Они были такие незаметные, эти маленькие люди, на большом бетонном поле среди могучих, многотонных самолетов.
И летчики были ничуть не лучше всех остальных. Они только немножко увереннее шли по летному полю, разговаривали и смеялись.
Самолет вырулил на взлетную дорожку, дал полный оборот моторам и взлетел.
Он уже превратился в тоненькую горизонтальную полоса ку, а я все смотрел ему вслед и думал про людей, которые сидят там в удобных креслах, и им совсем не кажется удивительным, что они так высоко над землей.
— Я уже летал сотни раз и никак не могу привыкнуть,- сказал Иннокентий Иннокентьевич.- Страшно, но волшебно. Этакую многотонную штучку подымают в небо.
Прилетел другой самолет. Когда он уже бежал по полю, то на хвосте у него выскочило два маленьких парашюта.
— Посадочная скорость очень большая,- сказал Иннокентий Иннокентьевич.- Парашюты для торможения.
Прошли пассажиры. Они были веселые, разговаривали и смеялись, а летчики шли молча.
«Устали, — подумал я. — Нелегко, вероятно, управлять самолетом».
— Как вы думаете, Иннокентий Иннокентьевич, меня возьмут в летчики? — Сам не знаю, как у меня выскочил этот вопрос, и теперь я боялся, что он засмеется или начнет говорить об этом слишком громко и нас услышат чужие люди.
Он посмотрел на меня, и я увидел, как в стеклах его очков играют солнечные лучики, и в солнечных лучиках маленькие, далекие, колючие глаза. Они всегда одинаковые, по таким глазам ни о чем не догадаешься.
— Знаешь, важно не бояться и хотеть,- сказал Иннокентий Иннокентьевич.
— А я не боюсь и хочу,- ответил я.
Нравилось мне, что он говорил как-то по-своему. А то другой бы обязательно сказал: если ты будешь хорошо учиться и т. д., то возможно…
Все и так уже сейчас знают, что учиться надо, можно об этом лишний раз не напоминать. А многие взрослые об этом напоминают просто от лени. О другом ответе надо думать, а этот сказал и отвязался.
— Ты решил стать летчиком? — спросила Нина.- А говорил, поедешь в Сибирь.
— Ты что-нибудь слышала о летчиках, которые открывают на своих самолетах залежи полезных ископаемых? Они летают над Сибирью, утюжат сибирскую тайгу. А в самолете у них специальный прибор, он все отмечает. Где руда, где вольфрам, где никель.
— Нет,- ответила Нина.- Не слыхала.
— И другие, конечно, в вашем классе не слыхали?
— Может быть, Костиков знает. Он иногда читает «Юный техник».
— Придется тебе им про это растолковать,- сказал Иннокентий Иннокентьевич.
— Придется,- ответил я.
* * *
В день маминого рождения я всеми силами старался не вставать, пока мама не уйдет. Плохое у меня было настроение, и неизвестно, что говорить маме. Подарка я ей так и не купил.
Открыл один глаз и осторожно поглядывал, как она собирается на работу. Обычно по утрам она ужасно веселая и энергичная, а сегодня она была печальная.
Конечно, день рождения, а никто не поздравляет. Точно она живет не в семье, а на необитаемом острове.
«У меня плохое настроение — это так,- подумал я.- Но мама не виновата, что я такой легкомысленный тип».
Встал, подошел к маме и сказал:
— Поздравляю.
— Спасибо,- сказала мама.- А я решила, что ты забыл.
Чмокнул маму в щеку. Он нее пахло молоком.
Когда я маму поздравил, она сразу повеселела. Для нее все было в порядке. Я ее поздравил, папа тоже, конечно, поздравит. Значит, все в порядке. Правда, когда папа бывал дома, то он всегда дарил ей подарки: духи там или новый шарфик. А тут папы нет.
Она-то не знала, что папа все поручил мне. Это ведь было нашей мужской тайной.
Мама побегала еще немного по комнате. Переодела кофточку. У нее такая привычка — утром обязательно два раза переодеваться. А потом ушла.
И тут зазвонил телефон. Длинный, продолжительный звонок междугородного телефона. Ольга Андреевна решила, что это звонит ее сын, и бросилась к аппарату. Но оказалось, что это папа.
— Мама уже ушла,- сказал я.
— Какая жалость! — ответил папа. — Ну, ты ее поздравил?
— Конечно,- сказал я.- Поздравил.
— Что ты ей подарил? — опросил папа.
Слышно было, как назло, очень хорошо. Когда где-нибудь в кино или в театре изображают телефонный разговор, то обычно бывает плохо слышно и артисты кричат во все горло и путают слова, и от этого выходит всякая путаница. А тут было слышно превосходно.
Но я все же притворился, что не расслышал вопроса.
— Что?-крикнул я.- Не слышу, повтори еще раз.
Рядом стояла Ольга Андреевна, а папа так заорал в трубку, что не только я или Ольга Андреевна, а прохожие на улице могли услышать его голос.
Прижал трубку к уху изо всех сил, несколько раз «чтокнул» и, не слушая папу, повесил трубку.
Телефон зазвонил снова.
— Не вешайте трубки, — сказала телефонистка.- Разговор не окончен.
— Ничего не слышно,- ответил я.
— Нет, слышно,- сказала телефонистка.- А если вы глуховаты, позовите кого-нибудь с нормальным слухом.
Тут ворвался папин голос. Он сказал, что ничего подобного — его сын совсем не глухой, а их телефон работает неважно.
— Папа,- сказал я,- теперь я тебя слышу хорошо.
— Ну, что же ты купил маме?
— Ничего.
— Ничего? — удивился папа.- Зря я на тебя понадеялся. А почему ты, собственно, ничего не купил?
— У меня нет денег.
— Как — нет? Ты их потерял?
— Не потерял, а нет.
Хотел ему все объяснить, но по телефону это трудно.
— Ну, понимаешь…- Надо было какого отделаться, и я сказал: — Проел на мороженое.
— Так,- оказал папа.- Силён мужик.- Помолчал.- Обидно, что ты меня подвел.
Папа не попрощался со мной и повесил трубку.
Никогда он не кричал и не ругался на меня и даже никогда не сердился. Такой он был человек. Всегда говорил про меня: «Мал еще, вырастет-поймет». А тут ничего такого не сказал, повесил трубку, и все.
День был скучный. В школе я ни с кем не разговаривал. А если ко мне кто-нибудь приставал, огрызался. Хотелось поругаться.
Вечером некуда было деваться. А мама все время спрашивала, почему я такой грустный.
Тоска заела меня просто смертельная. Оделся и вышел.
У староарбатского метро остановился и купил себе мороженое. Весь рубль проел на мороженое. Последний папин рубль. Меня прямо тошнило от этого мороженого. А я ел и ел, не знаю почему. Вероятно, от одиночества и от жалости к себе хотел все свои внутренности заморозить.
Потом стал приглядываться: искал веселую молодую парочку. Мне когда скучно, я всегда так делаю. Найду такую парочку и иду следом за ними. Интересно на них со стороны смотреть: медленно они идут, останавливаются, где только можно. И все время смеются.
А я иду следом и делаю все то же, что и они.
Они остановятся у витрины. И я остановлюсь. Они начинают смеяться. И я про себя смеюсь. Даже если ничего смешного на ум не приходит, растягиваю губы и корчу рожи. А потом мне действительно делается смешно.
Но сегодня был невезучий день. Молодые парочки не попадались, а всё какие-то солидные. За такими не увяжешься: они или загоняют до пота, или засохнешь от тоски.
Взял и позвонил Нине.
— Кто ее спрашивает?
Я узнал по голосу Иннокентия Иннокентьевича.
— Борис.
Хотел поздороваться, но не стал. А то еще подумает, что навязываюсь.
— А, Борис. Давай заходи в гости.
— Прямо сейчас?
— Конечно.
Походил минут двадцать для солидности у Нининого подъезда и зашел.
Вся их семья была в полном сборе. Пришлось здороваться со всеми за руку.
Потом Иннокентий Иннокентьевич повел меня в другую комнату и показал свою коллекцию.
Это было неслыханное богатство. В большом ящике, в отдельных гнездах, лежали эмблемы разных автомашин. Олени, быки, львиные головы, антилопы, самолеты, звезды, копья.
Эмблемы были тщательно отникелированы. Они были холодные, блестящие и недоступные. Я гладил, перебирал их, расставлял на столе.
— Ну как? — спросил Иннокентий Иннокентьевич. — Как тебе моя коллекция?
— В порядке,- ответил я.
Я так был растерян, что просто больше ничего не мог сказать.
— Будешь собирать такую же?
— Попробую,- ответил я робко.
— Тогда для начала возьми себе пять эмблем.
— Что вы, Иннокентий Иннокентьевич. Такая ценность!
— Бери, тебе говорят. Презираю коллекционеров, которые не поддержат товарища.
Я посмотрел на коллекцию и не знал, на чем остановиться. Мне даже жарко стало. Наконец я собрался с духом и взял три эмблемы.
Я взял три самые старые, облупленные эмблемы, чтобы не обидеть Иннокентия Иннокентьевича. Потом помялся и взял две получше: серебристую, с синим пятнышком эмблему итальянской машины «фиат» и чешскую квадратную пластиночку с видом гор Высокие Татры — эмблему машины «татра».
— Сейчас я тебе заверну их,- сказал Иннокентий Иннокентьевич.
