«Это верно, — подумал я. — Вот не спросили мы октябрят, были ли они в зоопарке, и только зря готовились». И ещё я догадался, откуда у Павлика привычка составлять по всякому поводу планы. От отца перенял.
— А если вы сумеете объединить их интересы каким-нибудь общим и важным делом, то, несомненно, станете хорошими вожатыми. Ведь такая задача под силу далеко не всем. — С этими словами Сергей Никодимович встал и пошёл в кабинет. В дверях он обернулся и предупредил нас: — Буду готовиться к лекции, так что вы потише.
Павлик кивнул головой и тут же полез в стол за тетрадкой.
— А?! Что я тебе говорил?! Давай составим план. Да такой, чтоб Ираида ахнула!
— Какой план? — удивился я. — Мы ж ещё не выяснили их эти… индивидуальности…
— Вот и надо составить план выяснения этих самых индивидуальностей. — Павлик вырвал из тетради чистый лист. — Записываю: «Первый пункт: встречаться с октябрятами, кроме сборов, каждый день на большой перемене. Пункт второй: выяснить характер и наклонности каждого. Пункт третий: объединить интересы октябрят одним важным и полезным делом».
На этот раз отец Павлика в самом деле помог нам. У меня уже появилась мысль, как отучить Гошу целый день жевать. А Павлик сказал, что у него созревает план, как нам произвести на октябрят неизгладимое впечатление. Нужно только выйти на улицу, чтобы освежить мозг, тогда его план дозреет окончательно.
Мы вышли на улицу, чтобы продолжить важный для нас разговор, и встретили старшую вожатую.
По её лицу я понял, что она знает о нас всё. И это тут же подтвердилось:
— Больше к октябрятам не ходите, — сказала вожатая официальным тоном, — у вас в самом деле нет к этому призвания. Одно озорство! — И она пошла дальше по переулку, даже не посмотрев на наши огорошенные лица.
— Мы не можем оставить октябрят сейчас, когда у нас уже разработан план действий, — сказал мне Павлик, как только с него спало оцепенение, в которое нас ввергла вожатая. — Почему ты молчал и стоял как каменный?
— А ты почему молчал? — спросил я Павлика и добавил: — Может, займёмся чем-нибудь другим? Подумаешь, октябрята…
— Как можно заниматься чем-то другим, если мы теперь знаем, что делать, — распалился Павлик.
— Мы-то, может, и знаем, а вожатая этого не знает, — возразил я, — она же запретила нам ходить к октябрятам.
— Подумаешь, запретила, — хмыкнул Павлик и выпалил: — А мы будем руководить октябрятами тайно!
— Как? — переспросил я и ахнул. Мысль Павлика прямо-таки окрылила меня. — Идёт! — сказал я почему-то шёпотом. — Мы будем их тайными шефами.
— Давай пять! — с жаром произнёс Павлик, и мы обменялись крепким рукопожатием.
Начать тайное шефство было решено с изучения индивидуальности толстяка Гоши. Пункт первый нашего плана пришлось изменить. Встречаться с октябрятами каждый день на большой перемене было теперь рискованно. Поэтому мы переписали этот пункт по-другому: «Встречаться с октябрятами каждый день после школы у нас во дворе. Октябрятские сборы именовать для конспирации дружескими встречами».
На другой день, выучив уроки, мы отправились на дружескую встречу к Гоше Кроваткину. Решили посмотреть на него в домашней обстановке. Ведь дома человек может оказаться совсем другим. Вот у нас во втором классе училась одна тихоня. Мы даже прозвали её «Мышкой-норушкой». А дома она, оказывается, грубила матери, и бабушка боялась попросить её что-нибудь сделать. Я напомнил этот случай Павлику, но он заявил, что такое случается крайне редко и ничего подобного в данном конкретном случае быть не может. Удивительно похож на отца был, когда возражал мне.
Гошу мы застали на кухне. Он сидел на табуретке, закрыв рот, и мычал, мотая головой. Рядом стояла полная женщина. Она пыталась втиснуть Гоше в рот ложку каши.
— Ну съешь, сынуля, ещё немножко, ещё пол-ложечки… Тогда у тёти Зины не будут болеть ноги.
Гоша продолжал мотать головой. Мне это понравилось. До сих пор я видел Гошу только жующим.
— Он хочет, чтобы я была инвалидом, — пробасила другая женщина, похожая на Гошину мать, только немного ниже, но зато полнее, видно, её сестра.
Тётя Зина, засучив рукава, месила тесто в большой глиняной плошке. Нас никто не замечал. Мы потоптались в дверях, потом Павлик громко кашлянул. Обе женщины разом обернулись к нам:
— Вы к кому? Вам кого?
А тётя Зина спросила самоё себя:
— Неужели я опять не захлопнула входную дверь?
Гоша от неожиданности открыл рот. Этим мгновением воспользовалась его мама и опрокинула туда ложку каши. Гоща сморщился. Хотел зареветь и выплюнуть кашу, но из-за нас передумал и проглотил.
— Мы во… — Начал было я и замялся. Говорить, что мы вожатые, теперь было нельзя.
— Мы — старшие товарищи вашего сына, — выручил меня Павлик, — хотим с ним поговорить.
— Петя и Павлик — вожатые нашей звёздочки, — представил нас Гоша. Мы сразу почувствовали себя увереннее. Значит, октябрята пока ещё не знают о нашей отставке.
— Проходите в комнату, — засуетились женщины. — Приглашай гостей, Гошенька, что ты стоишь?
Все вместе мы прошли в комнату. Там стоял большой раздвижной стол, весь заставленный тарелками.
— Вы чего так рано ужинаете? — спросил Павлик.
— Это ещё не ужин, — проглатывая остатки каши, прошамкал Гоша, — мы ещё обедать не кончили.
Из кухни с противнем, полным горячих пирожков, вошла Гошина тётя.
— Угощайтесь, мальчики. Пирожки со щавелём… Может, и Гошенька перекусит с вами, — пропела она.
Мы взяли по пирогу. Мама с тётей уставились на Гошу, и под их магическим взглядом он тоже взял пирог. Обе женщины обрадовано вздохнули, точно у них с плеч свалился камень, и одновременно погладили Гошу по голове. Но как только они вышли в кухню, Гоша сунул пирог за пазуху и тут же затеребил рубашку: пирог был горячий.
— Для кого прячешь? — спросил Павлик.
— Ни для кого, — оттянув ворот и дуя себе на живот, проговорил Гоша. — Надоели они! Приучили целый день жевать. Мне и в классе хочется. А там нельзя. Вот я и отучаюсь. Как отвернутся — раз! — еду за пазуху, будто проглотил. На улице какой-нибудь собаке отдам.
— А как же суп? — спросил я. — Его за пазуху не выльешь.
— Я супом цветы поливаю, — доверительно сообщил Гоша.
Он хотел показать, как бурно стали расти цветы после его поливок, но тут Гошина мама внесла в комнату новый противень с пирожками.
— Эти уже с яичками… Кушайте, ребятки, сейчас ещё с луком поспеют.
— Не надо больше. Спасибо! Нам домой пора, — сказал Павлик и пошёл к выходу.
— Заходите ещё! — крикнула нам вдогонку Гошина мама. — С вами Гошенька хоть пирожок съел.
Когда мы оказались в безопасности, Павлик спросил меня:
— Какой вывод сделаем из этого посещения?
— Молодец Гоша! — сказал я. — Сам себя приучает к порядку. Твёрдый человек!
— А если взглянуть на это глубже? — спросил Павлик.
Я пожал плечами.
— Мне, например, стало ясно, почему у Гоши одни тройки, — сказал он.
— Почему же?
— Сытое брюхо к ученью глухо, — объяснил Павлик.
Я рассмеялся:
— По-твоему, все хорошие ученики приходят в школу голодные?
Павлик смерил меня уничтожающим взглядом:
— Разве я об этом говорю! Неужели не ясно, что чрезмерная сытость ведёт к лени? А лень сам знаешь, к чему.
К чему ведёт лень, каждый дурак знает. Но с Павликом я всё же не согласился. Если рассуждать, как он, то, вместо того чтобы учить уроки, достаточно просто не позавтракать перед школой. Вот и будешь соображать на уроках лучше любого отличника. Но это не так. Значит, рассуждения Павлика, как сказал бы его отец-философ, лишены здравого смысла и не имеют под собой почвы.
К концу недели мы уже знали о своих тайных подшефных вот что. Главная забота Гоши заключалась не в том, чтобы побольше съесть, а в том, чтобы отделаться от дополнительных порций, которыми всё время его пичкают мама с тёткой. Правда, действовал он неправильно: дома отделывался от еды, не наедался как следует, потому и жевал постоянно в школе бутерброды и пирожки. А ведь этими пирожками он собирался кормить после школы бездомных собак и кошек. Надо объяснить ему это.
Худущая Светка больше всего уделяла внимания своему братишке Антону. Всюду таскала его за собой, хотя это было совсем не обязательно. Светина мама не работала и очень волновалась, когда Светка уводила с собой Антона. Но ей это было просто необходимо. Оказывается, Светка решила стать воспитательницей в детском саду и уже сейчас готовилась к своей будущей профессии, воспитывая Антона. Поэтому в разговоре с нами об Антоне она иногда называла его «несносным» или «трудным» ребёнком.
