Рыбаки заулыбались.
— Бабьи слезы — кобылий пот. Одна цена.
— Дядь Вавилкии, как так — слезы и пот?
— Кобыла потеет, едва на нее хомут оденут. Шага не шагнула и уже вспотела, устала. Так и бабьи слезы.
Вавилкин распушал длинные седые усы — щеки его раскраснелись, пос подрумянился, точь-в-точь Дед Мороз на пенсии, только бороды и шапки с красным верхом нет. А глаза такие лукавые, словно вот-вот «козу» на двух пальцах сделает или подарок из мешка вынет.
— А ну-ка, Сережа, отгадай загадку: «Пришли воры, хозяина украли, а дом сквозь окна ушел»? Ты, Генка, молчи, не подсказывай…
Серёжа заморщил лоб, застыл с набитым ртом. Все глядели на него выжидательно. Рыбак или не рыбак? Оп покачал головой, — нет, мол, не знаю. Торопливо дожевал.
— Рыбаки, рыба и невод. Вот что такое…
— Эх, невод-невод. Теперь им не шибко. Рыбнадзор шастает. Глухо.
Заканчивали завтрак, выплескивали из кружек остатки чая. Генка выдернул из общей кучи апельсин.
— Кто будет?
— Кушайте сами, ребятки.
Разделил надвое, Сереже и себе.
Быстро разобрались, кому куда и кому что: Климкин у костра за кашевара, Генка, папа и Рейно Арвидович на фанерной лодке «катюшу» запускать, двое на остров за артельными лодками, остальные — кто со спиннингом, кто с удочкой — вдоль по берегу…
— Мужики! Сбор по сигналу! На уху. И рыбкой меня обеспечьте, главное ершиков, ершинций. Без них уха не уха.
Климкин всегда один уху варил, помощников не терпел. За компанию с ним остались Варнак и Кеша.
На удачу казак на конь садится — на удачу конь его копытом бьет
Рейно Арвидович кашлянул, почесал лысину, переметнул жиденький клок из пяти волосин с одной стороны лысого темени на другую и запустил на воду «.катюшу». Папа приналег на весла, лодка пошла веселее, прибавила ходу, и «катюша» все дальше и дальше отплывала от лодки. По мелкой ряби запрыгали поводки с «мушками». С волны на волну, как бабочки — с цветка на цветок.
Генка забросил по левому борту дорожку, закрепил катушку на «трещотку», спрятал ладони меж колен, замер.
Короткое бамбуковое удилище чуть вздрагивало от каждого гребка весел, — это в глубине крутилась и дразнила золотая блесенка.
Глупая это выдумка — блесна. Генка не любил ловить рыбу на блесны, — нет, порой попадались вполне приличные рыбины, так что с этой стороны все нормально. Уловисто в хорошо. Но перед рыбой было неловко, — кусок латуни и тройной крючок, вот и вся приманка. Сплошное надувательство. На червя все-таки честнее, он съедобный, его рыба может взаправду кушать, а потом осторожной и не жадной рыбе совсем не обязательно заглатывать червя вместе с крючком. Как плотички, — откусили кончик и юрк в сторону, откусили — и в сторону…
По воде вслед за мушками сиганула режущая кромка спинного плавника. Дядя Рейно подогнул ногу под лавку, приготовился подсекать. Еще одна кромка сиганула за «катюшей». Исчезла. Вновь блеснула. «Неужели мимо?» — подумал Генка. И тут как дернулась бечева в руках у Рейно Арвидовича. Дернулась, пришлепнула по воде, как натянутая струна, и все десять «мушек» разом выплеснули десять водяных фонтанчиков. Словно пулеметная очередь пробежала от лодки до «катюши».
«Да, мимо, — огорчился Генка. — Если бы хоть на одну мушку клюнуло, то такой ровной очереди не получилось».
Рейно Арвидович приподнял плечи, насторожился и вдруг как дернет бечеву. Точно! Есть! И размеренными взмахами, стараясь не запутать поводки, стал сматывать снасть.
— Неужели клюнула? — шепотом спросил Генка.
Дядя Рейно утвердительно мигнул. Бечева, как змея, вилась ходуном в его руках. Отец перестал грести, сушил весла.
— Помочь? — спросил он Рейно Арвидовича.
Дядя Рейно отрицательно зажмурился, привстал, высоко поднял бечеву, — на поводке полешком висел небольшой хариус. Генка отцепил его от тройника.
— Сейчас мы из него скоросолку соорудим!
— Эй-ка! — воскликнул дядя Рейно: на предпоследнем поводке, почти у самой «катюши», неловко сидел еще один. Он даже не заглотил тройник, а случайно зацепился. Видно, когда Рейно Арвидович подсекал первого, этот неудачник оказался рядом и влип самым глупым образом. За любопытство пострадал.
Дядя Рейно снова запустил «катюшу», Генка выдернул из-за голенища нож.
— За дорожкой следи, — напомнил ему папа чужим голосом. Отрывисто, жестко, как надсмотрщик, Генка уже привык, что на людях, а особенно на рыбалке, отец разговаривает с ним как с нелюбимым пасынком. Приказания, указания, запрещения — и тех мало. «Воспитывает из меня мужика», — думал Генка и считал, что так и надо.
— Ладно, — так же жестко отозвался он. Разделал хариусов, посыпал крупной солью и завернул в плотную пергаментную бумагу. Через полчаса хариусы просолятся, и их можно будет есть Прямо так, сырыми. Хариус рыба чистая, деликатная, не станет, как щука, всякую дрянь жрать — и лягушек, и червей, и снулую рыбу… Генка усмехнулся, вспомнил, как Мериканов врал, что он однажды щуку на портянку поймал, мол, полоскал с мостков портянки, а щука как вцепится, как шавка из подворотни, намертво, так за портянку ее и вытащил. Врал, конечно, но… на щуку похоже.
Гена опустил руки за борт, смывая рыбью слизь, — вода была теплой, ласковой. Вдруг застрекотала трещотка на спиннинге — фы-ырх! — дернулось удилище. Генка едва успел перехватить. Подсек, перевел кнопку, стал сматывать — на другом конце лесы упорно дергала блесну рыба. Испуганно, ошалело, пытаясь высвободиться от непонятной боли. Но — Генка это чувствовал — тройник заглочен глубоко, и рыбина не могла сорваться.
— Щука? — спросил папа.
— Нет. Пожалуй, окунь. Не водит, а дергает.
На блесне бился окунь, Генка не ошибся. С трудом отцепил его. Закинул блесну снова.
И пошла писать удача: то дядя Рейно с «катюши» добычу снимает, то у Генки на блесну клюет. Отец вспотел за веслами, но греб и греб беспрестанно. Рыба шла как по приказу. Только успевай вертеться. Через час у рыбаков было выловлено семь небольших хариусов, три щучки и два крупных — под полкило — окуня. И это днем, до зорьки. Что же будет вечером, когда жор настанет? — радостно загадывал Генка.
Неожиданно счастье кончилось.
С блесны у самой лодки сорвалась щука (отец обидно цыркнул: «Ротозей!»), и судьба отвернулась. Как отрезало.
Вымерло озеро.
Ни на «катюшу», ни на дорожку поклевок не стало.
Изменили направление — не клюет.
Поменялись местами (дядя Рейно сел за весла, а отец повел «катюшу»), ни ответа ни привета.
Вернулись, трижды прошлись над, поклевистым местом — кладбищенское спокойствие.
Папа сделал несколько бросков спиннингом — ноль внимания. Очевидно, рыба в озере получила другой приказ.
…Ветер стих, волны улеглись, рябь разгладилась.
— Тишь да гладь, да божья благодать! — зло сказал папа. Отбросил спиннинг.
Вдалеке, против солнца, застыли черными силуэтами рыбацкие лодки. Говор низко стлался по воде, докатывался сюда. Казалось, что рыбаки разговаривают совсем рядом, в полсотне метров, хотя до них грести и грести — метров четыреста.
— Мужики! — крикнул папа. — Как дела?
— …Как сажа бела… — донеслось не скоро.
— Поехали к протоке, — предложил Генка, — может, там?
— «Там-там», — передразнил отец. Протока всегда была про запас. Берегли это место как самое уловистое. — Сам и греби, помахай веслами.
До протоки, где из Култозера вытекала река, было километра полтора.
Доплыли, дважды меняясь на веслах. Дорогой закусили подсоленным хариусом, запивая озерной водой. Встали наискосок от стремнины, закинули якорь. Стали ловить на червя. Поклевки, конечно, были, но редкие, случайные. Время клева еще не подоспело. До зорьки оставалось часа два, полтора.
Вскоре подошла большая лодка с шестью рыбаками и встала по другую сторону протоки.
Папа и дядя Рейно курили, лениво поглядывая на ленивые поплавки.
Генка запахнулся в отцовскую фуфайку, привалился в носу, задремав…
Проснулся — лодка, подрагивая, катилась вниз по течению реки. Дядя Рейно направлял ее движение кормовым веслом, зажатым под мышкой, а в руке держал дорожку. Отец забрасывал спиннинг.
Генка плеснул на лицо горсть воды, отогнал сон, потянулся. Забросил свой спиннинг, стараясь вести лесу подальше от лодки, чтоб не перепутаться с дорожкой, и сразу почувствовал, что его блесной кто-то интересуется! Остатки сна вмиг сдуло. Нет, поклевки не было, но блесна торкнулась, словно ее кто потрогал. Конечно, это могло быть камнем или корягой, но… Смотал немного, подождал, еще смотал, подманивая, подводя. Приготовился подсечь, уперев палец в кнопку тормоза, и уже разочарованно выдохнул, как с визгам застрекотала леса, раскручивая катушку. Упругая сила тащила спиннинг, катушка не успевала разматываться, рычаг больно бил по пальцам, не давая возможности перехватить. Ладонью удалось застопорить.
