— Два раза, — Чугун выжал рубашку и стал вползать выше.
Устроился в стороне от мокрого, достал ножик, вскрыл пивную упаковку. Подцепил язычок банки клыком. Стрельнул пеной, подождал, пока сойдет. Стал пить. Выдул, смял, запустил в Аксёна.
— Ждец! — рыгнул он. — Я с тебя угораю, Аксель! Ты просто все рекорды бьешь…
Аксён слушал.
— Все же знают! Они же дом продали! Еще зимой! И уехали зимой! — Чугун хлопнул в ладоши. — Ты же сам мне про это рассказывал!
Слушал.
— Сам! И просил Тюльке не говорить, не расстраивать его! Не могу!
Чугун смеялся.
Аксён вдруг увидел. Спину Тюльки, плечи, шею, затылок, Тюлька трясся. Было тепло, а он трясся. В больничном халате, повернувшись лицом к стене, Тюлька трясся. И зубы щелкали, громко так. И еще он дышал. Тоже громко.
Или не Тюлька это был…
— Голова-то у тебя ой-ой-ой! — Чугун постучал себя по затылку. — Ты что, на самом деле думал, что она приедет?!
— Слезай, — приказал Аксён. — Слезай, Чугун, поговорим.
— Ромео разозлился! — Чугун сложил руки на груди. — Мама-анархия… Над тобой же все смеются!
— Слезай.
— Ромео, зря копытцами дрыгаешь, она тебя еще зимой ведь послала! Хахеля себе завела, ты же видел! Лошара! Ей плевать на тебя! Да даже не плевать, она тебя вообще не помнит!
Чугун вскрыл второе пиво.
— Да! — он плеснул в Аксёна пивом. — Да! Никто никогда не придет, урод!
Чугун засмеялся. Он был счастлив, это Аксён услышал совершенно точно.
Неожиданно. Так неожиданно, что он даже не понял. Она перешла в десятый. В восьмилетке не было десятого, только девятый. Девятый, но школу все называли восьмилеткой, так было с сорок третьего, когда она тут и обустроилась. Теперь она ходила через железную дорогу, вернее, ее возил отец.
Она перешла в десятый, а он никуда не перешел.
Он и в прошлом году уже никуда не ходил, у него даже аттестата не получилось, так, только справка, девятый класс он не окончил. Из-за той истории во многом, да и не хотелось ему уже.
Он продолжал ее встречать и из новой школы, целую неделю. Добираться до города стало легче, бабушка ослепла окончательно, на велосипеде ездить уже не могла и отдала его внуку. Древний-предревний «Аист», но на ходу.
Дожидался ее возле старой продуктовой базы. Там была ржавая градирня, она покосилась, но все еще работала, сверху с шумом падала вода, разбивалась, превращалась в косые радуги, возле них он ее и дожидался. Сидел на камне, курил, чувствуя равномерно расползающийся от воды холод, берущий за шею.
Она была рада ему. Пришла дурацкая мода на портфели, она ходила с коричневым блестящим, таскать его было очень неудобно, но Аксён терпел.
Так продолжалось неделю. Потом Ульяна сказала, что это глупо — встречать ее. Гонять каждый день за кучу километров, чтобы потом проводить до дому. Тут всего-то ничего двадцать минут не самого быстрого шага. Глупо. Зачем время тратить?
Он сказал, что не глупо и ему нравится ездить, и встречать, и тратить время, делать-то все равно нечего. Ульяна промолчала, и они пошли. Через парк, через булочную, короткой дорогой, по Советской, до дома. Она даже пригласила его к себе, ей дали фильм, что-то про дикарей. Устроились на диване, грызли тыквенные семечки и смотрели. Аксён чувствовал, что что-то не то, она редко смотрела на экран, на него не смотрела вообще, а все больше куда-то мимо, то в стену, то в потолок. Через двадцать минут он вспомнил, естественно, про одно неотложное дело. Чмокнул ее в щеку и выскочил.
Два дня он ее не встречал, на переднем колесе «Аиста» вылезли грыжи, да и вообще…
Потом не удержался, в пятницу, замотал грыжи скотчем, прикатил. Просидел возле радуг больше часа, она не появилась. Наверное, кружок. По физике. Кажется, Ульяна что-то говорила про физику, подготовка к вузу, пора начинать готовиться, чтобы потом не впопыхах…
Аксёну очень не хотелось идти в ее школу. Он искурил почти пачку, во рту стало мерзко, хотя может быть и не из-за сигарет.
Потом отправился в десятилетку.
В школе занимались в одну смену, было уже три часа, и основная часть учащихся уже разбежалась, он оставил велосипед у входа — вряд ли кто-нибудь на него позарился бы. Спросил у вахтерши. Десятый «А», двадцать первый кабинет, на втором этаже. Поднялся наверх. Двадцать первый, напротив лестницы.
Хотел сначала постучаться, но потом подумал, что это не то. Неправильно, он ведь не к зубному.
Просто открыл дверь.
Их было несколько, девчонки, пара ребят. Нависали над ватманом, что-то стригли, клеили, тыкали пальцами и смеялись. Иван поздоровался и улыбнулся.
Все обернулись, но не поздоровался никто. Смотрели на него как-то странно, он даже оглянулся. А она покраснела. Он улыбнулся…
Девочка, сидевшая рядом с Улькой, хихикнула. Он не понял и тоже хихикнул. А потом Иван ее узнал, эту девочку. Детский сад, мальчики налево, девочки направо, тогда она, правда, была рыжая, а сейчас блондинка. Имя не помнил.
Он стоял на пороге, все пялились на него, а Улька уставилась в пол. Красная.
Девочка, которая раньше была рыженькой, хихикнула снова.
Он что-то сказал. Не туда попал, вот что. Не туда.
Иван отправился домой. Свернул к мосту. Развел костер, грел руки, дышал дымом. Хотелось драться. С кровью, мясом, до костей на кулаках. Очень. Аксён поддел пальцем цепочку, рванул. Цепочка сорвала кожу, но удержалась, Аксён рванул сильнее, серебро лопнуло, он размахнулся и швырнул подарок в реку, туда, к центральной колонне.
Ей было стыдно. Она его стеснялась.
Аксён просидел на берегу до вечера, вернулся домой. Мать и Чугун молча смотрели телевизор в зале, сильно пахло водкой. Тюлька спал.
Он тоже лег и как ни странно быстро уснул, а на следующий день почувствовал себя не так. Это было не беспокойство, не тревога, такого он раньше вообще никогда не испытывал.
Он уходил в лес, подальше, и сидел где-нибудь под деревом, до вечера. Лес помогал, в нем не было людей, шум, и больше ничего. Сентябрь случился теплым, пустились в рост лисички, однажды он набрал целую куртку, машинально. Лисички росли почти всю осень, он забил сушеными грибами неработающий лежачий холодильник и научил Тюльку варить лисичковый суп. Остальные сдал, и собрался купить билет, на восток, лучше туда, к Байкалу.
Но так и не уехал, тепло закончилось, Тюлька стал болеть, и Аксён решил подождать до зимы, Семиволковы всегда приезжали на каникулы.
Он не видел ее до самого декабря, это время запомнилось только по цвету: желтый-серый-белый. Ему все время хотелось отправиться в город, зайти в гости, как раньше…
Было страшно.
В конце декабря они приехали.
Тюлька ворвался в дом и заорал, что приехали. Он врезался в печку, ожегся о дверцу, но даже не завизжал, пробежал в комнату и через секунду выскочил, прижимая к животу механический трактор. Сообщил, что родители Петьки купили настоящий джип и даже с прицепом, сейчас они начнут уборку в доме, а он будет им помогать.
Тюлька унесся, а Аксён принялся топить печку. Потом лежал у себя, смотрел телевизор, опять лежал. Когда стало темно, Тюлька вернулся. Перепачканный шоколадом и счастливый, сказал, что Петьке купили «Сони Плейстейшн», но привезут потом, а скоро они будут запускать фейерверк. Что Ульяна тоже приехала, и завтра все пойдут в лес на лыжах выбирать елку.
Аксён сказал, что елка это здорово, только чего ее выбирать, вон их сколько вокруг растет. Тюлька ответил, что елку надо выбирать правильную, фэншуйную, иначе весь новый год выдасться неудачным. Аксён не понял, а Тюлька объяснил, что Ульяна теперь специалистка по этому самому фэншую — это когда предметы подбираются не просто так, а в гармонии, чтобы энергия как надо растекалась.
Аксён пожелал им успехов, чтобы все как надо выбралось и все как надо растеклось. Тюлька опять убежал, Аксён остался один. Во всем доме один, Чугун уехал в Кострому, матери тоже не было, может, уехала вместе с Чугуном.
Часы тикали. Аксён лежал. Из щели в стене тянуло холодом, к ночи дом выстынет и придется снова топить, а дров хватит хорошо если до февраля, а потом придется идти в лес с пилой и топором. Хорошо бы уйти подальше, завалить сосну или выстывшую березу, распилить, расколоть, только привезти домой не получится…
В четыре часа начало темнеть, в пять Аксён уже с трудом различал в окно забор, зато засветились звезды, в шесть часов небо взорвалось разноцветным. Фейерверк. Из соседнего огорода с визгом взлетали ракеты, они поднимались почти до звезд, лопались в вышине и медленно падали, освещая окрестности. Аксён не вытерпел и вышел на улицу.
У Семиволковых горел костер, пахло шашлыками, чуть поодаль в снегу копошились Тюлька и Петька, рядом с ними стоял дядя Федор, ее отец. Он руководил установкой фейерЛюбка, указывал, как правильно задавать направление и громко смеялся.
