одеваться и бежать на холодную улицу — даже без привычного утреннего какао. Коловерша от неё ни за что не отстал бы.
* * *
Они успели догнать гусынь уже за околицей. Тайка издалека увидела три фигуры и прибавила шаг — а Пушок-то, похоже, был прав. Только вот спутница Лины и Лиды девочкой не выглядела. Наоборот, была самой грузной из них. И вообще, казалась очень знакомой…
— Тётя Надя? — подбежав, Тайка узнала продавщицу из магазина. — А вы-то что здесь делаете?
Гусыни переглянулись и хором выдали:
— Не то, что ты думаешь.
— А по-моему, очень даже то! — насупился Пушок, выпуская когти. — Нарушаем, гражданочки? Похищение людей — это статья, между прочим. Ни с места! Я вас арестую!
— Это, наверное, больно? — ахнула Лида.
А тётя Надя всплеснула руками:
— Ой, это ж мой любимый рыженький котик. Я его прикармливала. Твой, что ль, Таюшка? — она почесала Пушка за ушком, и тот растерялся.
Разве можно чесать за ушком детектива при исполнении обязанностей? Но так приятно… мр-мр-мр.
— То ли он — мой, то ли я — его, мы ещё не определились, — улыбнулась Тайка.
— Такой хороший… — тётя Надя гладила и гладила коловершу. А потом тихо — Тайка едва расслышала — сказала: — Прощай, рыжик.
— Что значит «прощай»? — встрепенулся Пушок. — Тая, она по-коловершьи не понимает. Спроси у неё.
— Вы уезжаете? — у Тайки на глаза навернулись слёзы.
Они с тётей Надей не были близки — так, болтали о природе, о погоде, — но «прощай» явно означало, что та покидает Дивнозёрье навсегда. От этого почему-то было очень грустно.
— Можно и так сказать, — продавщица глянула на Лину, потом на Лиду, и те кивнули, мол, говори всё как есть. — Таюшка, я слышала, о чём вы там болтали. Про волшебную страну. Закрыла магазин, пошла следом. И — ты уж извини — под окном простояла до вечера, ваши беседы слушая. А как вы разошлись, пошла в курятник — договариваться. Разве можно такую возможность упускать?
— Я думала, что виллы забирают только молодых девушек, — Тайка захлопала глазами.
— Так и есть. Но для меня решили сделать исключение.
— Тая, спроси, она точно-точно сама решила? — нахмурился Пушок. — А кто же мне будет давать рыбку?
— Пушок, тётя Надя взрослая женщина и может решать, куда и с кем ехать.
— Так-то оно так, но…
— Я очень больна, — тихо призналась тётя Надя. — Мне недолго осталось. А тут — целый волшебный мир, новая жизнь и крылья… Знаешь, я всегда мечтала летать. С тех пор как мама меня маленькую отвезла на юг на самолёте. Я запомнила домики внизу — будто игрушечные. И облака. А море… оно такое огромное. Там я смогу видеть его каждый день. И буду снова здоровой, потому что виллы не болеют. Это ли не счастье?
Тайка вздохнула. Вот так живёшь всю жизнь рядом, ходишь в магазин, покупаешь носки или резинки для волос — и не знаешь, что за прилавком стоит несчастный человек с большой светлой мечтой… Может, тётя Надя и не умела творить чары, но всегда помогала другим — словом и делом — и ничего не просила взамен. Это, если подумать, тоже настоящее волшебство.
Первым опомнился Пушок:
— Счастливого пути!
И Тайка повторила вслед за ним:
— Счастливого пути, лёгких крыльев.
Ей очень хотелось увидеть, как тётя Надя превратится в птицу, но гуси-оборотни ревностно хранили свою тайну.
* * *
До дома они с Пушком добрались молча. Тайка вошла, повесила куртку на гвоздик, скинула сапоги.
— Будешь какао?
Коловерша прежде никогда не отказывался от угощения, а тут словно не услышал вопроса:
— Тая, а ты уже думала, какое желание загадаешь, когда придёт время повязывать мартеничку на дерево?
— Нет. А что?
— Можно я загадаю? Очень надо!
Тайка ожидала, что коловерша заведёт свою обычную песнь про горы мороженого и тонны пирожных, но ошиблась.
— Я хочу, чтобы тётя Надя нашла своё счастье, — Пушок неотрывно смотрел в окно. — Она была так добра ко мне. Рыбкой угощала. Она заслужила!
Ну как тут откажешь? Конечно, Тайка согласилась.
И в этот самый миг над их домом сделали круг три диких гусыни, а потом, выстроившись клином, полетели на юг: далеко-далеко, к тёплому синему морю.
— Ну вот, я так и знал! — бурчал домовой, громко звеня ложечкой о край чашки. — Предупреждал же! Пошто меня не слушала, Таюшка-хозяюшка? Не зря ж говорят в народе: настал марток — надевай сто порток! А ты без шапки на улицу бегала, вот и хлюпаешь теперь носом. Эх, опять пропустишь контрольную по алгебре…
Он отложил ложечку в сторону и протянул ей чашку.
— Не ругайся, Никифор, — Тайка, вздохнув, отхлебнула чай с малиновым вареньем и поморщилась. — Ух, сладко! Сколько же ты сахару туда положил? У меня сейчас что-нибудь слипнется.
— Так тебе и надо, — фыркнул домовой. — Будешь знать, как не слушаться. Сейчас я тебе ещё тёртую редьку с медком сделаю.
— Ой, не надо! Терпеть не могу редьку.
— Надо-надо! — поддакнул Пушок. — Уж мы тебе не дадим разболеться. Вечером Никифор ещё баньку растопит, а я тебя веником, веником! Чтоб знала!
— Сейчас я сама тебя веником! — сдвинув брови, Тайка угрожающе чихнула, и коловерша на всякий случай отодвинулся подальше. — Слушайте, всё это понятно, но я же не просто так по лужам бегала. Дед Фёдор позвонил, что приболел. Ну я и испугалась — а вдруг у него опять сердце прихватило? Это потом только выяснилось, что простуда…
Пушок с Никифором переглянулись и хором заявили:
— Но шапку всё равно могла бы надеть.
М-да, когда эти двое объединяются, спорить с ними становится совершенно невозможно. Ещё и редьку вонючую поставили прямо перед носом, пфе!
Тайка поджала губы и отставила чашку на блюдечко.
— Я подожду, пока остынет. Горячо.
— Ты не ной, а пей давай, — домовой приложил мохнатую ладонь к её лбу и покачал головой. — Жар у тебя немалый, однако, сбить надо…
— Эх, а мы с Алёнкой хотели сегодня до леса дойти. Говорят, в этом году лесавки раньше времени проснулись, первоцветы выпустили, а тут их снегом и засыпало. Хотели им пледиков отнести и термос с какао, чтобы не замёрзли.
— Дома сиди! — буркнул Никифор, а Пушок добавил:
— Мы сами отнесём. А ты ещё успеешь до приключений дорваться, неугомонная наша.
— Какие уж теперь приключения дома-то… — Тайка шмыгнула сопливым носом.
Стоило ей только сказать это, как вдруг в окно кто-то настойчиво забарабанил.
Вот такая она — жизнь ведьмы-хранительницы Дивнозёрья: даже
