ямы, канавы. Нынешним летом даже знаменитая наша миргородская лужа вся пересохла…
— Такая жара! — объяснил Женька, отдуваясь, так как пот и в самом деле катил с него градом.
— И представьте себе, — продолжал Шурик, — кругом засуха, а в доме номер семнадцать, во дворе грязь никак просохнуть не может.
— Правильно говорят! — раздался неожиданно громкий голос откуда-то сзади. — Пройти невозможно. И света во дворе нет. Ноги сломаешь.
— Вот-вот! — обрадовался Женька. — Именно ноги сломаешь.
Эта внезапная реплика еще больше вдохновила Женьку и Шурика.
— А кто же в этом виноват, дорогие Иван Иванович и Иван Никифорович? — спросил Андрей.
— Да кто же, как не наш будочник Нуратдинов! — воскликнул Женька.
В зале раздался смех. Тут были многие, кто знал пьяницу дворника из дома номер семнадцать Нуратдинова.
— А скажите, любезный Иван Иванович, — снова заговорил Женька, когда смех умолк. — Какая ваша любимая песня?
— Да какие же у нас в Миргороде песни? Известное дело — «Гляжу я на небо…» или «Распрягайте, хлопцы, коней»…
— А вот эта песня вам не знакома? — спросил Женька. — «Ландыши-и, ландыши-и, бррим, бррим-бим-бим-бим, приве-ет…»
— Нет, не знакома.
— Тогда зайдите в двадцать девятый дом. Живет там любитель музыки Игнат Култыгин.
— А, это тот, что купил себе на прошлой неделе радиолу?
— Он самый. И вот не стало жильцам спасения от этой музыки. Как придет с работы, так поставит свою «ораолу» на подоконник и заводит «Ландыши».
— Игнат, это уж не про тебя ли? — обернувшись, окликнул Тихон Фомич сидевшего позади чубатого парня лет двадцати трех.
Попало от Женьки с Шуриком и скандалисту Сапелкину, который сердито зафыркал, и жильцам шестой квартиры дома номер двадцать один, где соседи вечно ссорились между собой, и многим другим. Зрители хохотали и хлопали в ладоши. Их, кажется, особенно потешало то, что в порыве вдохновения «Иван Иванович» и «Иван Никифорович» не замечали, что усы и борода у них отклеились и болтались под носом и на подбородке.
Вспотевших и возбужденных «артистов» проводили дружными аплодисментами. Они выходили на вызовы зрителей три раза, уже без бороды и усов. Степка, стоя у двери, видел, что Севка, а с ним Гошка Рукомойников тоже хлопают в ладоши изо всех сил.
— Успокойтесь, товарищи! — убеждал зрителей Андрей. — Программа у нас большая.
— Пускай еще расскажут! — гремело в красном уголке.
— Про Миргород!
— Про Ивана Ивановича и Ивана Никифорыча!
Наконец понемногу зрители успокоились, и Андрей сказал:
— В нашем отряде много талантов. Артистов вы видели только что. Какие у нас художники, могли убедиться, прочитав нашу стенную газету. А сейчас вы увидите, что делают наши юные техники. Перед вами выступит пионер Олег Треневич с демонстрацией своей механической черепахи.
Из двери отрядной комнаты вышел Олег. Лицо его было пунцовым. В руках он бережно нес черепаху. Высунувшись из двери, ребята смотрели во все глаза.
— А вдруг она не поползет? — волновалась Таня. — Вдруг испортится?
Но черепаха не испортилась. Олежка поставил ее на пол и нажал какую-то кнопку. Зрители в задних рядах стали подниматься со скамеек и стульев, чтобы лучше видеть. На передних кричали, чтобы убрали головы. Черепаха тихо зажужжала и поползла. Она ползла медленно, как и полагается ползти черепахе, но только не двигала лапками. Олег вытащил из кармана фонарик. Он еще вчера попросил Пончика принести его с собой на концерт. Зажглась лампочка. В рядах зрителей послышалось изумленное аханье. Пятясь впереди черепахи, Олег нес перед собой зажженный фонарик, и черепаха послушно ползла за ним, поворачивая то вправо, то влево.
— Как живая! — в восторге воскликнул кто-то.
— Сядьте там! Не видно!
Но совершенно невероятный восторг зрителей вызвало умение черепахи обходить препятствия. Никто из них не знал, как черепаха устроена, и потому это показалось чудом. Даже Степка, который знал про фотоэлементы, не мог удержаться от изумленного и восторженного восклицания. Олег внезапно выключил фонарик и сел перед черепахой на пол. Она теперь ползла прямо на него. Лицо у Треневича было таким напряженным, словно он про себя уговаривал черепаху выполнить его приказания. Черепаха медленно ползла к Олегу. Казалось, она вот-вот уткнется в его колени. Но вдруг внутри у нее что-то негромко щелкнуло. Этот щелчок был слышен в наступившей тишине. Тотчас же она повернула в сторону и поползла прямехонько на зрителей. Старушки, сидевшие в первом ряду, засуетились и стали поднимать ноги.
— Не бойтесь, она обойдет! — крикнул им Олег.
И действительно, черепаха приостановилась, словно задумавшись, а затем повернула назад, к Олегу. Этот маневр вызвал взрыв аплодисментов. Кто-то крикнул весело:
— А летать она не может?
Но тут, к великому огорчению Олега, внутри у черепахи что-то испортилось. Она стала кружить на одном месте, отказываясь подползать на свет, а когда Олег опять встал перед нею на колени, уткнулась в них и остановилась, будто бы тихонько жаловалась своему хозяину на что-то, что было известно только ей одной.
— Замыкание! — упавшим голосом сказал Олег.
— Ничего, ничего! И так здорово! — подбадривали его зрители. — Молодец, изобретатель!
Олег, огорченный, вбежал в отрядную комнату.
— Так и знал, что сопротивление перегорит, — говорил он, торопливо вывинчивая маленькой отверткой какие-то шурупы и снимая коричневый в разводах панцирь. — Надо, значит, больше ставить…
Ребята, окружив его, разглядывали хитроумный механизм.
— Ничего, починишь, — с уважением произнес Лешка. — Если надо, я помогу.
В комнату вошел Андрей.
— Братки, это что же? Там зрители волнуются. Степа, кто сейчас выступает?
— Таня. Поет, — спохватившись и заглянув в листок бумаги, ответил Степка. — Я сейчас объявлю.
Таня спела две украинские песни, Вовка прочитал басню Крылова, выступили и Лешка с Костей, показав акробатический этюд а Олежка все возился со своей черепахой. Лицо у него было удрученным.
А концерт продолжался.
— Стих собственного сочинения прочитает наш пионерский поэт Евгений Зажицкий! — объявил Степка.
Оказалось, что об этом номере не знал никто, даже Андрей. Женька сказал ему о том, что хочет прочесть свое стихотворение, вернувшись в отрядную после выступления с Шуриком.
— Свое? — переспросил командир. — Когда же ты сочинил?
— Ночью, — ответил Зажицкий. — Проснулся и все в уме сочинил. А утром записал. Я читал у Маяковского. В статье «Как делать стихи». Он тоже так иногда сочинял.
— И выучить уже успел? — удивился Кутырин.
— Ты, Мишенька, ничего в поэзии не смыслишь, — сказал Женька. — Я их и не учил совсем. Они сами заучились. Вот попробуй сам сочинять и увидишь.
Степка объявил, что Женька прочитает собственное стихотворение с особенным удовольствием. Что ни говори, а свой поэт — это что-нибудь да значит!
Женька важно вышел из двери отрядной комнаты и поклонился.
— Наш отряд! — сказал он и, отставив вперед ногу, стал читать нараспев, размахивая рукой.
Кто идет по улице
С песней самой звонкой?
Чьи это веселые
голоса звенят?
Это мы — товарищи —
Мальчишки и девчонки,
Это наш идет
по улице отряд.
Конечно, это был поэтический вымысел. Степка сразу сообразил. Потому что ни разу еще отряд не шагал с песней по улице. Но дальше, пожалуй, Женька написал правду.
Вместе мы работаем,
Отдыхаем вместе,
В каждом деле дружные,
Всюду — заодно.
Солнце улыбается
В синем поднебесье.
Словно в наш веселый строй
Хочет стать оно.
Тут все было правильно. И работали вместе, и на пруды ходили. И солнце жарило так, что пузыри вскакивали на спине. Хорошее выдалось лето. А в Москве — по радио передают — дожди…
