— Погоди! Я не стрельнул!
Недалеко от бригады их обогнал колхозный объездчик Сидорчук. Он сидел верхом на маленьком сером коньке Хаджи Мурате.
Сидорчук остановился. Конь, почуяв у Лешки за пазухой хлеб, потянулся губами и заржал.
Объездчик дернул повод:
— Но, ты, не балуй!
Хаджи Мурат успокоился и замахал хвостом.
— Куда идете, охотники? — спросил Сидорчук.
— В бригаду, папке обед несем.
— Садитесь, подвезу.
Лешка снизу вверх посмотрел на объездчика. На уровне глаз он увидел вздетую в стремя огромную ногу, еще выше — галифе и гимнастерку, и совсем уж далеко виднелось лицо Сидорчука с подстриженными усами.
Объездчик наклонился. Лешка совершил путешествие по воздуху, очутился на Хаджи Мурате. Таким же путем оказалась на коне и Полинка.
Сидорчук взял повод:
— Поехали!
На стане отца не было. В тени под комбайном, накрыв лицо кепкой, лежал штурвальный Андрей. Он поднял скуластое лицо, сказал:
— Отец поехал на мотоцикле в мастерскую обменить шестеренку.
— А мы обедать принесли, — сказал Лешка.
— Отдохните, он скоро вернется, — буркнул Андрей и опять накрыл лицо кепкой.
С виду это был обыкновенный парень в спецовке и армейских ботинках. Он даже чуточку похож на Лешкиного отца. Согнутые пальцы и сейчас как будто не выпускали штурвала. Лешка с завистью посмотрел на руки Андрея: если бы дали ему подержаться за штурвал, Лешка отдал бы и пистолет и дудку.
Пока стоял комбайн, девушки-копнильщицы тоже отдыхали. Лежали они на траве лицами вниз, будто прислушивались: не едет ли Лешкин отец на мотоцикле?
По склону балки росли полевые цветы. Полинка пошла собрать букет, а Лешка остался рядом с Андреем.
Он стоит неподвижно, рассматривает счастливые руки штурвального. В них крепко въелась ржавчина и машинное масло. Большой палец на левой руке завязан почерневшей тряпкой. Сейчас Лешка сделает себе такие же рабочие руки, черные-причерные.
Он сплевывает на ладони, берет ком земли и старательно растирает. Теперь он — штурвальный.
Где-то в лесопосадке слышен одинокий крик удода: «Скучно тут, скучно тут».
Лешка смеется:
— Кому скучно? И вовсе не скучно!
Неподалеку из норы выглянул суслик. Он посмотрел раскосыми глазами на мальчика, как на старого знакомого и опять спрятался.
Лешка решил перехитрить зверька: притворился спящим. Не прошло и пяти минут, как снова выглянула черная головка. Неуклюжими короткими скачками суслик направился к пшенице.
Лешка только этого ждал. Он гонится за зверьком, но, запутавшись ногами в колосьях, плюхается, как в мягкую перину. Сомкнутые колосья образовали над ним зеленый потолок. Сюда скупо поступает солнечный свет, и Лешке кажется, будто он с головой погрузился в речку. Не хватает рыбок? Но Лешка уже был рыбой. Это очень просто. Нужно стать на четвереньки, открыть рот и стараться не моргать глазами.
Лешка «поплыл». Вынырнул он на светлой поляне. Здесь росли ромашки и подсолнухи. Пахло медом. Подсолнухи, как солдатики, повернулись к солнцу, а над ними жужжали пчелы. Лешка знал: пчел трогать нельзя — ужалят. Маленькие паучки от ствола к стволу протянули тонкие сети. Паучки были желтые с черными точками на спинах. Лешка дунул на одного, тот убежал и спрятался.
Потом Лешка увидел муравьев. Они облепили толстую гусеницу и волокли в свою нору. Гусеница не могла от них отбиться. Это показалось Лешке несправедливым: «Напали гуртом на одну». Он помог гусенице прогнать муравьев, а глупая гусеница сама поползла к муравейнику.
Лешка не стал за нее заступаться.
Посвежело. В небе, похожая на растрепанное рядно, плыла большая туча. Сердито загремел гром. Лешке почудилось, будто Сидорчук проехал на Хаджи Мурате по настилу моста: трах… трах… трах!
К счастью, грозы не было. А когда туча прошла, Лешка направился дальше.
Никогда он не видел столько бабочек, жуков и кузнечиков.
В одном месте он набрел на гнездо перепелки. Из него выскочила похожая на сгорбленную старушонку, небольшая серая птаха. Она не улетела, а была так близко, что протяни руку — и возьмешь. Лешка взялся за пистолет, но тут же подумал: «Наверно, у нее птенчики…»
В гнезде он увидел крошечные живые комочки…
Лешку немилосердно что-то грызло, то за пузо, то за бока, то за спину. Как будто под рубаху забрались муравьи. Он сунул руку за пазуху, вытащил взятый из дому кусок хлеба. Это было кстати. Лешка сел на землю, протянул ноги, стал уплетать хлеб.
Один раз издалека ветер донес до него голос сестры. «Лешка-а!» — кричала она. Но Лешка не отозвался. «Пусть попробует найти!» — подумал он.
Заморив червяка, Лешка повернул к дому. Ему казалось, что он идет к дому.
Между тем пшеница закончилась, началась кукуруза. Здесь было, как в лесу. Если бы Лешка ехал на Хаджи Мурате, его бы все равно никто не увидел. Прямые шершавые стволы, толщиной с Лешкину ногу, торчали со всех сторон: словно бы нарочно повтыкали в землю метелки.
Лешка долго блукал между стволов и не нашел ни входа, ни выхода…
* * *
Поздно ночью Сидорчук увидел в степи мигающую цепочку огней. Они мерцали тускло, медленно продвигались вперед. «Потеряли какую-то деталь от комбайна, теперь ищут», — решил Сидорчук.
Он услыхал протяжный звук, похожий на сдавленный плач. Конь остановился. Сидорчук прислушался:
«Почудилось? Или ночная птица?..»
Впереди по-прежнему мерцали огни-светлячки.
На центральной усадьбе стояла тишина. Это удивило объездчика:
— Чудно́, — сказал он вслух, — радио не играет и эстрада молчит.
Из колодца кто-то качал воду: это была стряпуха.
— Егоровна, — обратился к ней Сидорчук. — Уснули, что ли?
Егоровна перестала качать.
— Какой уснули! Лешку ищут.
— Как?!
— С обеда пропал. Как в воду канул, баловник!
— Куда же он пропал… Найдут! Не иголка! — сказал Сидорчук.
— А вот и не нашли.
Сидорчук повернул коня обратно.
Прежде всего он поехал к бугру, где ему почудился загадочный крик ночной птицы. «Возможно, это Лешка, — думал объездчик. — До чего беспокойный хлопец! Сам не спит и другим не дает…»
Хаджи Мурат, казалось, тоже был недоволен поведением Лешки. Он лениво отмахивался хвостом и вскидывал голову.
Где-то за лесополосой, как швейная машина, трещала жатка. С шоссе, ведущего к элеватору, доносились охрипшие сигналы грузовиков. Но ничего такого, что напоминало бы о Лешке, Сидорчук не встречал.
Его ослепил свет автомобильных фар. Заскрежетали тормоза, огромный самосвал с зерном остановился. Невидимый в потемках голос спросил:
— Ну как, не нашли этого бродягу Лешку?
Сидорчук по голосу узнал шофера Еремина из соседнего колхоза.
— А ты откуда узнал о Лешке?
— Боже мой! Об этом знает весь район! По радио передавали!
— Поганое дело, — сказал объездчик. — Он себе спит где-нибудь на скирде и байдуже, а народ всколгатился.
Долго еще взглядом провожал Сидорчук удалявшийся красный огонек самосвала.
Перед рассветом стало свежее. Упавшая роса сломила духоту ночи и скатала в шарики дорожную пыль. Под топот копыт, уронив повод, Сидорчук задремал. Когда он встряхнулся, кругом были незнакомые места. Стояли скирды соломы. От них убегали к лощине ряды колхозных хат. На дне балки виднелся колодец и чернела верба. По этим приметам Сидорчук узнал колхоз «Степана Разина».
— Эге, Муратка, — сказал он коню. — Мы с тобой отмахали восемнадцать километров! Поедем назад: тут не может быть Лешки.
Рассветало. На востоке, как лампас на казачьих шароварах, заалела кромка зари. Небосвод накалялся больше, и вдруг, прорвав гряду облаков, на землю хлынули потоки света.
Сидорчук зажмурился, привстал на стременах, сладко потянулся. Утомленный бесплодными поисками, он посмотрел вокруг. Степь, как небо, опять казалась бесконечной. Где-то здесь незримой песчинкой затерялся человек — Лешка. «А может, его уже нашли? — подумал объездчик. — Может, зря мытарим?»
— Муратка, поедем ко двору!
Через полчаса гимнастерка на спине объездчика покрылась темными пятнами пота.
Справа в подсолнухах что-то заворочалось. Дрогнули и закачались шляпки.
Хаджи Мурат насторожился, вытянул шею. Через минуту на тропинку вышел Лешка.
Это произошло так неожиданно, что Сидорчук не верил глазам. Он не узнал мальчика.
— Лешка! — радостно и удивленно крикнул он. — Тебя и родная мать не узнает!
Майка на Лешке была изорвана. В одной руке он держал пистолет, в другой — подсолнух. Время от времени выковыривал семена и не прожевывая глотал их вместе с кожурой.
— Ты что тут делал? — допытывался Сидорчук.
Лешка перестал жевать:
— Я хочу к маме…
— Вот мамка тебе и всыплет, чтоб далеко не бегал, — рассердился Сидорчук. — Садись!
