Наконец, у нее имелось еще одно основание, чтобы «руководить» братом: ей посчастливилось на год раньше появиться на свет. Размышляя в связи с этим над своей судьбой, Алеша приходил к убеждению, что, когда человеку не везет, он даже родиться не может вовремя.
Характеры у них были разные. Бабушка, мать Андрея Семеновича Белоногова, так говорила о своих внуках: «Неслышный ребенок — наша Верочка, золотое дитё, ангел. А Лешка — крикун и поперешная душа…»
И выросли они непохожими друг на друга. Вера — спокойная, уравновешенная, Алеша — упрямый, горячий, заносчивый. Одно только общее было у них — беспощадно острый язык. Правда, в стычках с сестрой Алеша быстро сникал, выдыхался.
Подчинялся он сестре неохотно, через силу, хотя и сознавал, что ее приказания разумны и справедливы. За столом она тоже держала себя как старшая. Могла сделать замечание, если он брал нож в левую руку или норовил вытереть пальцы о край скатерти, а заметив, что брат не наелся, подкладывала из своей тарелки.
— Вот тебе еще немного, — сказала Вера, добавляя ему картошки. — Если бы я так носилась в футбол, я, наверное, могла бы съесть целого быка.
— А мешок конфет изничтожила бы при любых условиях?
— Больше месяца уже не видела конфет…
— Пустяки, после войны наешься, — усмехнулся Алеша. — Ну-ка, расскажи поподробней, что передавали про маму. А то вчера тебя трудно было понять.
— Домой надо являться раньше, — упрекнула Вера и торопливо, сбивчиво пересказывала все, что слышала.
— Гениально! — Он тряхнул головой, и волосы у него рассыпались, упали на лоб. — Неплохо бы и папке нашему отличиться, а?
С печальным удивлением Вера взглянула на брата. Давно уже все в доме, не сговариваясь, не вспоминали об отце. Она молча отвернулась и задумчиво сощурила глаза, словно смотрела вдаль.
Немного больше года назад Андрей Семенович Белоногов оставил семью.
Вера хорошо помнила это время. Что-то недоброе чуяла она в отношениях между отцом и матерью, но понять ничего не могла. В доме стало тоскливо и напряженно. А как-то вечером, возвращаясь от подруги, Вера встретила отца, Он шел, непривычно сгорбившись, держась поближе к домам, торопливой и как будто крадущейся походкой. В одной руке у него был чемодан, в другой — пухлый старый портфель.
— Папа, — позвала Вера, когда он прошел мимо.
Отец вздрогнул. Поставил на землю чемодан, но плечи его почему-то не выпрямились.
— Верочка? — растерянно и виновато прошептал он, а глаза его суматошно забегали.
— Ты в командировку, папа?
— Да, да, в командировку, — подхватил он обрадованно. — В командировку, детка…
Вера не успела спросить, куда он едет, надолго ли, — отец, часто дыша, скороговоркой сказал; «Подрастешь, Верочка, все тебе будет ясно…» — чмокнул ее в висок и, схватив чемодан, побежал прочь.
Она непонимающе посмотрела вслед и быстро пошла домой, с тревогой вспоминая загадочные слова.
Мать сидела на диване и, обхватив голову, раскачивалась из стороны в сторону. Вера увидела бледное, неузнаваемо осунувшееся лицо.
— Ты плакала?
— Нет, нет, моя девочка, тебе показалось. — Мать стала поспешно поправлять волосы, заслоняясь локтями.
— Почему ты плакала? Разве папа надолго от нас уехал?
— Надолго, девочка. Навсегда… — вырвалось у нее вместе с рыданиями. — Бросил нас папа. Семнадцать лет жизни… Все зачеркнуто… — Она судорожно обвила руками тонкие Верины плечи. — У нас совесть чиста. Мы не виноваты, Верочка. Ни я, ни вы…
Вера прижалась щекой к влажной и горячей щеке матери и тоже заплакала. Отец больше не любит ни ее, ни маму, ни Алешку, они не нужны ему. Но почему он вдруг разлюбил их? Куда ушел? Мать отвечала: «Со временем все поймешь». Примерно то же самое сказал и отец, — сговорились они, что ли? А ей надо сейчас же, немедленно узнать. «Со временем»! Кто скажет, когда оно придет, это время?
Оно пришло неожиданно скоро.
Спустя неделю, в воскресенье, Вера стояла с подругами возле кинотеатра и вдруг увидела отца. Он тоже направлялся в кино.
Забыв обо всем, Вера чуть не бросилась к нему, но заметила, что отец не один. Он шел с какой-то женщиной под руку, как ходил когда-то с мамой, и так был занят разговором, что не видел дочь. Вера слегка посторонилась, чтобы отец не задел ее локтем. Не глядя на подруг, она сказала, что забыла выключить утюг, и убежала. Так вот почему он ушел!
Об этой встрече Вера дома не рассказала. Она перестала говорить об отце, а если и вспоминала о нем, то едва сдерживая обиду. Мысленно говорила ему дерзости, которых сама пугалась, и все же каждый день, по привычке, ждала его с работы.
Он пришел месяца через полтора. Семья обедала, когда раздался незнакомый, робкий стук, и в дверях показался отец, — наружную дверь ему, наверное, открыли соседи. Сняв шляпу, он наклонил голову с аккуратным пробором на боку, сделал два шага и остановился.
— Проходите, присаживайтесь, — с трудным спокойствием проговорила Анна Герасимовна.
Сердце Веры больно сжалось. Но в следующее мгновение она вспомнила все и торопясь вышла в другую комнату, взяла первую попавшуюся под руку книгу, села у окна.
Перед тем как уйти, отец, держа связку своих книг, приоткрыл дверь, спросил негромким и, как показалось ей, медовым голосом:
— Не желаешь и поговорить со мной?
Вера вышла в столовую и положила на край стола черный портсигар из пластмассы с наискось наклеенной на крышке плоской белой папиросой, тоже из пластмассы, перочинный нож с перламутровыми пластинками и две золоченые запонки с овальными камешками яшмы.
— Вот… забыл… — сказала она и, не взглянув на отца, ушла.
Через несколько дней он пришел еще раз. Военная форма изменила его. Он будто стал уже и длиннее: новая зеленая гимнастерка висела на узких плечах, ноги казались необыкновенно тонкими в просторных голенищах кирзовых сапог, пахнущих резиной, пилотка была великовата, и оттого голова выглядела маленькой.
— Завтра на рассвете нас отправляют, — проговорил он зыбким, с хрипотцой голосом. — Я буду вам писать… — и, несмело поглядев на маму, потом на Веру, спросил: — Могу я надеяться на ответ?
— Желаю счастья, — сказала Анна Герасимовна.
Вера старалась не думать о нем, старалась убедить себя, что ей безразлично, как сложится его фронтовая судьба. На первые письма не хотела отвечать: какое ей дело до этого человека? Нет у нее отца, и все.
— Нельзя быть такой черствой, — убеждала мать.
И Вера, не понимая ее, уступила.
Читая его письма, можно было забыть обо всем, что произошло: он интересовался их школьными делами, спрашивал об отметках, о поведении Алеши, специально для него описывал бои, в которых участвовал, советовал маме следить за здоровьем, присылал деньги, иногда справлялся даже о коте Мурзике… Можно было все забыть. Но Вера не забывала.
Вот почему, когда Алеша заговорил о фронтовой славе отца, она, помолчав, сказала негромко и холодно.
— А мне все равно, прославится он или опозорится…
— Ты одурела! — возмутился Алеша. — Родной отец. Ты носишь его фамилию…
— Мало ли есть однофамильцев!
— Бесчувственная! Конечно, тебе что. Выйдешь замуж, совсем забудешь нашу фамилию.
— Вполне возможно, — сухо ответила Вера.
Алеша доел картошку и, отодвинув пустую тарелку, загадочно посмотрел на сестру:
— Ладно, оставим эту тему. Расскажите-ка лучше, Вера Андреевна, куда это вы оформляетесь?
Вера собралась разливать чай, потянулась к электрическому чайнику, но обожглась, отдернула руку, подула на пальцы и спросила:
— Откуда тебе известно?
— Известно, — так же загадочно произнес Алеша.
— А-а, все ясно! — Вера откинула назад светлую косу. — Подслушиваете чужие разговоры? Красиво!
— Во-первых, не подслушивал, а во-вторых, не чужие. Как-никак, я тебе брат?
— Именно — как-никак, — Она насмешливо повела тонкой бровью, налила в стакан чаю.
— Секреты? — обиженно сказал Алеша, засопев отсыревшим носом.
— Никаких. Просто не хотелось говорить до поры до времени. Я поступаю на работу…
— Ну-у? — Изо рта у него чуть не вывалился оплывший кусочек сахару.
— Только прошу тебя: не болтай никому, еще неизвестно, примут ли.
В прошлом году, когда Алеша и Митя разгружали уголь, Вера уехала на Северный Урал с геологоразведочной партией. Поэтому Алеша спросил теперь:
— В самом деле на работу? Или так, летние гастроли?
— На постоянную работу.
— Куда, если это не засекречено?
— В паровозное депо. Нарядчицей. Заменяю человека, который идет на фронт.
— Метишь в исследователи уральских недр и поступаешь нарядчицей? — с нескрываемой иронией проговорил Алеша. — А геология?
