как-то неловко и даже стыдно: она все сразу понимает и запоминает, а я нет. Однако постепенно мне становилось все легче, потом стало даже интересно, и я уже начал решать задачи наравне с нею, и если и отставал, то самую малость. Значит, дело вовсе не в способностях, а в том, чтобы втянуться, не относиться спустя рукава; а если уж взялся — ни за что не отступать, и тогда обязательно добьешься своего!
Геньку все эти несчастья не трогали (он, как и Катерин-ка, круглый пятерочник); уроки он готовил быстро, а потом все читал книжки по географии и геологии. После своего доклада он так пристрастился к этим наукам, что уже не просто читал, а делал выписки из книг, составлял конспекты и чертил карты. Делать все это научил его Савелий Максимович; он же снабжал Геннадия книгами. У него Генька пропадал теперь почти каждый день и однажды взял меня с собой.
— Что, Березин тоже геологией интересуется? — встретил нас Савелий Максимович. — Ну, входите, садитесь, что же вы у дверей стали. Сейчас будем чай пить.
Пока он готовил чай, а Генька рылся в книгах, я все осматривал: изба как изба, только очень чисто и много книг и газет. На стенах висят фотографии: Ленин со Сталиным, Максим Горький и какой-то молоденький лейтенант. Генька сказал, что это сын Савелия Максимовича — он был летчиком и погиб во время войны под Бреслау.
Савелий Максимович начал расспрашивать Геньку о прочитанных книгах, а на меня — никакого внимания, словно меня и нет. Уже потом я понял, что делал он это нарочно, чтобы я привык и перестал стесняться. Я и правда сначала чувствовал себя не очень хорошо: это не шутка — притти в гости к самому директору, а тут еще стакан такой горячий, что не ухватишься, — того и гляди, он вовсе из рук выскользнет.
— Ну-с, Фролов любит геологию, это я знаю. А что интересует тебя? — наконец повернулся ко мне Савелий Максимович.
— Он у нас «летописец», — фыркнул Генька.
Вот предатель! Сейчас Савелий Максимович поднимет меня на смех.
— Летописец? Это интересно. А какую же ты летопись пишешь?
— Я не пишу, а писал и бросил — писать нечего.
Мне пришлось рассказать все по порядку. Савелий Максимович слушал очень внимательно.
— Это совсем не смешно, — сказал он наконец. — Это, брат, ты хорошо придумал. Только не летопись, конечно, а что-нибудь попроще. Надо описать, например, все значительные события у нас и примечательных людей…
— Так если бы они были, примечательные! А то один Сандро и тот давно умер.
— Сандро Васадзе? (Оказалось, он знает о Сандро!) Да, и Сандро тоже… Ты напрасно думаешь, что замечательные люди были только в прошлом, они и сейчас есть. А если они такими тебе не кажутся, то виноваты в этом не они, а ты сам. Ты просто еще не научился видеть и понимать. Присмотрись повнимательнее ко всем — и сколько вокруг окажется превосходных людей! Вот что ты знаешь о Лапшине, например? Что у него руки нет? А где он ее потерял и как? Не знаешь?.. Лапшин был башнёром в танке, руку ему размозжило во время боя, а он, несмотря на ужасную боль, продолжал вести огонь… У вас вот живет промышленник Захар Долгушин.
— Захар Васильевич?
— Да. Он тебе столько расскажет о жизни зверей, о тайге, что этого пока и в книгах не найдешь. А Федор Елизарович Рублев.
— Так он же просто кузнец!
— Не только кузнец. Поговори-ка с ним по душам. Впрочем, он о себе рассказывать не любит. Вот придешь в следующий раз — я сам тебе расскажу. А сейчас вам пора домой, и мне поработать надо…
Однако своего обещания Савелий Максимович не выполнил. Были мы у него в субботу, и уже по дороге домой нас захватил дождь. Дождь шел все воскресенье и понедельник, согру залило водой, и мы даже не смогли добраться до Колтубов. А когда во вторник пришли в школу, оказалось, что Савелий Максимович тяжело заболел, и нас к нему не пустили. Мария Сергеевна с красными от бессонницы, заплаканными глазами рассказала, как все произошло.
Дождь, ливший без остановки двое суток, наделал много бед. Водохранилище электростанции и раньше было заполнено, и избыток воды все время уходил через водосброс. В верховьях распадка, где устроили водохранилище электростанции, было небольшое озеро, отделенное от распадка узким перешейком. Подмываемый с двух сторон перешеек становился все тоньше и тоньше, а теперь, когда дождевые потоки побежали со всех окрестных грив, его смыло окончательно и воды озера хлынули в распадок. Уровень воды в водохранилище поднялся настолько, что она сплошным валом пошла через гребень плотины.
Случилось это поздно вечером, и никто не заметил надвигающейся опасности, а Антон, дежуривший на электростанции, сразу же был отрезан от села и не мог ни сообщить о катастрофе, ни, тем более, остановить ее. Но он нашел выход: выключил рубильник — село погрузилось в темноту. Раз, другой, третий.
Первыми догадались о несчастье Савелий Максимович и Лапшин. Тревога разнеслась по селу, и скоро все от мала до велика, не замечая ледяного проливного дождя, сбежались к плотине.
Подступиться к электростанции нечего было и думать: во всю ширину горла, клокоча и вскипая водоворотами, несся неукротимый мутный поток. За ним, рассекая снопами яркого света густую сеть дождя, высилась электростанция. Но сколько продержится она? Быть может, бурлящий поток уже вгрызается в фундамент, одну за другой выворачивает массивные плиты — и тогда вдруг осядет, рухнет белое здание, и холодная, мокрая тьма поглотит, погасит свет, озаривший тайгу!
— Перемычка у Кривого лога! — крикнул Савелий Максимович, перекрывая шум водопада.
Это была единственная надежда на спасение. В полукилометре от Колтубов, возле Кривого лога, из камня и земли была возведена перемычка, преграждавшая воде второй выход из пруда. Она расположена выше, чем каменное горло, где стоит электростанция, но это даже было хорошо — через нее могли схлынуть излишки воды, не затронув основной массы, собранной водохранилищем.
Через несколько минут двадцать человек, вооружившись ломами и кирками, бежали к Кривому логу, а с ними и Савелий Максимович.
В спешке фонарей не захватили, костер зажигать некогда — да и какой костер под проливным дождем! — работать пришлось почти в совершенной темноте.
Зазвенели ломы и кирки, зашуршала осыпающаяся земля, с глухим шумом повалились камни. Перемычка была невысока — в метр, — но сделана по-хозяйски, прочно и основательно. Командовать и торопить было незачем: вода и здесь поднялась до гребня, кое-где тонкие струйки ее переплескивались на эту сторону
