Сейчас Саша увидит Сашеньку и, конечно, скажет: «Как хорошо ты поступаешь — кормишь птиц печеньем. Они, смотри, какие голодные, так и набрасываются. Дай-ка мне немного печенья, я тоже хочу покрошить». И Сашенька отдаст ей всё печенье, целых три штуки. А потом, когда птицы всё съедят, Саша и Сашенька пойдут рядом до самой школы. Они будут разговаривать спокойно, никто никого не обзовёт киселём, или лапшой, или манной кашей. Сашенька расскажет Саше, как он записался в секцию самбо. Правда, он ещё не записался, но ведь совсем уже скоро пойдёт и запишется. В этот день или в другой — какое это имеет значение.
А Саша уже совсем близко.
— Здравствуй, Лагутина.
Но что случилось? Сверкнули огни в глазах. Саша кинула портфель, чтобы освободить руки. Она сжала кулаки и налетела на Сашеньку. Она стукнула его очень крепко по шее и несколько раз по спине. И кричала:
— Шпион ненавистный! Ябеда подхалимная!
— За что? — и поправил берет.
— Ещё спрашивает! Только попробуй теперь подойди близко.
Саша умчалась, размахивая портфелем. А мешок, как всегда, летел над её головой. Ветер свистел вокруг мешка, солнце плескалось в лужах, птицы кричали громко и насмешливо. Сашенька брёл по дорожке и печально вздыхал.
Может быть, он правда лапша?
Как ты считаешь, читатель?
Человек с железными нервами
А в четвёртом «А» сегодня кавардак с самого утра.
Сначала всё было, как всегда.
Кто-то нёсся по классу с вытаращенными глазами, как будто спешил по очень важному делу. А спешить было некуда.
Кто-то кричал не своим голосом. А зачем кричал — сам не знал.
Кто-то, наоборот, сидел тихо. Но таких было мало. Маша Полешкина в зеркальце смотрела. Верочка Козловская пример по математике переписывала. Саша Лагутина играла в шашки с Катей. Они, как всегда, спорили:
— За фук беру. Ага, Катька! А не зевай.
— Нечестно. Ты меня нарочно отвлекла. Зачем старинный пятак показывала? Зачем? Хитренькая!
— А не смотри. Любопытной Варваре на базаре нос оторвали.
Катя надулась и больше играть не захотела.
Всё было, как обычно. До звонка ещё оставалось время.
И тут ворвался Женька Воронин. Он крикнул, тяжело дыша:
— У меня что есть!
И тут началось. Все как заорут. И те, кто до этого шумел. И те, кто сидел тихо и шуметь не собирался. Не зря их называют в школе «четвертый заводной».
Все выкрикивали разное:
— Что у тебя есть-то?
— Нет у него ничего!
— Хвальба!
— Покажи!
— Скажи!
— Откуда?
— На какую букву?..
— Врёшь!
— Где?
Ну и так далее. Кто что хотел, то и кричал. Не так уж было важно, что Женька Воронин притащил с собой. Просто покричать захотелось.
Четвёртый «А» зря времени не тратил — целый день впереди, четыре длинных урока, насидишься ещё, намолчишься. Вот и тормошили Женьку Воронина.
Маша быстро зеркальце убрала, подскочила к Женьке и как ущипнёт его за руку. Говори, не тяни, нет терпения ждать. А он всё равно не хотел говорить, только ухмылялся. Ничем его не проймёшь, этого Женьку Воронина. И ухмылка была именно такая — ничем вы меня не проймёте. Как захочу, так и поступлю. А вы попрыгайте.
И тогда Саша Лагутина сказала спокойно:
— Нашли, кому верить. Ничего у него нет. Воронин известный трепач.
А вот этого выдержать не может почти никто. Если ты не врёшь, а тебе не верят — обязательно начнёшь доказывать. И Женька не устоял:
— А это видали?
И вытащил из портфеля обыкновенную синюю мыльницу. Потряс ею — в мыльнице гремело мыло.
— Ну! Вру? Да? Сразу замолчали?
А они не замолчали:
— Подумаешь, мыльница!
— Мыльниц сколько хочешь!
— Подумаешь, мыло!
— Каждый может притащить!
— Удивил!
— Обрадовал!
— Насмешил!
— Хи-хи! Ха-ха!
Но Женьку не заклюёшь. Не такой человек.
— А это видали?
Он показал бутылочку. Прозрачная жидкость просвечивала сквозь стекло. Все опять завопили:
— Лекарство!
— От лени!
— От хитрости!
— От вранья!
— От двоек!
— От синяков!
— От великой любви!
Женька изо всех сил старался оставаться спокойным:
— Простая вода. Понятно?
А они опять:
— Воду принёс из дома!
— Ну, даёт!
— Сроду не видали!
— Руки мой перед едой!
— С мылом! Хи-хи!
А Женька? Хоть бы что. Налил не спеша в мыльницу воды, размешал, вытащил из кармана тоненькую пластмассовую трубочку, похожую на соломинку. Все собирались посмеяться над соломинкой — подумаешь, соломинка. Ничего в ней нет особенного. Удивил! Доказал! Мало ли что можно крикнуть, когда хочется покричать. Но на этот раз никто не успел закричать, даже Саша не успела, а уж она лучше других умеет доводить Женьку. Но и Саше не удалось сказать что-нибудь подходящее — Женька быстро прыгнул на подоконник, набрал в соломинку мыльного раствора, и вдруг полетел по всему классу большой, радужный совершенно прекрасный шарик. Он летел медленно, чтобы все успели им налюбоваться. Проплыл мимо классной доски, на которой мелом было написано вчерашнее число. Мимо портрета Максима Горького. Чуть не задел таблицу окончаний прилагательных, но — нет, не задел, а поплыл дальше. И все затаили дыхание, смотрели, широко раскрыв глаза. Прозрачный мыльный пузырь переливался разными цветами — то он становился сиреневым, то вдруг сразу — розовым, то ярко-зелёным, то бледно-голубым.
— Ах, — вздохнули девочки, — какая красота!
— Ну и ну, — сказали мальчишки и покачали головами.
А мыльный пузырь коснулся парты и сразу исчез без следа. Как будто его никогда не было, как будто он только приснился.
— Ой, — сказали девочки, — ой, ой, ой!
— Готов, — объявили мальчишки, которым тоже было жалко, что пропала такая красота.
А Женька стоял высоко, он раздувал свои веснушчатые щёки, и целая стая новых разноцветных пузырей слетела в класс. Они были похожи на птиц — невесомые, прозрачные, исчезающие.
И все притихли. На некоторое время.
Самая маленькая девочка, Лиза Смородина, по прозвищу Клюква, спохватилась первой.
— Женя! Жень! Дай мне подуть! Один разочек, Женя!
Лиза прыгала около подоконника. В её чёрных, как смородинки, глазах была надежда — сейчас даст! И была в них печаль — нет, не даст. И опять надежда.
— Жень, Жень! Хоть один пузырь! Я умею!
И опять закричали все наперебой:
— Дай мне!
— Не даст!
— Жадина-говядина!
— Ты мне друг?
— Жвачку попросишь!
— Ну пожалуйста, Женя! — Это Сашенька.
— По шее дать этому Женьке, чтобы не хвалился. — Это, конечно, Саша.
И вдруг Женька совершенно неожиданно протягивает свою мыльницу и соломинку. На, возьми. Сам отдаёт вполне добровольно, с улыбкой и без всякого подвоха. Кому отдаёт? Вежливому безобидному Сашеньке? Лизе Смородиной, по прозвищу Клюква, которая попросила самой первой? Валерке, своему первому другу? Каминскому, самому сильному? Или, может быть, Кате Черепановой, самой красивой? Или Маше, не самой красивой, но всё-таки довольно хорошенькой? Нет, нет и нет! Никому из них не досталась мыльница. А захотел непонятный человек Женька отдать свои сокровища самой ненавистной девчонке из всего класса — Саше Лагутиной. Той, которую доводил чуть не каждый день до белого каления. Той, которая ни в чём не уступала ему никогда. Той, которая только вчера окатила его ледяной водой из грязной лужи.
Вот как бывает. Необъяснимы иногда человеческие поступки.
— На, бери. Жалко, что ли? Простая вода. Обыкновенное мыло.
Весь четвёртый класс «А» вытаращил глаза.
Девочки сказали:
— С ума сойти.
Мальчишки презрительно скривили губы и вообще ничего не стали говорить.
Надо же додуматься — так подумали мальчишки, — выбрал! Из всех девчонок, которые и вообще-то доброго слова не стоят, все до одной, выбрать именно ту, которая орёт бешеным голосом, скачет кенгуриными прыжками, свистит в два пальца, как голубятник. Ту, которая доводит тебя до яростной злости и может обдать грязной водой с ног до головы — Клюква вчера видела в окно и всем успела рассказать. Тоже ещё красавицу нашёл дурачок Воронин. Волосы висят, глаза сквозь них горят, как у волка. На щеке царапина. Чулок на коленке продран. Эх, Женька, Женька! Совсем пропащий ты человек.
А Саша?
— Ну что же ты? Бери, — повторил Женька Воронин.
Но она не взяла. Даже руки за спину спрятала — не беру.
— Ну тебя. Не хочу.
Он от обиды глаза сощурил в щёлочки:
— Ты что? Сама же просила.
— Мало ли. — И отвернулась.
Женька захлопал глазами. Редко теряется Женька, а тут растерялся.
А четвёртый «А»?
Класс захохотал. Четвёртый «А» смеялся дружно и громко, от этого смеха закачались вербы на подоконнике в банке. Кто охал от смеха, кто пищал, кто раскачивался, кто за живот хватался, кто сгибался пополам.
