— Учтем, — кивнув головой, согласилась девочка, наливая в тарелку суп.
Она села напротив отца, положила локти на стол и, подперев ладонями щеки, Не отрываясь и не мигая, стала смотреть на его седую голову. Она любила и уважала отца. Это не беда, что иногда он делает замечания. Всё-таки он старше и опытней. Он кормит и воспитывает ее.
Потом, когда Оля станет взрослой, а отец состарится, уже она будет его кормить. Девочка часто мечтала об этом времени; живо представляя, как заботливо, с какой любовью она станет ухаживать за стареньким папой. Почему-то, думая об отце, она совсем забывала про мать. Может быть, это объяснялось тем, что мать была значительно моложе отца.
— Лешка, а как у тебя обстоит дело с уроками? — спросил Константин Семенович.
— Осталась одна задачка.
— Может быть, ты ее решишь, а потом вместе сходим в магазин? Прогуляемся перед сном.
— Очень хорошо! — радостно согласилась девочка. — Да, чуть не забыла! Папа, я разбила сегодня стакан…
— Жаль, — спокойно проговорил Константин Семенович.
— Просто не понимаю, как он выскользнул.
— Я думаю, что все твои неудачи оттого, что ты торопишься. Ужасно торопишься. Что, по-твоему, лучше: быстро, но плохо или не спеша, но хорошо?
— По-моему лучше быстро да хорошо! — подумав, сказала девочка.
— Да. Но быстро и хорошо у тебя не получается, — возразил Константин Семенович.
Оле нужно было уже идти спать, когда, наконец, пришел Замятин.
Борис Михайлович был Константину Семеновичу по плечо. С большой лысой головой, широким носом, толстыми губами, коренастый, с порядочным животиком, на коротких ногах, он производил впечатление очень доброго и веселого человека.
— Вот, Боря, моя семья! Жена, теща и дочь, — говорил Константин Семенович, показывая на женщин. — Татьяна Михайловна, Арина Тимофеевна и Ольга Константиновна. Знакомься…
— Очень рад… очень рад! — с чувством говорил Борис Михайлович, пожимая обеими руками руки Татьяны Михайловны и Арины Тимофеевны. Олю он поцеловал в щеку, чем сильно ее смутил. — Живем в одном городе и не знаем… Правда, я тебя не искал. Кто-то мне наврал, да и не один человек это говорил, что ты погиб на войне. Не одну рюмку я выпил за упокой твоей души, Костенька. Честное слово!
— Ну, а сегодня отпразднуем воскрешение.
— Обязательно, обязательно! Сижу сегодня у себя, прием идет… и вдруг секретарша: к вам товарищ из милиции. Что, думаю, за чертовщина! Почему ко мне? И вдруг — Костя! Глазам не поверил… А палку-то зачем таскаешь? Укоротили ногу?
— Да, на одну сторону чуть покороче стал. Для симметрии не мешало бы и вторую…
— Обувь надо специальную…
— А ну ее! Привык уж.
— А я ничего… Продырявили в одном месте, вот здесь у ключицы. Верхушку легкого задели, но ничего, поправился. Как новый стал. Ну-ка иди сюда! — неожиданно обратился он к Оле, беря ее за руки и притягивая к себе. — Ольга Константиновна! Давай анкету заполнять. Сколько лет?
— Скоро исполнится двенадцать.
— Ровно дюжина. Отлично!
Оле очень нравился этот веселый, с громким голосом человек. И не только потому, что он был папиным другом. Папа сказал, что раньше он был учителем. «Вот бы нам такого», — подумала она.
— Ну, а с мальчишками уживаетесь? — продолжал спрашивать Борис Михайлович. — Не деретесь?.. Ну ничего, годик-другой поживете вместе, и всё утрясется. Политехнизацию начнем вводить, труд… Между прочим, Костя, большие реформы ожидаются…
Константин Семенович с улыбкой слушал друга, но молчал. Он не хотел начинать разговора, затрагивающего школу и учителей, при дочери.
— Ну вот, Оленька, познакомилась, поговорила, а теперь спать, — вмешалась Татьяна Михайловна, показывая дочери часы.
Оля умоляюще посмотрела на мать, на отца и поникла головой.
— Как жаль, — с искренним огорчением сказал гость. — Но режим есть режим. Я надеюсь, Оля, что мы скоро увидимся и тогда наговоримся. — Чудесная девчонка! — проговорил он, когда Оля, а за ней и Арина Тимофеевна вышли из комнаты. — А бабушка куда? Укладывать?
— Ну что ты. У нас полное самообслуживание с пяти лет. Бабушка пошла разогревать ужин, — объяснил Константин Семенович. — Давай-ка к столу. Соловья баснями не кормят. Я недавно обедал, но для компании могу еще… Водку пьешь?
— С тобой выпью, а вообще нет. Сердце сдает. Татьяна Михайловна, вы тоже из нашей учительской гвардии?
— Да. Я в начальной школе.
— О-о! Великое дело! Начальная школа закладывает фундамент, основу всех основ. В начальной школе должны быть лучшие из лучших, самые талантливые, самые развитые, самые образованные. Но почему-то учителей в начальную школу готовят иначе, и находятся они в худших условиях… Я уже писал об этом.
— Ну и чего ты добился? — спросил Константин Семенович.
— Пока ничего. Ждем…
— Бери рюмку, Боря. Танюша, а ты пригубишь? За такую встречу стоит немножко выпить.
— Да, да… Поразительная встреча! Татьяна Михайловна, если бы вы знали, какой это был когда-то человек! Длинноногий… впрочем, он таким и остался, но голова… Принципиальный, непримиримый, умница… Какие он профессорам вопросы задавал! Помнишь Лещинского? Ты же его заставил Ленина по-настоящему читать.
— Да. Теперь профессора другие…
— Думаешь, лучше?
— Не лучше, но другие, — уклончиво ответил Константин Семенович. — Давай выпьем сначала. И так уж половину расплескали.
Друзья чокнулись и, с блестевшими от радости глазами, выпили.
— Рекомендую, Боря, грибки. Собирала и мариновала дочь, под руководством бабушки.
Некоторое время молча закусывали, поглядывая друг на друга и улыбаясь каждый своим мыслям.
— Но ты мне, Костя, так и не сказал, что случилось? Как это ты, педагог по призванию, талантливый, с искрой божией педагог, стал милиционером? — спросил Борис Михайлович. — Почему променял Школу на милицию?
— Надо же кому-то оформлять результаты вашего воспитания.
— Не-ет, милый друг, шутками ты не отделаешься. Теперь я за тебя возьмусь!
Арина Тимофеевна принесла горячей, рассыпчатой картошки и начала раскладывать по тарелкам, поглядывая на важного, как ей казалось, гостя.
— Борис Михайлович, а почему вы с таким предубеждением относитесь к милиции? — спросила Татьяна Михайловна.
— С предубеждением? Нисколько! Я очень ценю и уважаю милицию, но для Кости есть работа более значительная.
— Например?
— Директором школы. Сейчас вопросы воспитания всех очень волнуют.
— Да, да, — с улыбкой согласился Константин Семенович, вставая. — Недавно мне пришлось прочитать газетную статью. Очень она меня разволновала. Я даже выписал начало. Вот послушай!
С этими словами он взял со стола одну из своих тетрадей, нашел нужную страницу и начал читать:
— «В этом году во весь рост встал вопрос о воспитании. Особенно остро встал этот вопрос в больших городах, где не разрешен еще квартирный кризис, где школы в две, а то и в три смены. Идет усиленная стройка школ, принимается ряд мер, чтобы ликвидировать двухсменность, для ребят открываются двери клубов и т. д.
Сейчас вопросы воспитания обсуждаются на широких родительских собраниях, среди учителей, среди молодежи, даже в трамваях разгораются иногда горячие дискуссии на эту тему…»
Борис Михайлович слушал статью, всё больше недоумевая, чем она могла разволновать друга:
— Всё?
— Всё.
— А что же тут такого? Обычная статья.
— А как ты думаешь, где она напечатана?
— Скорей всего, в «Труде». Там что-то насчет клубов…
— А когда она напечатана?
— Ну, это трудно сказать. Неделю, месяц назад.
— Напечатана она в «Известиях» в тысяча девятьсот тридцать пятом году. Автор Крупская.
— Да не может быть! — с удивлением протянул Борис Михайлович и расхохотался. — Ай да Костя! Ну и поймал!
— Боря, а ведь это не так смешно! — с упреком сказал Константин Семенович. — Двадцать лет прошло…
— Я смеюсь не потому! Очень неожиданно получилось. Ты мне дай переписать. Я где-нибудь в докладе грохну. Очень эффектная штука! А смешного тут, конечно, ничего нет. Двадцать лет говорим о воспитании, а никаких особенных перемен.
— Ты ошибаешься, Боря. Перемены есть. Вспомни! В тысяча девятьсот тридцать пятом году вышла «Педагогическая поэма». Макаренко показал результаты своей работы. Ему удалось провести в жизнь ленинские принципы коммунистического воспитания. Макаренко, конечно, было трудно. Чиновники ему сильно мешали, но всё-таки он мог работать. А ведь Макаренко был не один. Сколько талантливых педагогов работало в школах, и делали они большое, интересное дело. Рождалась новая педагогика… И вдруг наша школа почему-то свернула на старую, проторенную дорожку… Что у нас сейчас? Что-то вроде копии старой гимназии.
