— Дядя Коля, куда вы? — зашептала Тина. — Сейчас будет ещё интереснее: видите, вон выходит Шаман, они будут делать пирамиду и «ковёр»…
— Надо туда, Тина, — встревоженно ответил дядя Коля, показывая вниз, на форганг, где стоял в напряжённой позе Василь. — Смотри, Манук стал совсем красный — значит, злится. Как бы не было беды…
И он, прыгая через две ступеньки, помчался вниз. За ним заспешила перепуганная Тина.
РАССКАЗЫВАЕТ ПЕТРОС ПЕТРОСЯН
В детстве я увлекался лепкой и бегал в кружок при районном Доме пионеров. У нас был там замечательный руководитель — Наум Осипович. Он учил нас так:
— Разомни глину. Как следует разомни. А потом убери всё лишнее — и фигурка готова.
Я вспомнил этот совет, когда приступил к дрессировке Манука. Ничего не скажешь — это была «неразмятая глина». И в ней было много лишнего… Например, злость — он был невероятно злой. Корм ему спускали на верёвках — через верх клетки. Убирали клетку струями воды. Он никого к себе не впускал — налетал, как танк.
Я начал дрессировку… с библиотеки. Про бегемотов написано очень мало: где живут, что едят, сколько весят — вот и всё. А вот о том, как их дрессировать, — ни слова. И всё-таки я кое-что выудил: у Брема, у Гагенбека — про их характер, привычки. Оказывается, бегемоты очень опасны: львы и тигры на них никогда не нападают…
Потом я стал его к себе приучать. Садился под клеткой и начинал разговаривать. И так — целый день. Потом запретил спускать еду сверху, стал просовывать капусту, морковку, свёклу между рельсинами, из которых сделана клетка. Он сначала не брал, уходил в воду, ел без меня, ночью… Потом привык. Тогда я к клетке лестницу приставил снаружи. Забирался на перекладины и там разговаривал. Кормил всегда в одно и то же время — в восемь утра, потом в час дня и в шесть часов вечера. А уходил часов в двенадцать. Он в воде, а я — на лестнице. И так день за днём. И вот однажды прихожу я к Мануку — как всегда, в половине восьмого утра — и вижу: он стоит у решётки и внимательно так смотрит — явно ждёт. Увидел меня, но в воду не пошёл. И смотрит вроде дружелюбно. У них ведь глаза очень выразительные. Я ему сказал:
«Здравствуй, Манули» (я обязательно с ним здороваюсь), — и взял из приготовленного заранее корыта с едой самую большую морковку. И вдруг он медленно так приоткрыл рот. Я мгновенно насадил морковку на палочку — и ему протягиваю. Взял! «Браво, — говорю, — ай, браво, мальчик! Возьми ещё!» А самому прямо плясать хочется.
С этого дня он стал на имя своё откликаться. Я его Мануком назвал — по-армянски это значит «малыш»: ему всего полтора годика было. Но раньше он никак на это имя не реагировал, а теперь позову — не идёт, но уши стрелкой ставит и глазом косит: понимает, значит, что к нему обращаются. И тогда я лестницу взял да и спустил к нему в клетку. Вторую лестницу. Одна снаружи стоит, другая — внутри, вроде стремянки, перекинутой через верх клетки. Стал я отрабатывать первый «номер» — спуск в клетку. Надо мной все смеялись, что не я Манука, а он меня дрессирует: спущусь на ступеньку, он двинется в мою сторону — я наверх. В общем, спуск занял четыре дня. Как у меня сердце билось, когда я в первый раз на пол клетки стал! А он глянул на меня — и в воду. От греха подальше!
На репетиционный период нас отправили в большой южный город, в отличный цирк. Там Николай Константинович — дядя Коля режиссёром-инспектором работал: он не одному номеру дал путёвку в жизнь. Работать в его цирке — наслаждение: корм для животных всегда есть и всегда самого лучшего качества, манеж для репетиций готов точно в отведенное время. И Василь — это его «подарок»: он у них в цирке в подсобном цехе работал.
Дядя Коля помог мне и аттракцион до конца продумать. Сначала я решил, что буду работать с одним бегемотом. Сделаю так называемый салонный номер дрессуры: бегемот будет у меня обедать за столом, покрытым скатертью, ложиться спать в настоящую кровать, только огромных размеров, смотреть «телевизор» (разумеется, с бегемотьей программой), развалившись в кресле, и так далее. Ну, в общем, будет копировать человеческую жизнь. А дядя Коля отговорил. Ты, говорит, настоящую дрессуру покажи, а не чепуху какую-то. Конечно, говорит, если ты на него, допустим, пижаму наденешь, так публика будет хохотать и хлопать, но это — дешёвый успех!
А Манук мой к тому времени уже на имя, как собака, шёл, и я его понемногу на манеж выводил. Ему там нравилось. Получалась прогулка перед едой: нам дядя Коля утреннее время отвёл — с пяти до семи часов, пока в цирке никого нет. Всё-таки бегемот, нельзя людьми рисковать…
Оказалось, что у бегемота тонкий слух. И прекрасная память. Например, команду «стой!» Манук с первого раза запомнил. Он шёл вдоль барьера — медленно, важно, я стал перед ним — не вплотную, конечно, а на расстоянии, — руку поднял и сказал: «Стой!» Он видит — путь закрыт, ну и стал. Я эту команду четыре раза повторял — у четырёх проходов. А потом стал в середине манежа и оттуда — как только Манук поравнялся с форгангом — подал команду: «Стой!» Стал! Запомнил, умница! Я и раньше ещё понял, что с Мануком мне повезло — способный. Но чтобы с одного раза такую трудную команду запомнить — этого я не ожидал!
Тогда, в первые месяцы репетиций, я ещё одно понял: бегемот не собачка, его невозможно едой приманивать или, как в цирке говорят, поощрять. Собаке, медведю, даже слону конфетка или кусочек сахара — уже лакомство, поощрение. А бегемоту целый качан капусты подавай! Некрасиво. И ни к чему! Голодным на манеж его выводить опасно: если разозлится, взбунтуется, его ни струёй воды, ни выстрелом из пистолета не укротишь, это не лев, не тигр, не пантера! А сытый он на приманку не пойдёт. Но я заметил — он очень оказался чувствительным к ласке. Странно, правда? Такой огромный, толстокожий, а так ласку понимает. И обиду — тоже! Знаете, есть такие дети: никаким подарком не возьмёшь, никаким наказанием не напугаешь. А поговоришь спокойно, ласково, объяснишь, что требуется и почему, — выполнит. И самое страшное для такого ребёнка — если на него обижаются, его стыдят. Так я и стал с Мануком работать.
Вообще, каждое животное требует особого подхода. Зебра, например, очень злая, упрямая, она без острастки работать не будет. С шимпанзе — других обезьян у меня не было — нужна строгость, очень большая требовательность, баловать нельзя ни в коем случае. Собак можно баловать: эти точно знают, где игра, а где работа. Но лакомство, поощрение им нужны обязательно. А вот Манук — он что угодно сделает из уважения, за доброе слово. Только торопиться нельзя — тугодум. Вот, например, история с зелёным покрывалом… Но это я забегаю вперёд…
Значит, решили мы от «человека-бегемота» отказаться. А пока я научил Манука ходить по барьеру и останавливаться у проходов — сначала по команде, а потом и без неё, и медленно открывать рот. По правде говоря, это до сих пор мой самый любимый трюк, потому что для бегемота неширокий барьер всё равно, что для человека — канат.
И ещё Манук научился по команде ложиться. Пришёл как-то к нам на репетицию дядя Коля, посмотрел на лежащего на опилках Манука и засмеялся: «Вылитая скала! В темноте спутать можно!» Сказал, ничего такого не думая. А из этих слов аттракцион вырос — вот ведь как бывает.
В самом деле, запросто можно принять бегемота за холм. На манеже. Например, облокотился человек о холм, а холм… отполз. Или ещё лучше — уселся на холм, а тот поднялся и пошёл… Вот будет хохоту!
Но дрессировщик на манеже — фигура героическая, а не комическая. Смеются над клоунами. А что, если соединить клоунаду с дрессурой? Сделать как бы представление из двух частей: сначала клоунада, потом — обычная дрессировка… Надо что-то искать.
Так вот постепенно и пришёл в наш аттракцион храбрый Назар — герой весёлых армянских сказок. А с ним пришли розовые фламинго, полосатая зебра, антилопа, попугаи, шимпанзе… И второй бегемот — Шаман. Тогда и случилась история с зелёным покрывалом — куском бархата, которым я накрываю Манука ещё в антракте, чтобы было похоже на поросший мхом и травой холмик.
Манук к тому времени многое уже умел. Ложиться, становиться в пирамиду, ходить по качающейся доске, хватать храброго Назара за кафтан, возить его на себе верхом. А зелёное бархатное покрывало было ещё не готово — что-то помешало. И вот прибывает оно к нам в цирк. Пушистое. Яркое. Прямо прелесть, какое покрывало! И на репетиции я накрыл им Манука. Вернее, попытался накрыть. Потому что стоило мне взять это покрывало в руки — Манук вскакивал и прекращал всякую работу: морщил нос, заводил назад уши, наливался кровью и начинал бурчать. И топтаться на месте — это боевая готовность номер один. Дескать, эй, берегись, я злой сейчас! Между прочим, я в нём эту откровенность особенно ценю: никогда ничего исподтишка не сделает, всё в открытую…
В общем, такой простой трюк Манук выполнить не захотел. А у меня уже весь сценарий продуман, весь реквизит заказан — и озеро есть, и скала, и костюм храброго Назара сшит, и фламинго уже научились вовремя рыбок с тарелки склёвывать… Что же делать? Отказаться от всего этого?
