Холодок пробежал по Митиной спине, будто за воротник бросили ледяшку. Страх наполнил все его тело невыносимой тяжестью.
— Что делается! — с отчаянием прошептал Алешка и хлопнул себя по бедрам. — Они убивают наших людей… а ты сиди и смотри, как взрослые ревут! Эх!
Проводив взглядом надломленную фигуру отца, Митя ребром ладони рубанул воздух, сказал внезапно осипшим голосом:
— Ладно, решено! Что будет, то будет!..
Алеша лежал на боку, согнув руки в локтях и раскинув ноги, словно стремительно бежал куда-то. Прямые светлые волосы будто ветром отнесло назад. Белое летнее одеяло лежало на полу, возле кровати.
Анна Герасимовна подняла его и осторожно прикрыла ноги сына. Так было всегда, с тех самых пор, как его перестали пеленать. Обычно отец ложился позднее всех и несколько раз за ночь укрывал его…
Тонкая морщинка пересекала загорелый Алешин лоб. Золотистая, выгоревшая на солнце бровь шевельнулась, лицо сделалось озабоченным. Но в тот же миг уголки губ поползли кверху. Что-то снится ему? Может, командовал сейчас серьезным морским боем и выиграл сражение?
Анна Герасимовна неслышно подошла к столику, быстро написала что-то на клочке бумажки и положила записку на книгу, посредине стола. Сколько дней подряд она видит сына только спящим: уходит рано, возвращается поздно, и никак не удается им посидеть, потолковать, как бывало…
Ослепляющий солнечный столб косо пересекал комнату, будто подпирал стену. Алеша блаженно зажмурился. На сердце было тоже светло и радостно. Захотелось полежать с закрытыми глазами, вспомнить вчерашний вечер, обещавший такие перемены в жизни.
Первое, о чем он подумал, проснувшись, была встреча с отцом. Раньше Алеша как-то не замечал, что видится с ним редко: инженер Горноуральского отделения железной дороги часто выезжал в командировку на линию. Даже когда отец еще не уехал на фронт, но уже не жил дома, Алеша почти не вспоминал о нем. Потом он все сильнее стал чувствовать его отсутствие, все больше недоставало отца. Уже целый год он не видел его. Нет, он не представлял себе, как это бесконечно долго — триста шестьдесят пять дней!
Много раз казалось: вот он приходит из школы и застает отца дома. Подняв голову от толстой книги с чертежами и формулами, отец спрашивает с ехидцей: «Что принесли, Алексей Андреич? Впрочем, вижу. И как они вмещаются, эти троечки, в такой небольшой сумке!» Алеша бежал домой, врывался в одну комнату, в другую — отца не было. И ничего не напоминало о нем: ни одной его книги, ни галстука на спинке стула, ни окурка в зеленой стеклянной пепельнице…
Совсем недавно, вечером, когда он готовился к переводным экзаменам, ему послышался голос отца. Алеша бросился в столовую.
— Где он?
Мать и Вера посмотрели на него с удивлением.
Поняв, что его подвел радиорепродуктор, Алеша смутился и медленно, понуро вернулся к учебникам. Подошла мать: «Ложись, Леша, лучше завтра пораньше встань…» Разве объяснишь ей, что это у него совсем не от усталости.
А сколько раз за последнее время он мысленно разговаривал с отцом! Беседовал как мужчина с мужчиной, обо всем, даже о побеге на фронт и переэкзаменовке. Ни с мамой, ни с Верой так не поговоришь…
Правда, Алеша мог бы вспомнить, что за всю жизнь не разговаривал с отцом столько, сколько теперь. У отца все не было времени поговорить, помочь решить задачу он хмурился, дергал плечом, когда Алеша соображал медленнее, чем ему хотелось: «Думай, думай, ради бога. Шевели мозгами!» Но сейчас Алеше вспоминалось лишь самое лучшее, самое светлое. Оно заслоняло все остальное, разрасталось, наполняя сердце тоской. Он стыдился этого чувства, скрывал его от всех, но отделаться от него не мог.
И пускай Вера болтает, что отец для них чужой, что он не вернется, Алеше нет до этого никакого дела, он хочет к отцу! И он верил в свое счастье. Здесь, в тылу, по номеру полевой почты никто не скажет, где действует воинская часть, а на фронте можно докопаться. Он непременно найдет отца, и они будут вместе воевать, жить в одной землянке, есть из одного котелка. Вместе вернутся. И тогда Вера поймет, как она ошибалась…
Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, Вера и мама разговаривали негромко, чтобы не разбудить его.
— Я говорю: пойду оформлюсь. А задумаюсь — и страшно. Кажется, я ничего-ничего не сумею…
— А ты не бойся, — улыбнулась мать. — Все это я переживала, даже когда институт кончила. А после первой операции прошло.
— Вообще иной раз мне кажется, что я совсем-совсем маленькая…
— А ты уже взрослая, да? Почти старушка? — засмеялась мать.
«Вот именно, старушка. Баба-яга!» — подумал Алеша.
— Так я сегодня пойду, — не то спрашивала, не то утверждала Вера.
— Что ж, — ответила мама. — Раз ты решила… И все-таки я за то, чтобы ты ехала. Сима Чернышева правильно поступает.
— У Симы другие обстоятельства. Мамулька, ведь мы договорились, — умоляюще произнесла Вера.
— Ты все перезабудешь…
— Я буду готовиться, увидишь.
— Ох, это только говорится.
— Слово даю. Ты же меня знаешь, я не Алешка…
Его подбросило на кровати от возмущения. «Вот змея! Подрывает авторитет!»
Мама, наверное, позавтракала и теперь, торопясь на работу, готовила обед.
— А тебе не обидно, что ты не слыхала передачу? — спросила Вера после молчания.
— Расписал, должно быть, так, что уши вянут? — рассеянно сказала мама.
— Нет, хорошо. А кто писал?
— Корреспондент.
Алеша вспомнил: вчера, не успел он войти в дом, как Вера, захлебываясь, стала рассказывать, что вечером о маме говорили по радио.
— Если бы ты знала, мамуся, до чего приятно и странно! Слушаешь будто о чужом человеке: «Военврач, хирург Анна Герасимовна Белоногова сделала операцию на сердце…» Так ведь это моя родная мамка! И, как назло, дома никого. Еще упоминали, что у тебя двое детей и что ты хорошо их воспитываешь. А откуда корреспондент знает? Он же нас не видел.
— Два часа выспрашивал. Я сидела как на иголках: одному раненому после операции было плохо. Статья, думаю, не опоздает, а врач к больному может опоздать. Извинилась и побежала в палату… А насчет воспитания он сам придумал. И, боюсь, переборщил…
— А как теперь Авдейкин? — спросила Вера.
И Алеша оценил ее способность вовремя переводить разговор.
— Авдейкин уже герой. Из поильничка отказался пить, подавай ему только чашку. Садится уже…
— Знаешь, чего мне жаль? — сказала Вера. — Ведь это радио дальше нашего Горноуральска нельзя услышать…
«Дура! — подумал Алеша и заерзал на кровати. — Мама догадается, куда она гнет. И зачем напоминать!»
— Ничего, дочка, — с улыбкой ответила мама, — тысячи людей в Горноуральске узнали про твою маму. Разве этого мало?
Сейчас она подпоясывает гимнастерку широким потертым ремнем. А теперь перед зеркалом прилаживает синий берет с маленькой звездочкой.
— На обед подогреешь суп, — сказала мама. — Кашу сама сваришь, дочка, мне уж не успеть. За Лешей последи. Недели две пускай отдохнет — и за алгебру.
«Да, да! Недели через две и след простынет! — усмехнулся Алеша и прислушался. — Сейчас Верочка даст характеристику». Но Вера промолчала, видимо решив не расстраивать маму.
Они расцеловались, мама велела передать привет сыну, и дверь захлопнулась за ней.
Алеша вскочил с постели, стал одеваться. На глаза попала записка: «Дорогой Леша! Времени сейчас вдоволь, можно бы и почитать. Взяла для тебя «Овод». Чудесная вещь. Кажется, ты не читал. Мама».
Он полистал книгу, заглянул в оглавление, не очень внимательно просмотрел рисунки, зевнул: к сожалению, некогда, надо готовиться к отъезду…
— Привет! — громко сказал Алеша, заходя в столовую и приложив к виску два пальца.
Он был в серых брючках, поношенных спортивных тапках на босу ногу и в неизменной тельняшке, на которой синие полосы поблекли, а белые изрядно посинели.
— Доброе утро, братец, — отозвалась Вера. — Никогда не думала, что моряки могут дрыхнуть, как обыкновенные сухопутные сурки.
— Поспать не вредно и морякам, — лениво потянулся Алеша. — Кажется, меня сосет голод. Позавтракаем, что ли?
— Как только моряк умоется и заправит постель…
Пока он приводил себя в порядок, Вера подала завтрак.
Она все делала споро и без суеты. Мама недаром называет ее своей правой рукой. Она умеет и обед приготовить, и убрать в квартире, и починить белье. Мама постоянно любуется ее штопкой: художественная работа! Вероятно, всех девчонок природа наделяет «хозяйственным» талантом.
Эти способности сестры хотя и облегчали Алеше жизнь, но имели и оборотную, не совсем приятную сторону. Чувствуя себя второй после мамы хозяйкой в доме, Вера командовала братом. Право командовать давало ей и то обстоятельство, что нынче летом она окончила десятилетку, тогда как брат только перешел в десятый класс.
