Это была немецкая учебная шхуна-бриг «Вильгельм Пик». Однажды пасмурным вечером она под штормовым ветром, с одним лишь марселем на фок-мачте ворвалась в Даугаву и стремительно ошвартовалась у причала рядом с замком. На корме заполоскал большой черно-красно-желтый флаг с гербом ГДР.
Естественно, я начал хитрыми путями, через всякое флотское начальство добиваться, чтобы немцы пригласили «Каравеллу» в гости. И приглашение было получено.
Гэдээровские штурмана – люди европейского воспитания и утонченного морского этикета – встретили нас великолепно. Впрочем, и юные курсанты «Каравеллы».держались соответственно. Подтянутые мальчики в отутюженной форме с якорями, шевронами и аксельбантами, в белых гольфах и синих пилотках с золотистыми звездами были (в результате сделанных заранее внушений) образцом корректности и скромности, лишь изредка позволяя себе небольшие (и даже приятные для хозяев) проявления детской непосредственности. Без спроса никуда не лезли, забраться на ванты не пытались, за рында-булинь корабельного колокола не дергали и задавали вполне профессиональные вопросы, касаемые парусной оснастки судна. Я переводил. Выскребал из памяти остатки знаний немецкого языка, которые еще не выветрились после университета. И на всякий случай каждый вопрос предварял словами: «Энтшульдиген зи, биттэ… (извините, пожалуйста…)».
В конце концов ребята, мило улыбаясь, стали и сами так же начинать свои фразы. Овеянные ветрами Балтики морские волки были очарованы грацией и аристократизмом «юных моряков с далекого и холодного Урала». Не очень понимая по-русски, они, конечно не обращали внимания, какие разговоры ведутся «на заднем плане». А обаятельный Игорек, наш юный кинооператор, в это время говорил приятелю:
– Слышь, Гошка, если ночью подогнать к носу шлюпку, получится у нас отвинтить якорь и свезти на базу?
– Тебя что, вымбовкой по темечку стукнули? – отвечал рассудительный Гошка Никитин. – Как отвинтишь? Рым и скоба внутри клюза, это же якорь Холла. Да и весу-то! Булькнем к русалкам вместе со шлюпкой… К тому же будет международный скандал.
Это была, конечно, чистейшей воды морская травля. Но в ней слышалось жгучее желание наших мальчишек «поиметь» настоящий якорь для родного отряда.
Я на всякий случай показал Игорю и Гошке кулак. А потом шепотом посоветовал:
– Назовите эту операцию «Лебяжий пух». Легкость названия в какой-то степени компенсирует якорную тяжесть.
– Принято… – тем же шепотом отозвался Игорек и с индифферентным лицом начал водить объективом крошечной камеры «Экран» по палубным надстройкам.
Любезные хозяева бригантины разрешили нам снимать на судне все, что хотим. И даже позволили сфотографировать карту Балтийского моря («Ostsee»), на которой был проложен маршрут «Вильгельма Пика».
Я сперва даже не поверил! Потому что знал: на любом советском судне такое было бы немыслимо. Морские карты были отнесены к документам особой секретности. Считалось, что сделанный с них фотоснимок неизбежно попадет в лапы иностранных спецслужб и Пентагон занесет различимые на фотографии ориентиры в специальную схему для точного наведения межконтинентальных ракет.
Идиотизм таких суждений был очевиден для каждого школьника. Карты и лоции всех морей и побережий для того и печатаются, чтобы ими могли пользоваться моряки любого государства. Секретность здесь бессмысленна и чревата катастрофами… Но попробуйте в чем-то убедить цензуру!
Кстати, рижская поездка все-таки послужила поводом для наших споров с цензурой.
В семьдесят первом году мы стали готовить в Средне-Уральском издательстве книгу об отрядной жизни («Каравелле» как раз исполнилось десять лет). Включили туда и главу про операцию «Нептун Балтийского моря» – конечно с фотоиллюстрациями. И вот однажды звонит мне наш милейший редактор Светлана Владимировна Марченко:
– Слава, цензор требует убрать снимок, где вы на немецком судне! Говорит, что там на первом плане какой-то непонятный прибор. Возможно, из числа новейших и секретных!
– Святые угодники! Да это обыкновенный магнитный компас! Немецкой марки «grw»! Его знают все на свете. Кстати, весьма неважный по сравнению с нашими, советскими. У нас такой же в отряде валяется, в разобранном виде!
– Святые угодники для цензуры не указ, у нее инструкции…
– Да ведь судно-то даже не наше, а иностранное!
– Но ГДР – наши союзники…
– И какой же секретный прибор союзники стали бы показывать туристам!.. И откуда он может взяться на маленьком паруснике, где проходят начальную практику мальчишки, решившие поступить в мореходную школу?
– Слава, но я-то при чем?! Требуют убрать.
Меня «зашкалило»:
– Тогда снимайте книгу с производства!
– Ну, Слава-а!
– Снимайте! Я так не согласен работать! У всякой глупости должен быть предел, даже в цензурном ведомстве!
Снимок послали на экспертизу в московскую военную цензуру. К счастью, ответ пришел быстро. И, кажется, даже с комментариями по поводу интеллектуального уровня свердловских цензоров (точно не знаю, письмо мне, конечно, не показали).
А с другим снимком получилось еще смешнее.
В Риге к нам «примкнул» местный восьмилетний пацаненок Владик, сынишка поварихи с плавбазы «Экватор» . Скромное светлоголовое создание в белой, как ромашка, бескозырочке. С очень подходящей фамилией Цветков. Мальчишка крепко привязался к нашим ребятам, особенно к «пятнадцатилетнему капитану» Оле Сваловой. Даже всплакнул, когда пришло время прощаться (и Ольга тоже). И потом долго переписывался с «Каравеллой».
На прощанье мы сделали фотопортрет Владика. При подготовке книги решили поместить этот снимок в главу о наших друзьях.
Казалось бы, уж здесь-то вовсе нет повода для цензурных придирок!
Оказалось, что есть!
– Слава! Они требуют убрать вашего Владика, – с тихим рыданием в голосе сообщила Светлана Владимировна, когда я пришел в редакцию.
– Они совсем спятили?
– Не знаю! Говорят: на ленточке бескозырки у мальчика непонятные буквы. Вдруг это название военного корабля, которое нельзя рассекречивать!
Бескозырка была детская. На таких обычно делают надписи: «Смелый», «Космонавт», «Свобода» или, например, «Варяг» (вот секрет-то!) Это я и стал втолковывать редактору.
– А кроме того, в советском флоте давно уже не пишут на ленточках корабельные названия! А когда писали, то не для засекречивания, а наоборот, чтобы все видели и знали!.. Да и посмотрите внимательно! На ленточке буквы-то даже не русские: VARO… Это начало какого-то латышского слова. Что-то вроде «Герой» или «Слава»…
– Ну, Слава! Я то здесь при чем! Попробуйте объяснить это им!
Но им я объяснить ничего не мог. Беседы авторов с цензорами не допускались. Потому как считалось, что в свободной советской стране цензуры вроде бы и нет. Хоть лоб расшиби о стенку!
Ну, не посылать же и этот снимок в Москву! Пришлось просить ретушера замазать белилами четыре странные буквы, расшифровка которых могла нанести непоправимый урон могуществу советского ВМФ…
Несколько лет назад ко мне в гости зашел в гости мужчина с утомленным лицом и (как мне показалось) с сединой в жестких взъерошенных волосах. Его рябоватое лицо было совершенно незнакомо.
– Может быть, вы меня вспомните? Рига, шестьдесят девятый год. Я был тогда с вашими ребятами, звали меня Владик…
– Владик Цветков!
Оказалось, что он проездом в нашем городе, нашел адрес, решил зайти…
О себе говорил неохотно. Занимается мелким бизнесом, не очень удачно. Теперь вот решил завести с компаньонами коневодческую ферму. Неизвестно, конечно . что получится, но коней он любит… А про то давнее лето, про операцию «Нептун Балтийского моря» вспоминал с посветлевшими глазами. Помнил каждого из ребят. Опечалился, узнав, что Оля Свалова живет в Москве…
Давний снимок мальчика Владика в бескозырке у него не сохранился, отрядной книжки о тех временах тоже не было. Я подарил ему и книгу, и – отдельно – фотографию. С четкими, незакрашенными буквами на ленточке. Владик обещал заехать как-нибудь еще, но больше не появлялся. Где-то он теперь?
Дай Бог удачи Владику Цветкову…
Видите, как далеко увела меня память от рассказа про якоря. Но она, память-то, порой не считается с логикой развития сюжета. И сейчас она заставляет меня оторваться от фотографии Владика и вспомнить снимок четырехлетнего мальчугана в почти такой же, как у рижского пацаненка бескозырке. Малыш снят на морском берегу вместе с отцом в 1929 году. Это сын писателя Паустовского Вадим…
Несколько лет назад Вадим Константинович подарил мне книгу отца «Повесть о жизни» со своим великолепным очерком-послесловием. А весной 2000 года меня резанула по сердцу весть о трагической гибели Вадима Паустовского…
