Ознакомительная версия.
Щука вспомнил, как дедушка не хотел покупать его, говоря, что ему, внуку, рано ещё такими вещами забавляться, и как Щука всё-таки выклянчил это сокровище.
А мама всё стояла к сыну спиной. Может быть, она что-то делает? Нет, просто стоит и всё, только нервно сжимает пальцами конец золотого хвоста.
— Ну как, проводил дедушку? — спросила она обычным голосом, в котором Щука не услышал ничего подозрительного.
— Проводил.
— А помахал дедушке платком, как я просила, когда пароход отчалил?
— Помахал.
— Ах, помахал?! Помахал!!!
Мама резко повернулась к сыну. Лицо её скривилось, и она с каким-то болезненным стоном произнесла:
— Чистые! Ясные глаза!
— А? — только и смог от удивления сказать Щука.
— Ты же всегда такими глазами на меня смотришь! Значит, всегда врёшь? Ведь «Инженер Пташников» ещё не отошёл!
Сын молча хлопал белёсыми ресницами.
— Значит, всё правда! Всё, что они говорили, правда, а я ещё на что-то надеялась.
— Ка-какая правда?
— Такая правда, что ты лжёшь на каждом шагу, чтобы деньги у родителей выманивать. Ложью! Обманом! Всё знаю! Всё! На галстук с Огурцом спорил?
Щука изумлённо вытаращил глаза.
— На значок — с Коровой?
Щука попятился к двери.
— А чтобы пятёрку на щенка выпросить, железную кровать прикарманил!
Щука, отступая, уже упёрся спиной в стену. А мать расходилась всё больше и больше. Она уже не была растерянной, нет, она совсем пришла в себя, и сейчас в ней стал проявляться характер, которого до сих пор сын ещё на себе не чувствовал.
— Что купил дед? Показывай! — решительно потребовала она.
Щука понял — сопротивляться нельзя, хуже будет. Покорно вынул нож. Мать ахнула.
— Этого ещё не хватало!
И сейчас же отобрала покупку. Щука молчал, ждал, что дальше будет.
— А сейчас марш на пристань, к деду! И отец там должен быть!
Щуке совсем не хотелось к деду, тем более, если там и отец.
Мать стремительным шагом направилась в спальню, и Щука немного успокоился… Он знал, что пока мама будет укладывать хвост, чтобы из него выросла вторая голова, любой пароход успеет десять раз разгрузиться, нагрузиться и уплыть от пристани.
Но надежды сына не оправдались. Мама надела лёгкий цветастый платок на голову, под которым великолепно спрятался весь хвост. В платке мама оказалась смешной, чудной и некрасивой, хотя сам платок был замечательным. Его цветы сейчас же стали выпячиваться перед странными цветами халата. Казалось, что все цветы громко заспорили между собой, кто из них красивее, кто ярче. Но мама надела пальто и… спор прекратился, цветы притихли.
Крепко схватив Щуку за руку, мама силой потащила его во двор. Только на улице она заметила, что забыла переодеть туфли и идёт по городу в домашних мягких с бархатными бантиками на носах. Но поворачивать назад было невозможно, и мама ещё решительнее потащила за собой сына, плюхая по асфальту войлочными подошвами.
Маленького роста старичок, которого (если смотреть в спину) издали можно принять за мальчишку, такой он был юркий, остановил такси. Шофёр открыл дверцу.
— Садитесь, вам куда?
— На проспект Ленина.
Старичок поднял ногу, чтобы лезть в машину, и вдруг нога сама собой опустилась опять на асфальт дороги. По тротуару бежала ватага ребят. Видно было, что все ужасно взволнованы и так торопятся, так торопятся, так торопятся, что сильнее торопиться уже невозможно.
На носу старичка важно восседали роговые очки. Они казались очками-великанами, через которые, наверно, всё на свете видно. Но даже сквозь эти великаны он не смог, как следует, разглядеть ребят, потому что слишком быстро они промчались мимо. Старичок понял одно: у ребят что-то случилось. И это не игрушки, а что-то серьёзное.
— На проспект, так на проспект! — весело сказал шофёр, когда старичок сел в кабину.
— Нет, нет, — неожиданно сказал он, глядя в окно машины, — вот за этими, за теми пострелятами, пожалуйста. Догоните, а там… видно будет.
Шофёр страшно удивился и повернул машину в противоположную от проспекта сторону. Через минуту он нагнал пострелят и сбавил скорость.
Опустив стекло окна, старичок внимательно глядел в свои великаны. Он не очень удивился тому, что у некоторых ребят на плечах сидели не нормальные головы, а что-то… не совсем понятное. Ребята — это такой народ, что хочешь выдумать могут. Главным сейчас было не это. Главное — у них что-то случилось.
Высунув седую маленькую голову в окно, старичок крикнул:
— Ребята, здрассте!
Никто не ответил. Они, наверно, не расслышали или не думали, что это с ними здороваются.
— Знакомые ваши? — спросил шофёр.
— Нет.
Шофёр удивлённо пожал плечами.
— Ребята, вы куда? — не унимался старичок. — Садитесь, подвезу.
На этот голос вдруг резко обернулся один мальчишка в косынке на голове, то есть не на голове, а на… чем-то ещё не очень понятном.
— Рыбалыч? Вы? — знакомым голосом крикнуло «что-то», что было вместо головы.
Старичок сразу не мог вспомнить, чей это голос.
— Рыбалыч, миленький, до чего вы нам нужны! Вы на пристань?
«Это же голос Лёвки, моего родного соседа», — наконец, понял старичок.
— Да, да, я именно туда, именно на пристань, садитесь и рассказывайте.
Шофёр испугался:
— Всех нельзя! Меня оштрафуют!
— Рыбалыч, только вот этих обязательно, — Лёвка показал на Степана и Лиду, — их в автобус не пустят с такими головами.
— А у других есть на автобус?
— Нету.
— Нате, я дам.
— Спасибо.
В такси влезли Лида, Степан с Катюшкой, Лёвка, ещё втиснулись мальчишка с кляксами и мальчишка без клякс. Они оба были щупленькими и занимали мало места. Больше шофёр никому не разрешил втискиваться. (Правда, потихоньку от него ещё втиснули Пылесоса. Он сидел молча, видимо, понимал, что нельзя подавать голоса.)
Остальные полетели на автобус.
Дорогой инженер, дорогой Пташников
А остальными оказались только Берёза и Лариса. Скорей! Скорей! Почему автобус так ползёт? Он решил поставить мировой рекорд в самой медленной езде? Но вот, наконец, автобус добрался до остановки, которая была ближе всего к Волге. Четыре быстрых нетерпеливых ноги выпрыгнули на асфальт и понеслись к реке.
Что такое? Не успели? По волнам шёл белый красавец-пароход. Он был огромным, величавым, но казался лёгким и подвижным. Пароход быстро отходил от берега, оставляя за собой пенный кружевной хвост, который тут же таял в воде. Прощай, «Инженер Пташников». Но махать ему вслед не хотелось. Ребята вцепились руками в балюстраду и словно окаменели.
И вдруг: «У-у, у-у, у-у!» — короткие гудки у пристани. Две головы мгновенно повернулись к этим гудкам.
«Инженер Пташников», да, да, он, дорогой инженер, дорогой Пташников стоял у причала и звал их к себе. Он был не такой гордый и величавый, как тот, что шёл по волнам, но зато милый, родной «Инженер Пташников», без которого сейчас ребята не могли жить.
Пароход будто прочитал горькие ребячьи мысли и, желая поскорей обратить на себя внимание, прогудел им, мол, чего вы расстраиваетесь, я здесь, я ещё не ушёл. Бегите скорей. Ребята знали, что пароходы теперь отходят без гудков, тем большим уважением они прониклись к своему «Инженеру Пташникову», который позвал их.
Наверно, быстрее, чем ракеты, Берёза и Лариса помчались к пристани на этот зов.
— Вы не видели тут ребят… таких… в общем… — обратился Берёза к матросам, стоящим у сходен.
— Собаку ищут?
— Да, да.
— Там они, — кивнули матросы на пароход и рассмеялись.
Берёза и Лариса так молниеносно проскочили по сходням, что ни один из матросов не успел схватить их за рукав.
— Пароход отходит! Эй! Сходни убираем! — гаркнули матросы, продолжая смеяться. Видно, они никак не могли забыть чудные ребячьи головы.
Темнело. На пароходе зажгли огни. В Волге, дрожа и извиваясь, заблестели золотые дорожки. Но ни Лариса, ни Берёза этих дорожек не увидели, потому что бегали по пароходу, протискивались среди людей, вертели головами туда-сюда, ища своих ребят. Но пароход был огромный, и сразу найти кого-либо не удавалось. Они и сами быстро потеряли друг друга.
Пробегая по четвёртому классу, Лариса вдруг услышала посвистывание — фью, фью, фью. Так обычно люди подзывают к себе собак. Голос шёл откуда-то снизу, будто посвистывал чемодан или узел, стоящий на полу. Но вот несколько узлов и чемоданов зашевелились, как живые, и из-под нижней полки показались две незнакомые голые пятки, потом две штанины и вот уже вылез весь мальчишка.
Ознакомительная версия.
