отдыхали телом и душой после целого дня добросовестной работы.
В тот самый момент, когда Симеон поднялся, чтобы войти в дом, они услышали долгую скрипичную ноту.
— Симеон! — воскликнула женщина. — Что это было?
Мужчина не ответил. Он не отводил взгляда от амбара.
— Симеон, это скрипка! — вскрикнула миссис Холли, когда второй звук затрепетал воздухе.
Симеон сжал зубы. С гневным возгласом он пересек крыльцо и вошел в комнату.
Мгновение спустя он вернулся, держа в руке зажженный фонарь.
— Симеон, не… не… не ходи, — взмолилась женщина дрожащим голосом. — Ты… ты не знаешь, что там.
— На скрипке без рук не сыграешь, Элен, — резко возразил мужчина. — Хочешь, чтобы я в постель пошел и оставил наш амбар к услугам пьяного охальника-музыкантишки? Я сегодня шел домой и чудесную парочку видел — валялись у дороги. Мужчина и мальчик с двумя скрипками. Видно, они и хулиганят, но как сюда добрались, ума не приложу. Думаешь, я свой амбар таким бродягам оставлю?
— Н-нет, думаю, нет, — заикаясь, ответила женщина и поднялась. Дрожа, она пересекла двор, следуя за тенью мужа.
Войдя в амбар, Симеон Холли и его жена невольно остановились. Теперь музыка была повсюду, наполняя воздух руладами, трелями и зажигательными пассажами. Издав возмущенное восклицание, мужчина повернул к узкой лестнице и стал карабкаться на сеновал. Жена карабкаясь по пятам, и поэтому почти одновременно с мужем увидела мужчину, лежащего на сене. Его лицо было залито лунным светом. Музыка моментально сменилась шепотом: тихий голос послышался из темноты за квадратом лунного света от чердачного окна.
— Будьте любезны, сэр, пожалуйста, не шумите. Видите ли, он уснул. А он так устал, — сказал голос.
На секунду мужчина и женщина на лестнице застыли в изумлении, а потом мужчина поднял фонарь и пошел на голос.
— Кто ты? И что здесь делаешь? — резко сказал он.
Из темноты вынырнуло круглое, загорелое и немного озабоченное лицо мальчика.
— О, пожалуйста, сэр, не могли бы вы говорить потише? — взмолился мальчик. — Он так устал! Я Давид, сэр, а это папа. Мы зашли, чтобы отдохнуть и поспать.
Симеон Холли перевел пристальный взгляд с лица мальчика на мужчину, лежавшего на сене, и тут же опустил фонарь. Он наклонился ниже, осторожно протянул руку и тотчас выпрямился, пробормотав себе под нос грубое слово. Потом он повернулся к мальчику.
— Мальчик, с какой это стати, — гневно проговорил он, — ты играешь джигу в такой час?
— Как же, это папа попросил сыграть, — радостно ответил паренек. — Он сказал, что тогда сможет прогуляться в зеленом лесу и услышать, как журчат ручейки, а птички и белочки…
— Так, мальчик, говори, кто ты! — резко прервал его Симеон Холли. — Откуда ты явился?
— Из дома, сэр.
— Где это?
— Ну как же, дом, сэр, — это место, где я живу. В горах, высоко-высоко — очень высоко! И там такое большое-большое небо, гораздо красивее, чем здесь. — Голос мальчика дрожал и почти срывался, а глаза постоянно возвращались к белому лицу лежавшего на сене мужчины.
В этот момент Симеон Холли очнулся, вдруг осознав, что пришло время действовать. Он повернулся к жене.
— Отведи мальчика в дом, — резко сказал он ей. — Думаю, сегодня придется оставить его у нас. Я схожу за Хиггинсом. Конечно, надо, чтобы он сразу этим занялся. Ты здесь ничего не сделаешь, — сказал он, поймав вопросительный взгляд жены. — Оставь все как есть. Мужчина мертв.
— Мертв? — громко вскрикнул мальчик — но скорее с удивлением, чем с ужасом. — Вы хотите сказать, он ушел, как вода из ручья, — в далекую страну? — дрогнувшим голосом спросил он.
Симеон пристально посмотрел на ребенка. И повторил еще четче:
— Мальчик, твой отец умер.
— И он больше не вернется? — все же голос его сорвался.
Ответа не последовало. Миссис Холли судорожно вздохнула и отвернулась. Даже Симеон Холли не мог смотреть в умоляющие глаза мальчика.
Вскрикнув, Давид бросился к отцу.
— Но он же здесь — вот здесь, — возразил он пронзительным голосом. — Папа, папочка, поговори со мной! Это Давид! — Он протянул руку и прикоснулся к лицу отца. И сразу же отпрянул с ужасом в глазах. — Его здесь нет! Он… ушел, — мальчик принялся бормотать, словно безумный. — Это не та часть папы, которая знает. Это другая, которую оставляют. Он бросил ее, как белочка и вода в ручье.
Вдруг лицо ребенка переменилось. Оно осветилось восторгом, и мальчик вскочил с радостным криком:
— Но папа попросил меня сыграть, а значит, ушел с песней — с песней, как и все они. Он сам сказал! И я сделал так, чтобы он пошел по зеленым лесам, слушая журчанье ручейков! Послушайте — вот так! — И вновь мальчик поднял скрипку к подбородку, и вновь музыка переливчатыми трелями полилась в уши изумленного Симеона Холли и его жены.
На несколько секунд мужчина и женщина лишились дара речи. Их рутинная, привычно текущая жизнь — работа на земле и возня с посудой — никак не подготовила их к такой сцене: залитый лунным светом сарай, странный мертвец и его сын, болтающий о ручьях и белках и играющий джигу на скрипочке.
— Мальчик, мальчик, прекрати! — прогремел Симеон. — Ты что, совсем с ума сошел? Ступай в дом! — И ошеломленный, но послушный мальчик поднял свою скрипку и последовал за женщиной, спускавшейся по лестнице со слезами, застилавшими ей глаза.
Миссис Холли была напугана, но в то же время странным образом тронута. Из далекой поры к ней вернулся звук другой скрипки, на которой тоже играли руки мальчика. Но об этом миссис Холли думать не любила.
На кухне она, наконец, повернулась к юному гостю и посмотрела ему в лицо.
— Ты голоден, малыш?
Давид колебался — он еще не забыл женщину, молоко и золотую монету.
— Ты голоден, дорогой? — запинаясь, повторила миссис Холли, и на этот раз у мальчика громко заурчало в желудке, а с его губ сорвалось неохотное «да». Услышав, миссис Холли сразу побежала в кладовую за хлебом, молоком и полной тарелкой пончиков, каких Давид никогда еще не видел.
Он ел как обычный голодный ребенок, и миссис Холли, вздохнув свободнее, решилась подумать, что, возможно, этот странный мальчик не был таким уж странным. Тогда она отважилась на вопрос:
— Как тебя зовут?
— Давид.
— А фамилия?
— Просто Давид.
— А у отца? — почти спросила миссис Холли, но успела вовремя остановиться, не желая говорить о нем. Вместо этого она поинтересовалась:
— Где ты живешь?
— На горе, высоко-высоко на горе, где, знаете, каждый день видно Серебряное озеро.
— Но ты же был там не один?
— О нет, с папой — пока он не… ушел, —
