Как сложатся наши отношения? Неизвестно. В той, прежней школе Ирина Петровна работала много лет и создала как бы свой микроклимат вокруг себя. Даже Евгений Федорович, который пришел в школу позднее, вынужден был с ней считаться.
Саночки, поскрипывая, съехали на мостовую. Вот и сквер. Солнце уже не по-зимнему греет. На улице снег подтаивать стал, запачкался, убирают его дворники. А здесь белый-белый лежит, утренний, праздничный, незатоптанный. Горка деревянная — не было ее раньше. И качаются на качелях — тоже нововведение — два малыша.
Маринка мирно спит. Димка тоже начал задремывать. Вот это уже ни к чему:
— А ну-ка, Димок, потопай ножками!
— Это какой же Димок? Уж не Светланин ли? Так и есть!
Обступают знакомые мамы. Через улицу Маша бежит, Леночку за руку тащит:
— Светлана! Светлана!
Обнялись.
— Тебе Севка сказал? Сработал беспроволочный телеграф?
— Ну конечно! Вбежал, запыхался: «Мам, говорит, жена того майора!» — «Какого майора?» Насилу догадалась. А это твой второй номер спит? Я ведь не видела еще.
Чужие дети растут быстрее своих — это общеизвестно. Светлана, сияя, удивляясь, разглядывала чужих детей. Преисполненная материнской гордости, давала разглядывать своих.
Вся компания знакомых мам едва разместилась на скамейке и двух детских саночках. Ребята молча таращили глаза, удивлялись такому шумному собранию.
Маша спросила:
— Светлана, а ты опять работаешь? Успеваешь?
— Успеваю.
— Светлана, а тебе не кажется, что ты все эти годы — ну, когда только пеленочки и кашки кругом — что ты как будто проспала, а теперь проснулась?
Светлана подумала, усмехнувшись.
— Может быть. Только это был странный сон: очень деятельный. Маша, это был хороший сон.
Две мамы вдруг встали со скамейки напротив. Одна сказала раздраженно:
— Опять эти мальчишки противные!
На качелях, когда малыши перекочевали к Светланиной скамейке, примостились девочки, не большие и не маленькие — средние. Одна сидит, две раскачивают, весело у них дело пошло. Но вот, длинноногие, шумные, появились старшие мальчики. Почти все без пальто, в свитерах или лыжных костюмах, некоторые даже без шапок — особое щегольство.
Прямо с ходу — к качелям, девочкам ни слова не сказали, бровью двинули, плечом повели. И девочки стушевались, покорно отошли, смотрят. А у ребят началась — видимо, уже не в первый раз — азартная игра высокого спортивного класса.
Раскачаться энергично, мощно, почти до полного оборота (качели не на канатах, а на двух железных стержнях — скрипу, грохоту!). А потом, с высшей точки, могучим прыжком — в сугроб. В праздничный, ватной белизны сугроб. Один прыгнул, другой садится, третий наготове — кто дальше прыгнет.
Девочки любуются, мысленно облизываются. У матерей, которые встали со скамейки, глаза сделались острые, ядовитые. Переглянулись, пошли к качелям:
— Ребята! Да разве это качели для вас? Дылды какие уселись! Маленьким не даете!
Ребята огрызаются. Отец еще чей-то вмешался. Прогнали больших мальчиков.
Усадили папа и мама на двух качелях своих малышей и качают потихонечку. Сколько можно качать? Долго придется — большие мальчики недалеко ушли, уселись на низенькой загородке, ждут.
Малышей своих докачали мама и папа до тошноты, сняли их наконец, отвели в сторону, малыши аж пошатываются.
И сейчас же журавлиными шагами большие мальчики снова к качелям, один за другим — в сугроб, уже порядочно затоптанный. Малышовые мамы снова закричали, ребята дерзят в ответ…
Еще одна мама, до того изящная и нарядная, будто раскрыли журнал мод и ее оттуда прямо на тротуар выпустили, остановилась у входа, позвала томным голосом:
— Кирюша!
И уничтожающе посмотрела на малышовую маму, ту, что кричала громче всех, и на ее малыша.
Долговязый Кирюша отряхнул варежкой снег с новенького лыжного костюма и благовоспитанно пошел рядом с матерью. Ох, каким взглядом проводила их малышовая мама, поправляя берет, сбившийся на сторону от крика!
Нет того, чтобы приголубить чужого зайчонка!
А что делают зайчата? Мальчики разбежались. Девочки снежную бабу лепят. Малыш доволен, что победила его мама. Одиноко висят никому не нужные качели.
— Светлана Александровна!
Светлана обернулась.
— Володя! Ты как узнал, что мы здесь?
— Да нам Севка…
Если прежде можно было сказать, что у Володи закрытое лицо, то вот оно — открылось. Нет больше угнетенного взгляда исподлобья. Кажется, даже сутулиться перестал.
— Володя, ты с лета еще вырос на полголовы, честное слово!
За Володей шагают, один другого выше, Толя Якушев, Андрюша и Вадим Седовы. Все в спортивных курточках и брюках, с коньками под мышкой — и Володя тоже.
Светлана радостно пожимала им руки.
— На вас, ребята, смотреть — шапка валится!
Вадим спросил:
— Светлана Александровна, а это ваши маленькие? Сколько мальчику вашему?
— Три года… Три с половиной.
— Ого!
— Дочке в апреле год будет. Маша, а сколько Севке твоему?
— Семь лет. Осенью в школу пойдет.
— А вы что делаете сейчас, Вадим?
— На заводе работаю. Второй год.
— Я слышала, вы с медалью кончили, в институт собирались?
— Да, собирался. Светлана Александровна, ведь это значит уехать на пять лет. Маме трудно. А ведь я и сейчас учусь, только на заочном.
— А ты, Андрюша, как твои успехи?
Володя сказал:
— Андрюша у нас отличник.
— Круглый, — заметил Вадим.
— На медаль гонит, — усмехнулся Толя.
И было в этих словах не то осуждение, не то отголосок давнего спора.
— Ну что ж, — сказала Светлана, — разве плохо быть круглым отличником? Андрюше очень хочется в институт поступить, правда?
— Да, уж на производство я не пойду, — проговорил Андрюша солидно.
Светлане вдруг захотелось спросить, давно ли он в последний раз кнопки глотал.
Но Андрюша, сдвинув светлые брови, обратился к ней, как к арбитру:
— Светлана Александровна, вот вы скажите: если сын слесаря становится академиком — это прогресс?
Светлана, чувствуя какую-то ловушку, улыбалась и не ответила. Но вопрос оказался чисто риторическим.
— Прогресс, — сам себе ответил Андрюша. — А если сын академика становится слесарем — это прогресс?
— А что, позорно, по-твоему, слесарем быть? — обиделся Володя. — Мой папа…
Как он произнес эти два слова — с гордостью и любовью.
Светлана засмеялась.
— Ты не так ставишь вопрос, Андрюша, — перебила она. — Ты вот как скажи: если каждый слесарь, каждый рабочий, каждый колхозник будет со средним или с высшим образованием — это прогресс?
— Вот именно! — радостно воскликнул Вадим.
И вдруг замолчал. Андрюша хотел спорить дальше и вдруг осекся.
Володино лицо стало трагическим, как-то сразу осунулось. Куда они смотрят? Что случилось? И Маша, и другие матери поворачивали головы все в одном направлении…
По дальней дорожке сквера шла женщина в серой меховой шубке и шапочке. Серый тусклый мех, седая прядь волос… Вся она казалась будто пеплом посыпанная… Она шла медленно, ровным шагом, будто торопиться ей было уже ни к чему, а остановиться и присесть здесь — невозможно. Видела ли она что-нибудь, кроме того, что несла в себе? Чувствовала ли, что ее видят? Она пронесла свое горе мимо чужих радостей и надежд и скрылась за темными стволами.
Вадим сказал:
— Пять лет.
За минуту перед этим такие же точно простые слова — «три года», «семь лет» — имели совсем другое значение.
За пять лет человек проходит то страшное расстояние — от первого младенческого крика и дальше. За пять лет Вадим может закончить свой заочный институт. Пятый год уже пошел, как поженились с Костей, — почти вся моя взрослая жизнь. На пять лет вперед заглядывает в будущее страна, и какие они огромные — пять лет!
Что ждет эту женщину и ее сына?
Как предлагал Вадим: написать воззвание к преступникам? Не написать ли нам воззвание к родителям, Вадим? Потому что перед этими пятью были еще девятнадцать долгих лет. Потому что самый страшный бандит был когда-то маленьким, нежным ребенком и голосом, полным доверия к мудрости, всеведению, непререкаемому авторитету, говорил «мама».
Ребята посерьезнели, не возобновляя спора, стали прощаться.
— Володя, приходи. И вы приходите, ребята. Володя адрес знает. Ишь ты, фигурные у тебя коньки!
— Да, мы все на фигурных.
— Ну, до свидания, будущие чемпионы!
Они ушли, один длиннее другого. Шагали упругим спортивным шагом.
Светлана увидела Костю, идущего от автобусной остановки. Димок радостно крикнул: «Папа!» — и побежал навстречу. Так бегают только совсем маленькие дети, кидаются со всех ног, раскинув ручонки, с доверчивым ожиданием, что взрослый человек подхватит, не даст упасть.
