Прошло много лет, и я, взрослый человек с большим опытом жизни, порой не знаю, то ли мне все это привиделось, то ли было на самом деле. И только друг напоминает мне о моем чудесном спасении странным ангелом хранителем. Но порой просыпается во мне неутомимый исследователь – то зудит мое физико-математическое образование, и начинаю я размышления да расчеты.
Вот и выходит, что и излучение при исчезновении объекта и «провал» энергии (тот холод) не случайны. Прихожу я к мнению, что наш мир не просто то, что мы видим каждый день, а сложная структура – наподобие известной игрушки «матрешка». Снимешь одну крышку, а там другая, под ней – третья.
И со смертью наша духовная сущность переходит из одного слоя в другой. А там, на новых горизонтах бытия, честь – остается честью, в почете дружба, в цене любовь, и долг всегда платежом красен. И там становимся мы лучше, и как ненужная шелуха отлетают от нас мелкие черты нажитого характера, и цена всем нашим нынешним ценностям там другая, что даже собака, за свою спасенную жизнь, вернувшись, отплатила мне тем же.
Клара.
Начало февраля выдалось очень холодным. Днем, столбик термометра стойко держался на отметке тридцать пять градусов мороза, а ночью опускался даже до сорока пяти!
Зимнее утро на селе начинается всегда почти всегда одинаково – накормить домашнюю живность и скорее затопить печку.
В то утро с домашними хлопотами на скотном дворе я припозднился. Уж очень не хотелось выходить на мороз. Но надо!
На улице, в воздухе, висела тончайшая морозная пыль. Красноватое солнце светило так лениво, что казалось еле – еле отошло ото сна. Морозный иней приодел березы в серебристые наряды – лето, да и только. Словно листья у них выросли за одну ночь, белые – белые. Любовался бы я на такую красоту, да мороз так и щиплет за щеки! Вон, даже нос, стал красный как у Деда Мороза. Хлопот то мне осталось немного – вывезти и сложить навоз из коровника. Этого добра у нас целые кучи! Городские дачники завидуют: вот бы нам, удобрением, на грядки.
В это утро навозная куча курилась белым паром. Живут в ней бактерии и разогревают кучу, так что даже вода испаряется. Очень тепло там, внутри, я бы сказал – жарко.
Но мне холодно! Быстрее всё аккуратно сложить, и домой, там уютно и тепло.… Вон какой «лисий хвост» дыма повис над трубой.
И тут я заметил ворону. Она так замерзла, что даже не улетела, увидев меня. Вся какая-то грязная, взъерошенная, в хвосте нет одного перышка, и второе торчит куда-то в сторону. Ворона, боком, не спеша, отошла в дальний угол кучи и отрешенно поглядывала на меня черными бусинками глаз.
– Что, замерзла? Даже меня не боишься? – заговорил я с ней.
Ворона немного наклонила голову набок, как бы прислушиваясь к моим словам, и слегка опустила крылья. Я внимательнее рассмотрел эту храбрую птицу.
Седые перышки возле клюва, в глазах, подернутых мутной пленкой безразличия, смертельная тоска от голодной усталости.
– Э-э, подруга! Да ты никак умирать с голоду собралась! – догадался я, – погоди, не улетай, я тебе сейчас чего-то принесу. Ворона, словно, поняв, о чем я с ней разговариваю, тихонько щелкнула клювом.
Дома я взял холодную котлету, но подумав, что целая котлета это будет много для изголодавшейся птицы, отломил половинку. Намочил в молоке хлебный мякиш и с этими припасами направился обратно. «Только бы не улетела, глупая птица!» – думал я по дороге.
А птица не была такой уж глупой, она сидела на месте, и как мне показалось, с надеждой поглядывала на меня. Медленными, плавными движениями, я положил на край кучи все эти лакомства. Удивительно, но ворона словно понимала, что ей дают еду. Вытянув шею, следила за моей рукой. Стоило мне отойти в сторону, как она, боком, боком, подскочила к еде и первым делом схватила котлету.
Как она её ела! Я даже стал переживать – не подавилась бы птичка! Но «птичка», задрав голову, проглотила всю половинку котлеты целиком. После этого, помотав из стороны в сторону клювом, принялась за хлеб. На морозе края кусочка замерзли и, раздолбив их клювом, ворона проглотила всё в три приема.
– Вот, ты давай, не бойся меня! Прилетай ещё, получишь чего ни – будь вкусненького – я вилами, осторожно поправил выброшенную солому и поспешил домой, мороз достал даже через теплую курточку.
Хоть и зовут февраль в народе «бокогреем», только солнышко в этот день ничего не согрело. Вечером, я так же спешил быстрее сделать все дела. Мороз крепчал и становился злым. Уже уходя, вспомнил про ворону – как она там?
Ворона сидела на месте. Мне даже показалась что эта не та ворона: глаза блестели, перышки лежали ровно и даже крылья были аккуратно сложены на спине. Если бы не перо, задорно торчавшее посредине хвоста, то ни когда бы, ни узнал!
– Э-э! Да ты я вижу, ожила? – удивился я, – поужинать хочешь?
Ворона наклонила голову на бок, внимательно вслушиваясь в мою речь.
– Сиди и жди! – приказал я ей.
Половинка котлеты, кусочек жареной щуки и хлеб, обильно смоченный молоком, разве не лакомство? Когда я просыпал немного сахара на хлеб, жена удивленно спросила:
–Ты кого это собрался так вкусно покормить?
Пришлось рассказать все о вороне.
– Чудак-человек! То палкой в них кидаешься – цыплят они у него видите ли, таскают, а тут прикармливаешь!
– Так ведь помрет птичка с голоду! – оправдывался я.
Птичка, уже не думала помирать, птичка терпеливо ждала. Когда я положил еду на привычное место, она, не смущаясь моего присутствия, подскочила ближе и пару раз щелкнула клювом: «Принес, так отойди!» – мне показалось, что именно это она хотела сказать. Отошел, правда уже не так далеко – пусть привыкает ко мне.
Ворона клевала мои гостинцы, а я размышлял, как мне её назвать:
– Если будешь со мной дружить, то я назову тебя Кларою – это имя пришло мне на ум первым, – Клара, Клара, – тихонько позвал я, когда она расправилась с последним куском.
Ворона посмотрела на меня, и негромко щелкнув клювом, произнесла: «К-ха-к!»
И тут я почувствовал себя царем Соломоном! Помните, в учебнике истории, был такой факт – получил этот царь волшебное кольцо. Наденешь на палец и сразу же понимаешь язык зверей и птиц. Мудрено, конечно! Царь то был, а вот понимал ли он язык – да хотя бы вороний, это вопрос! А я прекрасно понял!
«Да как хочешь, назови – только корми!» – вот что мне сказала старая ворона.
Когда-то вычитал, что вороны живут до восьмидесяти лет. Это конечно спорное утверждение, тут как повезёт, или если кошка даст прожить столько. Но мне очень хотелось, чтобы моя Клара прожила хотя бы лет шестьдесят. Помахал ей рукой, осторожненько так, без резких движений, и скорее домой, в тепло.
Мороз крепчал, и малиновое солнце быстренько скрылось в белом тумане.
Смеркалось, и я торопился так же быстро закончить свои домашние хлопоты.
Про ворону вспомнил только когда зашел домой.
«Да, ладно! Поела, теперь не так будет холодно, забьется в хвою, вон, сколько у нас сосенок да высоких ёлочек!» – подумал я, торопливо сбрасывая курточку, под которую забрался мороз.
Утром, следующего дня, мороз немного утих. Белая пелена туманы смешиваясь с дымом, струящимся из печных труб, стелилась понизу. Вороны нигде не было видно.
«Не замерзла бы» – почему-то с тревогой подумал я. Сложил ладони рупором и покричал в сторону дальней рощицы:
– Клара, Клара, Клара!
Легким облачком скользнул на землю потревоженный иней, и черная тень спланировала с ближайшего тополя. Ворона села на крышу сарая и встряхнувшись всем телом, вытянула голову в мою сторону. «Может не она? – размышлял я, – хотя вон в хвосте перышка не достает, и смотрит на меня смело».
– Ты посиди, я вынесу поесть! – попросил я немного встревоженную ворону.
Она, склонив голову набок, казалось, все поняла.
Котлеты кончились вечером, последнюю половинку, съел кот. Я незаметно отрезал ломтик колбасы и захватил мякиш хлеба.
– Кого опять подкармливаешь? – поинтересовалась жена.
– Клара прилетела, – я размышлял, что положить вперед, колбасу или хлеб.
– Откуда ты знаешь, что это Клара?
– У неё на хвосте пера нет – я деловито растолкал по карманам припасы.
– Кот, наверное, пытался сцапать, вот и выдрал, – хозяйка покосилась на растянувшегося возле печки кота.
– Может и кот – согласился я, – только такая не станет поддаваться коту.
Колбасу ворона склевала сразу, даже не рассматривая её, а с хлебом возилась дольше, поглядывая на меня. Я осмелел и стоял от неё метрах в двух. Стоило мне сделать шаг, подходя ближе, Клара, боком, боком отходила подальше, держа прежнее расстояние.
К концу февраля, мы настолько подружились, что я стоял от вороны на расстоянии вытянутой руки. Но всё равно она мне не доверяла. Как ни старался я, протягивал ей лакомство – бери с руки, вкусно ведь! Не брала. Негромко щелкала клювом, тихонько ворчала на меня, топорщила перышки на голове – выражая свое недовольство.
