— Нет, правда… честное слово…
— Вот хорошо-то! — захлопала в ладоши Катюшка. — Я бы все время у телефона сидела!
Витя с трудом накормил ее, всю дорогу до Геньки бежал и все-таки опоздал почти на полчаса. Он молча отдувался, пока Оля его ругала. Когда она, устав, замолчала, Витя сказал:
— Ну, начнем?
— Начнем, — поддержала Оля. — Во-первых, дадим клятву…
— Какую еще клятву? — нахмурился Витя.
— Клятву верности, стойкости и бесстрашия, — без запинки произнесла Оля.
— А зачем? — Витя уныло повернулся к Геньке.
— Вообще-то клятва, конечно, ни к чему, — в раздумье сказал Генька. — Но во всех книгах зачем-то непременно клянутся. Как чего задумают, страшное или рисковое, так сразу и клянутся. И в «Таинственной пещере» и в «Квадрате 37-Б».
— И в «Двух капитанах», и у Гайдара, — подсказала Оля. — А клятву я еще дома сочинила. — Она встала, подняла сжатый кулак и низким, идущим откуда-то из живота, голосом торжественно произнесла:
— Мы, красные следопыты, клянемся: быть в беде всегда вместе, как небо и солнце, как река и берега, как ладонь и пальцы. Мы, красные следопыты, клянемся: быть в опасности стойкими, никогда не сгибаться, как не гнется дуб во время бури, как стоит непреклонно гранит. Если кто отступится, не дойдя до цели, пусть того не держит земля, не несет вода. Все можно преодолеть, надо только хотеть, очень хотеть!
— Гениально! — воскликнул Генька. — Только давайте добавим: кто отступится, пусть у того на стокилометровой скорости откажет руль в машине!
— И что? — заинтересовалась Оля.
— Расшибешься в лепешку. Только и всего.
— Ну, к чему это? — поморщился Витя. — И так слишком длинно… И какая беда?.. Какие опасности?
— Не придирайся, — возразил Генька. — Читай, Оля, свою клятву, а мы будем повторять.
— Только, чур, с выражением! — Оля встала, подняла кулак и медленно, с чувством, стала произносить клятву. Ребята тоже подняли кулаки и повторяли за ней: Генька «с выражением», а Витя — вяло и чуть слышно.
— Ну, займемся все-таки… делом? — хмуро сказал он, едва клятва кончилась.
— Займемся, — откликнулся Генька. — Сначала подготовим материально-техническую часть, — он выложил на стол компас и маленькое круглое стеклышко.
— Это что? — Оля осторожно дотронулась мизинцем до стеклышка.
— Лупа. Десятикратное увеличение…
— А зачем?
Генька презрительно оглядел ее:
— Эх, ты! Следопытка! А вдруг придется изучать отпечатки пальцев? Или следы крови? Или почерки?
— Ерунда, — усмехнулся Витя. — Ты что… шпионов собрался ловить?..
Оля постучала ладошкой по столу.
— Тише, мальчики. Давайте, во-первых, прочитаем копии. Может, хоть какую-нибудь зацепочку отыщем…
Так и решили.
Оля стала вслух читать.
— Все-таки много здесь непонятного, — пожаловалась она. — То про Петербург пишет, то каких-то «коломненских» вспоминает. Коломна — это же, кажется, под Москвой?
— Не коломненских, а «коломенских», читай как следует, — поправил Генька. — И это, может быть, вовсе не та Коломна, которая город… У меня бабушка часто повторяла: «Мы — коломенские». А бабушка в Петербурге жила…
— Путаница, — сказал Витя. — И все равно… ничего не найдем. Зря…
— Ну, ты, нытик! — вспыхнул Генька.
Он чуть не добавил еще что-то резкое, обидное, но сдержался, закусил губу.
Генька был очень вспыльчив. С этой своей слабостью он давно вел войну: автомобилисту надо быть выдержанным. И когда чувствовал, что злость накатывает, старался прочитать про себя стишок, услышанный от матери:
«Научись владеть собою,
Что бы ни было в пути,
Будь спокоен, будь спокоен,
Зря баранку не крути!»
Пока прочитаешь — успокоишься. Вот и сейчас он торопливо прошептал эти строчки и уже ровным голосом предложил:
— Давайте Филимонычу позвоним.
— Но он же велел, чтоб сами? — засомневалась Оля.
— Мы и есть сами. Только справку наведем, насчет Коломны.
Звонить поручили Оле.
— Коломна? — переспросил Николай Филимонович. — Это окраина в старом Петербурге, около Фонтанки. Там когда-то жил Пушкин. У него и поэма есть «Домик в Коломне»…
— Спасибо! — радостно воскликнула Оля. — Большое спасибо!
Ребята снова уселись за стол.
— А чего мы обрадовались? Ведь и так знали, что он в Петербурге жил, — сказала Оля. — А вот кто он? За что попал на каторгу?..
— Оля, — перебил Витя, — у тебя тут… неправильно… В стихах запятая… пропущена… и слово «Горный»… надо с большой… а у тебя — с маленькой…
— А разве у М. Р. с большой?
— Конечно… Вот и у меня: «Вспомнил Горный».
— Может быть, может быть! Только непонятно… о чем это он?
— Может, — «Горный перевал»? — подумал вслух Генька.
— Нет, тогда бы… с маленькой… «Горный»? «Горный»? — Витя задумался.
— Спросим у Никиты, — предложила Оля. — Это по его части.
— У кого?
— У моего брата. Он же в Горном учится.
Витя вскочил со стула.
— Постой!.. Как?.. в Горном?..
— Ну да, в Горном институте. Не знаешь, что ли?!
— «В Горном»!.. Вот она — большая буква!.. Может, и М. Р…. о Горном институте… вспомнил?! Он пишет о разных рудах… и сразу о «Горном»…
— Молодец, Витя! — Оля захлопала в ладоши. — Наверняка!
— Ну, уж «наверняка»! — усмехнулся Витя.
— А все-таки сходим в Горный, — сказал Генька. — Только — не шуганут? И с кем там разговаривать?
— Так ведь Никита же! — воскликнула Оля. — Сейчас я ему позвоню, Он сегодня в комитете заседает.
— Неудобно! — усомнился Витя.
— Удобно, удобно! Никита говорил: если чрезвычайное дело, — звони. А ведь у нас чрезвычайное?
В комитете Никиту позвали не сразу, сперва кто-то приглушенным голосом долго допрашивал Олю, кто она такая. Наконец подошел Никита и таким же приглушенным голосом торопливо спросил:
— Что стряслось? Опять у бабушки приступ?
— Никита, срочно требуется твоя помощь…
— Ну?! Вызвать «неотложную»? Да?
— Никита, успокойся. С бабушкой полный порядок. А ты должен помочь нам, следопытам. Надо узнать кое-что в вашем институте. Можно сейчас прийти?
— Ты с ума сошла! У нас заседание… И вообще… — голос Никиты перешел в яростный шепот. — Я ведь просил звонить только в самом крайнем случае, — и в трубке послышались злые короткие гудки.
— Ни капельки терпения! — возмутилась Оля. — Ну придет домой, я у него все узнаю. Не отвертится!
Олиного брата не пришлось долго уговаривать. Узнав об особом задании, Никита на следующее утро сказал:
— Вот что, Олюшка, приходите сегодня в институт. В четыре часа. Я встречу у входа. Понятно? Познакомлю с нужным человеком…
После школы ребята забежали домой, оставили сумки, торопливо поели и отправились в Горный.
Ехали долго. Трамвай колесил по улицам, петлял и вовсе не спешил; наконец, перебрался через мост и покатился по широкой набережной Невы. Ребята, стоя на площадке, глядели на реку. Маленький закопченный работяга-буксир, деловито отдуваясь, тащил караван тяжелых барж, груженных песком. А на той стороне Невы возвышались огромные краны, тянулись кирпичные корпуса заводов.
Один кран, закинув над рекой стрелу с длинным тросом, свисающим к самой воде, стоял неподвижно.
Казалось, это какой-то сказочный великан держит огромное удилище, и попадется к нему на крюк кит или, по меньшей мере, акула.
Вагон остановился возле красивого старинного здания с колоннадой у входа. Это и был знаменитый Горный институт.
Через несколько минут ребята во главе с Никитой уже поднимались по широким ступеням. У столика дежурного Никита кивнул в сторону ребят.
— Эти трое со мной, — и повел притихших пионеров по бесконечным коридорам и узеньким лестницам старинного здания.
Ребятам пришлось несколько раз подниматься и спускаться по каменным и деревянным ступеням, обогнуть множество углов, пока, наконец, Никита не указал им на обитую железом дверь в глубокой нише.
— Ну, вот… Сейчас познакомлю с Леонидом Константиновичем.
Только теперь ребята разглядели над нишей дощечку: «Архив». Никита осторожно постучал в железную дверь, потом постучал сильнее и, не дождавшись ответа, нажал на ручку. Дверь со скрипом, медленно приоткрылась, и тотчас в архиве задребезжал встревоженный звонок.
— Заходите, я здесь, — донесся откуда-то голос.
Ребята осторожно вошли в комнату и осмотрелись.
Вокруг, почти вплотную друг к другу, стояли высокие стеллажи. Тысячи папок, коробок, картонок теснились на полках. На стойках лежали свернутые чертежи, а в стеклянных витринах под окнами блестели серебром и золотом переплеты нарядных альбомов.
