ДЭВИД (за кадром): Черт подери! Дина!
ГАБРИЭЛЬ (всхлипывая): Дина, Дина, Дина… ДЭВИД: Что с ней?
ГАБРИЭЛЬ (не поворачиваясь): Не знаю.
Вдруг отвязывается и надает на землю одна из досок. Через мгновение вся конструкция обрушивается прямо на Габриэля с Диной. Дэвид бросается к ним и начинает разбирать доски.
ДЭВИД: Вот дерьмо! Как вы там, живы?
Габриэль помогает ему сваливать доски в сторону. Он разражается громким смехом.
ГАБРИЭЛЬ: Все целы.
ДИНА: Проклятая статуя! Я же говорила, что ее надо разобрать.
ГАБРИЭЛЬ (поднимается): Нужно выключить камеру.
* * *
Едва я собираюсь снова сесть на платформу, как краем глаза замечаю какое-то движение на веранде. Я всматриваюсь и вижу, как одна из мертвых сестер-близнецов подает мне знак. Но, как ни стараюсь, не могу понять, что она мне хочет сообщить…
Я сажусь рядом с телом Бенджамина, и только тут до меня доходит, что я видела. Я вскакиваю и пристально смотрю в сторону веранды. Но теперь четко вижу, что все четверо сидят так, как мы их посадили.
Я ложусь рядом с Бенджамином, обнимаю его и закрываю глаза. Меня знобит.
— Бабушка, — бормочу я. — Бабушка, кажется, я заболела.
* * *
Когда я просыпаюсь, бабушка сидит у моей кровати и держит в руке чашку горячей воды с медом.
— Вот, дорогая, выпей, и тебе станет легче.
Я с трудом приподнимаюсь и делаю глоток. Вода очень горячая, и я обжигаю губы. Бабушка наклоняется и дует в чашку. Я снова пробую, теперь пить можно. Пуфф поднимается с подушки около моей головы, подходит и нюхает питье. Быстро отдергивает мордочку, потягивается и ложится между мной и бабушкой.
Бабушка гладит меня по волосам.
— Это обычная простуда, — говорит она.
— Я перекупалась, — говорю я. Бабушка смеется и называет меня маленьким простывшим лягушонком.
— Мама сегодня придет? — спрашиваю я.
Бабушка мотает головой.
— Скорее всего, в выходные, — отвечает она. — Но в любом случае она позвонит.
Я в последний раз мысленно возвращаюсь в старый мир. Больше никаких воспоминаний не было. Словно прервался контакт.
* * *
Иногда мне кажется, что моя жизнь похожа на мозаику, состоящую из тысяч отдельных фрагментов. Некоторые люди называют их воспоминаниями. По-моему, это не совсем точно. Эти фрагменты уже носятся по кругу внутри нас, едва мы рождаемся на свет, и могут всплыть в каком угодно порядке. Лишь дни недели следуют строго один за другим. Они склеивают жизнь, заставляя фрагменты появляться по очереди.
Но если воспоминания заканчиваются, что нам тогда остается?
Я не знаю. Я — всего лишь записывающее устройство и стараюсь, как могу, сохранить информацию.
* * *
Я просыпаюсь и вижу над краем платформы лицо Щегла.
— Что случилось? — спрашивает он.
Я лишь качаю головой и шепотом произношу:
— Залезай сюда.
Щегол ловко подтягивается, и вот он уже рядом со мной.
— Бенджамин умер, — говорю я.
— Умер?
— Похоже, он был серьезно болен.
Щегол смотрит на меня, и впервые в его не по-детски умных глазах мелькает паника. Он отводит взгляд и изучает равнину. Видит ту же нейтральную зону, что и я. Потом переводит взгляд на море.
— Ребята возвращаются, — произносит он бесцветным голосом.
Я смотрю на полосу мертвых серебристых кустов и вижу их.
— Опоздали, — говорю я.
* * *
СЦЕНА 32. ДЕНЬ. ДВОР.
ДИНА, ЮДИТ, ДЭВИД, ГАБРИЭЛЬ, ВЕНДЕЛА, КРОШКА ВТОРНИК И ОСТАЛЬНЫЕ ДЕТИ, (ЩЕГОЛ).
Мы все собрались во дворе. Вендела держит самого маленького ребенка на руках. Дэвид и Габриэль копают могилу. Они стоят в яме и выбрасывают лопатами желтоватый липкий грунт. Пот оставляет на их грязных лицах светлые подтеки. Сбоку от ямы стоит сколоченный из крашеных зеленых досок ящик-гроб. Крышка открыта. Дина и Юдит приносят тело Бенджамина. Они держат его за руки и за ноги и осторожно опускают в ящик. Дина стоит, опустив голову. Ее бьет дрожь.
СЦЕНА 33. ДЕНЬ. ДВОР.
ДИНА, ЮДИТ, ДЭВИД, ГАБРИЭЛЬ, ВЕНДЕЛА, КРОШКА ВТОРНИК И ОСТАЛЬНЫЕ ДЕТИ, (ЩЕГОЛ).
Все стоят вокруг гроба, держась за руки, и поют «Blowin in the wind». He хватает только Щегла.
Когда песня заканчивается, Габриэль и Дэвид закрывают гроб крышкой и начинают заколачивать ее гвоздями. К ним подходит Крошка Вторник с игрушечной собачкой в руках.
КРОШКА ВТОРНИК: Пусть она будет с ним.
ДЭВИД: С Бенджамином?
КРОШКА ВТОРНИК (кивает): Чтобы ему не было одиноко.
Дэвид отдирает наполовину вбитые гвозди и открывает крышку. Крошка Вторник осторожно кладет собачку в руки Бенджамину.
КРОШКА ВТОРНИК: Ну вот, тебе больше нечего бояться.
Дэвид и Габриэль заколачивают крышку. Затем берутся с разных сторон за гроб, поднимают его над ямой и отпускают. Гроб с грохотом падает на дно. Дина приносит деревянный крест. Он сделан из тех же досок, что и календарь. На кресте Дина вырезала надпись: «Бенджамин. 13 мая, год первый».
СЦЕНА 34. ДЕНЬ. ДВОР.
МЕРТВАЯ СЕМЬЯ.
Во дворе в тени деревьев видны несколько фигур. Это мертвая семья: папа, мама и две сестры-близнеца. Папа в темном костюме, мама в черном платье и простой шляпке со старомодной вуалью, скрывающей лицо, девочки в темно-серых платьях. Вот они выходят из тени. Их движения какие-то заторможенные, почти как в замедленной съемке. Останавливаются посреди площадки перед домом, берутся за руки и образуют круг. Отломанная рука одной из сестер приросла и выглядит невредимой. Они начинают медленно двигаться по кругу, словно водят хоровод.
* * *
Смерть Бенджамина стала для нас настоящим шоком. Не знаю, вправе ли я написать, что мы любили его сильнее всех. Он так стремился к одиночеству! Но никому не отказывал в помощи и был самым доброжелательным. Все его уважали и даже немного побаивались. Можно сказать, он шел своим собственным путем, как первопроходец былых времен. Но я-то знаю, что он постоянно искал способ, как нам выжить.
Теперь его не стало, и нас порой охватывает чувство, что все было напрасно. Словно пора сдаться. Да, именно эта мысль посещает каждого: что нам теперь делать?
Через несколько дней так же неожиданно умирает еще один ребенок, девочка. У нее те же странные темные пятна на шее.
Мы стараемся ускорить работу на плоту. Все, кроме дежурного на платформе, проводят дни на побережье. Мы рискуем: ведь если черные вернутся, дежурному придется бежать что есть сил, чтобы успеть нас предупредить. Но дом на плоту почти готов. Остались мелочи. Дэвид с Габриэлем сколотили невысокий забор, и теперь можно не опасаться, что свиньи свалятся за борт. Мы с Диной дошиваем последние секции паруса и весьма довольны своей работой.
* * *
Но остается одна проблема. Плот так и остался на рифе. Сначала мы надеялись, что со временем он сам отплывет. Но плот крепко сидит на подводных камнях.
Габриэль с Дэвидом ныряли, проверяли положение дел под водой и вернулись с обнадеживающими новостями. Крупные камни, на которых держится плот, плоские и ровные. Появляется идея, как его освободить, — дождаться ветреного дня, когда волны будут достаточно большими, раскачать плот посильнее и столкнуть с камней.
Однажды вечером условия почти идеальные. Всю вторую половину дня ветер усиливается, и плот покачивается на широких волнах. Слышен царапающий звук — это доски задевают подводные камни. Мы все столпились на одном конце плота. Габриэль командует. Когда на подходе большая волна, он кричит «Сейчас!», мы подпрыгиваем и одновременно приземляемся. Демон бегает по берегу и возбужденно лает. Интересно, что он о нас думает?
У нас не сразу получается подпрыгнуть и приземлиться в самой высокой точке волны. Но, попадая в такт, мы замечаем, что амплитуда покачивания плота заметно увеличивается. Постепенно нам удается поймать ритм, и мы чувствуем, как плот начинает повиноваться нашим прыжкам. Каждый раз, когда волна его поднимает, мы кричим «Сейчас!» и прыгаем. И тут в какой-то момент мы замечаем, что плот начинает дрейфовать в сторону берега. На борту все ликуют.
* * *
Так проходит несколько дней. Однажды вечером, вернувшись после дневной работы, мы сидим за столом и ужинаем. Вдруг меня посещает пугающая мысль. Я понимаю, в чем причина внезапной смерти Бенджамина и маленькой девочки.
— Это все из-за крыс! — восклицаю я.
Остальные изумленно смотрят на меня.
— Все из-за того, что мы едим крыс, — повторяю я.
— Ты о чем? — спрашивает Дэвид.
— Помнишь тот фильм, «Седьмая печать»? Там почти все умерли от чумы. А ее переносили крысы!
За столом воцаряется полная тишина. Затем Габриэль говорит:
