Напрасная обида
В те годы, когда произошла со мной эта история, я ещё не был актёром и даже не учился в театральном училище. Было мне десять лет, и я, как и все мои одногодки, ходил в четвёртый класс самой обыкновенной общеобразовательной школы. Но любовь к театру уже завладела мной. Однажды я увидел в школьном вестибюле объявление: «Организуется драмкружок. Запись у преподавателя литературы такого-то». Я тут же сломя голову побежал к этому учителю. Желающих заниматься в драмкружке оказалось много, и в школе был устроен конкурс. Я решил читать «Песню о Буревестнике». Дождался, когда меня вызовут, вышел на середину школьного зала и закричал, чтобы показать, какой у меня громкий голос: «Над седой равниной моря ветер тучи собирает…» Очевидно, от волнения я забыл объявить название стихотворения. По залу прокатился смешок. Но потом ребята притихли и слушали меня внимательно. Когда я кончил, учитель сделал мне несколько замечаний и попросил прочитать «Песню о Буревестнике» ещё раз. Я прочитал, и он сказал, что принимает меня в кружок. Помню, он даже похвалил меня и назвал способным. Похвалил! А на первом же занятии обидел.
В тот день Виктор Семёнович, так звали учителя литературы, читал нам отрывки из пьесы-сказки «Снегурочка».
Во время чтения я примеривал себя то к одной, то к другой роли и наконец пришёл к заключению, что больше всего мои актёрские данные подходят к роли царя Берендея. Голос у меня был сильный. Черты лица, как я сам считал, мужественные. Вот только рост маловат. В драмкружке большинство ребят было из шестых и седьмых классов, трое из пятого, а из четвёртого приняли меня одного. «Но при чём тут рост? — возражал я сам себе. — Наложу в царские сапоги побольше бумаги, вот сразу и вырасту».
Однако царя Берендея Виктор Семёнович почему-то поручил худому робкому семикласснику, который всю репетицию моргал глазами и смущённо ёрзал на стуле, точно его вот-вот должны были вызвать к доске решать трудную задачу.
— Ладно, — махнул я рукой, — сыграю Деда-Мороза. Тоже хорошая роль.
Но и Деда-Мороза отдали другому.
— А Боря, — обратился ко мне учитель, — сыграет царского отрока.
— Кого? — растерянно переспросил я и помрачнел.
— Мальчика, который прислуживает царю, — объяснил мне учитель. И сказал, чтобы к следующей репетиции все участники будущего спектакля переписали свои роли.
Из школы я шёл один. Всю дорогу ругал себя за то, что сразу не отказался от роли. Дома у меня, очевидно, был очень сердитый вид. Даже сестрёнка спросила меня:
— Ты почему такой молчаливый?
— А мне теперь много говорить не полагается, — усмехнулся я. — Роль такую дали. В ней всего несколько слов.
— А когда на представление приходить? — обрадовалась сестрёнка.
— Отстань! — отмахнулся я от неё и, тяжело вздохнув, сел за уроки.
После уроков, которые я выучил хуже обычного, я из-за какого-то пустяка повздорил с сестрёнкой. Словом, вечер прошёл совсем не весело. И спал я плохо. Три раза видел один и тот же сон. Будто я вышел играть царского отрока, а говорю всё за царя Берендея и Деда-Мороза. Вот до чего расстроился!
На следующее утро я пошёл в школу пораньше. Решил встретить Виктора Семёновича на улице, чтобы поговорить с ним наедине. Но когда в конце переулка я увидел знакомую фигуру учителя, решимость вдруг оставила, меня.
«Ведь если я откажусь от роли, — подумал я, — тогда, пожалуй, Виктор Семёнович совсем меня из кружка исключит. Уж лучше сыграю как-нибудь этого мальчишку, а в следующий раз сам попрошу главную роль», — решил я и, поравнявшись с учителем, поздоровался.
— Здравствуй, Боря, — улыбнулся мне Виктор Семёнович. — Ты что такой невесёлый?
— Роль мне не нравится. Маленькая она. Даже играть нечего, — с горечью признался я.
— Роль, конечно, у тебя не главная, — согласился учитель. — Но там есть что играть. Помнишь, как отрок царя просит, чтобы он Купаву выслушал: «Девица красная молит и плачется, бьёт челобитную»?
Я уныло покачал головой в знак согласия.
— Жалеет ведь отрок Купаву, волнуется за неё, — сказал учитель. — А вдруг царь не захочет её выслушать? Вот ты попробуй поволноваться, да так, чтобы зритель тоже переживал, разрешит царь впустить Купаву или нет. А когда получишь согласие, не забудь поблагодарить царя и поклониться ему.
— А как кланяться-то? — спросил я.
— В пояс, по русскому обычаю, — сказал учитель и предложил мне взять в школьной библиотеке русские сказки.
В книге сказок были очень хорошие рисунки. Сразу стало ясно, как царские слуги одевались, как они выглядели.
Отыскал я среди них царского отрока. Он был одет в расшитый золотыми нитками кафтан с высоким воротником и остроконечную шапочку, похожую на тюбетейку, только повыше и всю в драгоценных камнях.
Я не только внимательно рассмотрел в книжке рисунки, а прочитал все сказки, в которых был царь. Прочитал и задумался: «Да, положение у придворных было незавидное. Попробуй не угоди царю — так он может и голову отрубить. Берендей, правда, был добрый царь. Но кто его знает. Попросишь не вовремя, и он может рассердиться».
Я прочитал ещё турецкие и персидские сказки и пришёл к заключению, что царей надо просить осторожно, вкрадчиво, чтобы ничем не прогневить. Выйдя на сцену, я решил говорить свои слова не сразу. Сначала нужно было убедиться, в каком настроении царь. И только когда Берендей ласково улыбнётся (а я подговорил того застенчивого семиклассника улыбнуться мне), попросить его выслушать Купаву. Чтобы почувствовать настоящее волнение на сцене, накануне спектакля я подошёл к самому сильному из ребят нашего класса и сказал ему строгим голосом:
— Когда же ты, Гусев, перестанешь девочек обижать?! — и от страха даже зажмурился: ну, думаю, сейчас он меня стукнет.
Для меня этот удар означал бы отказ царя Берендея выслушать Купаву. А он не стукнул. Уставился на меня как баран на новые ворота и промычал:
— Ты что, белены объелся? Я никого не тронул.
«Значит, согласился царь выслушать красную девицу!» — возликовал я и, почувствовав себя лихим конём, поскакал по коридору.
На спектакле я тоже так сделал. Когда царь сказал: «Разве для девушек двери заказаны, входы затворены?», что означало «Проси!» — я, как положено, поблагодарил его поклоном, а потом, забыв всякую учтивость, очень довольный, поскакал вприпрыжку звать красную девицу Купаву к царю.
И тут я даже подумал, что ослышался: в зале захлопали. Мне захлопали! Исполнителю самой маленькой роли! Главным героям не хлопали, а меня проводили аплодисментами. Наверное, зрители обрадовались вместе со мной, что Берендей не отказался выслушать обиженную девушку. И верно, после нашего спектакля многие ребята прибежали за кулисы поздравить нас.
— А где царский мальчик?
— Кто его играл? — интересовались они.
Тогда Виктор Семёнович подошёл ко мне и сказал:
— Видишь, роль у тебя совсем маленькая, а запомнилась зрителю лучше больших. Молодец, хорошо поработал. — И, посмотрев на кружковцев, играющих главные роли, учитель добавил: — Мне хочется, чтобы на этом примере вы поняли очень простую вещь: нет в пьесах маленьких ролей, как в жизни нет маленьких дел. Всё зависит от того, как к делу относишься.
Рассказ артиста кончился. Я выключил магнитофон и посмотрел на Танечку. Она сидела притихшая, будто всё ещё слушала интересный рассказ. Мне показалось, она даже обо мне забыла.
Наконец Танечка посмотрела на меня и смущённо сказала:
— Когда мама нашего одноклассника поправилась, она тоже благодарила нас, что мы навестили её. Даже сказала: «После того как вы пришли, я сразу начала поправляться».
— Вот видишь, — подхватил я, — выходит, зря вы на том сборе не выступили. Ваши маленькие дела были тоже нужными. Из маленьких кирпичей строят большие дома. И у большого дерева есть тоненькие-тоненькие корни. Их простым глазом с трудом разглядишь, а добывают они дереву самые питательные соки.
А у тебя, читатель? Ну-ка, выясни…
— Принесла вожатая Валя к нам в класс большой плакат, — продолжала рассказывать Танечка. — На нём были нарисованы мальчик и девочка с красными звёздочками на школьных формах. А внизу подпись:
Октябрята — дружные ребята!
Прочитали мы плакат и закричали:
«Это верно! Мы дружные!»
«Мы почти не ссоримся!»
Только Алик не закричал. Даже насупился и сказал вожатой:
«А если дружить не с кем, тогда как?»
«Как — не с кем? — удивилась вожатая. — В классе тридцать пять ребят, а ты говоришь — «не с кем».
«А если они мне не нравятся?» — вызывающе сказал Алик.
«Все тридцать пять не нравятся?» — всплеснула руками Валя.
