— Понятно! Все понятно, любезнейший! — возбужденно воскликнул Иван Прокопьевич. Капитан Никифоров замер у трубки. Неужели?! — Лисы на задних лапах — это на самом деле куницы. А музыкальный инструмент — всего лишь конторские счеты. Дом купца Рукавишникова. Он получил дворянство за поставки в армию во время войны 1854-56 годов и придумал себе такой герб, который напоминал бы потомкам о купеческих заслугах рода. Вообще был, надо заметить, большой оригинал. На гербовом поле…
— Адрес! — рявкнул капитан.
— Да, конечно, простите… — смешался краевед. — Но вот беда. До настоящего времени сохранилось два доходных дома Рукавишникова. Один на бывшей Петровской, ныне Петроградской стороне, другой — на месте бывшей Чухонской слободы… И на обоих домах есть гербы с куницами… Какой же из них?.. Любезнейший капитан, если вас не затруднит, прочтите еще раз записку мальчика, целиком… Подождите, я настрою слуховой аппарат… Замечательно! Мальчик находится предположительно на четвертом этаже, а барельеф — прямо напротив. Чухонский дом украшен куницами внизу, над парадным входом, следовательно, мы имеем дело с петровским домом, где куницы держат щит как раз между третьим и четвертым, последним, этажом. Архитектор Митрохин, который проектировал много доходных домов в Петербурге второй половины 19 века, вообще-то совершенно не тяготел к стилю барокко… Ох, простите, любезнейший, все время забываю, что имею дело вовсе не с обществом любителей-краеведов… Но вы должны будете потом, когда освободите мальчика, непременно зайти ко мне, и я вам все расскажу подробно…
— Зайду, непременно зайду! — истово пообещал капитан Никифоров. — Мы с вами еще водки… тьфу ты! — я хотел сказать, чаю выпьем, и вы мне все про этого купца расскажете… А сейчас — адрес!
— Записывайте: Октябрьская, бывший Конногвардейский проезд…
Положив трубку, капитан Никифоров еще раз перечитал записку, написанную карандашом мелкими и четкими печатными буквами. «Такое впечатление, что и не нервничает совсем! — едва ли не с восхищением подумал капитан. — Может, и вправду — хакер? Но — тринадцать лет… А убийцы — в одиннадцать? Вон в Калининском отделении намедни… Что делается-то… Да уж, прав старик: милиция — точно не общество краеведов…»
Капитан тряхнул головой, сугубо механическим способом отгоняя лишние мысли. Мысли послушно высыпались из головы. Осталась главная, по делу:
«…Квартиру найти легко: четвертый этаж, окно с жалюзи, справа выбито стекло…»
Адрес есть, квартиру найдем. Можно запрашивать и проводить операцию по освобождению мальчика Димы.
Михаил Дмитриевич поднялся по лестнице и решительно надавил кнопку звонка. Открыли сразу. Николай Павлович был в шлепанцах и в домашней куртке с большими карманами. Почему-то его наряд вызвал раздражение.
«Ищу виноватых! — одернул себя Михаил Дмитриевич. — Прекратить! Сам проглядел!»
Камин спал. Более чем всегда одинаковые ребятишки из 8 «А» бесшумно передвигались по квартире. Полина, дочь Николая Павловича, сидела на ковре возле тахты раскинув ноги, раскачивалась взад-вперед и размеренно повторяла: «Ох, беда, беда, беда…»
Это уж могло достать кого угодно. Михаил Дмитриевич пожалел, что пришел.
— Я знаю про Диму, — сказал Николай Павлович. — Мне очень жаль. Мы все надеемся на лучшее.
— Этого мало, — возразил Михаил Дмитриевич. — Надо что-то делать. А чтобы делать, надо понимать, что происходит. Поэтому я и пришел к вам. От Диминых одноклассников я знаю, что погиб какой-то юноша и исчезла еще одна девочка. Впрочем, на основании каких-то своих, непонятно каким путем полученных данных они утверждают, что с девочкой все в порядке. С Димой же — далеко не так. Он впутался в какие-то непонятные дела и теперь за это расплачивается. По собственной воле он в них впутался или как-то иначе — сейчас не так важно, хотя потом я это обязательно выясню. В данный момент для меня в первую очередь важны факты. И поэтому вы, Николай Павлович, сейчас объясните мне, кто такие ваши воспитанники, что они делают, какой информацией располагает Дима и для кого и почему она представляет ценность. Я достаточно ясно выразился?
— Вы выразились достаточно ясно, — кивнул Николай Павлович. — Как отец, я вас вполне понимаю. И я скажу вам то, что могу сказать… Погодите! Не кипятитесь понапрасну! Речь идет не о государственных тайнах и не том, что я от вас что-то скрываю. Просто я сам не все знаю и понимаю, а эти ребята вовсе не являются моими воспитанниками…
— А кем же они в таком случае являются? Инопланетянами, как полагала в начале обучения в вашем классе Димина подружка Таисия? — в горле мужчины, как белье в проруби, полоскалась близкая истерика.
— Михаил Дмитриевич, я прошу вас выслушать меня. Я понимаю, что сейчас не место и не время теоретизировать, потому что у вас пропал сын и ему угрожает вполне конкретная опасность… Но я не знаю, как иначе…
— Говорите!
— Эти ребята называют себя аларм-гвардейцами. Чтобы их определить, проще сказать, чем они не являются. Это не боевая и не идеологическая организация. Если хотите, то это явление ближе к законам природы, чем миру социума и его идей. Если бы я был биологом, а не математиком, наверное, понимал бы больше. Если же говорить с точки зрения математики, точнее кибернетики, то любое общество или популяция — сложнейшая система. Аларм-гвардейцы — органическая часть этой системы, что-то вроде популяционного резерва, камбиальных клеток, которые есть в любом живом организме. Помните, мы сравнивали их с самыми разными явлениями — фольклор, легенды, литература… И все по-своему подходило. Они — овеществление одного из основных культурных мифов. Когда жизнеспособному обществу надоедает или оно больше не может делать то, что делает в настоящий момент (наше общество, как вы, наверное, заметили, в настоящий момент активно потребляет), у него оказывается резерв в виде людей, готовых к другому… И сразу же понятно, что это должны быть совсем молодые люди, лучше всего — дети, подростки… История, если вдуматься, полна примеров. Каждое из многочисленных нашествий кочевых народов начиналось с чего-то подобного…
— Оставим кочевые народы! — решительно сказал Михаил Дмитриевич. — Как это выглядит на практике? Здесь и сейчас?
— Здесь и сейчас они носят значки и остаются аларм-гвардейцами приблизительно до 18–20 лет. Потом уходят в обычную жизнь. Это все, что я знаю наверняка. Прочее — лишь мои догадки. Подозреваю, что, как и отставные сотрудники спецслужб, они всю жизнь считают себя в резерве. Никому чужому о своем прошлом не рассказывают. Часто создают семьи внутри группы. Самая простая группа — класс. Пока находятся «в строю» (или и потом — тоже?), имеют какую-то особую эмпатическую связь между собой. Владеют еще кое-какими психофизическими методиками, причем старшие аларм-гвардейцы обучают младших с помощью чего-то, похожего на психотренинг. Повседневная деятельность членов организации тоже похожа на тренинг и носит отчетливый гуманитарный характер. Любые активные действия, приближенные к боевым, явно не одобряются. Изменить жизнь, людей или общество они точно не стремятся. Со злом не сражаются, добру по мере сил помогают. Суперменов из себя не изображают, так как живут в рамках коллективистской морали. Принадлежностью к организации, по всей видимости, гордятся и дорожат. В каком-то смысле группа, а может быть, и вся организация, — единый организм. Отступники случаются. Желание большей индивидуализации, желание потреблять в ногу с обществом, осознание собственного «суперменства», еще что-то… Их беспрекословно отпускают и «снимают со связи». Расплата — тяжелейшая депрессия, требующая длительного медикаментозного лечения. Я наблюдал три случая… Как происходит «превращение» в аларм-гвардейца, есть ли какой-то отбор и как возникают группы — я, к сожалению, не знаю. Мне они достались в прошлом году уже готовыми, после того, как от них отказался прежний классный руководитель…
— Какую роль в организации играл погибший юноша? И какое отношение ко всему этому имел Дима? Ведь, насколько я понимаю, он пока не является этим… тревожным гвардейцем… Кстати, что за странное название? Если они, как вы говорите, ни с кем не борются…
— Тоже не могу вам сказать. Моя гипотеза: они ощущают себя кем-то вроде пограничников. Всегда на страже. Если возникнет опасность самоуничтожения общества, они окажутся готовы, примут на себя первый удар и всех спасут.
— Кого спасут?
— Популяцию, страну, народ… Не знаю…
— Вы полагаете, они, эти дети, действительно так думают?
— Они так чувствуют. Это важнее.
— Погибший молодой человек…
— Его звали Роберт. Он был обыкновенным гением. И при этом аларм-гвардейцем. И при этом глубоким инвалидом. И при этом романтическим влюбленным… Несчастный парень, смерть была для него в каком-то смысле избавлением от непрерывной боли — физической и душевной. Его последнее изобретение стоит, по всей видимости, миллиарды. Долларов или евро — как пожелаете. Суть изобретения вполне научно-фантастична. Уходя из жизни, Роберт попробовал оставить свое последнее детище в безвозмездное пользование любимой организации. Чтобы им было удобнее творить свои добрые дела, общаться между собой и воспитывать достойную смену. Но вы понимаете — там, где пахнет такими деньгами, всегда находятся те, у кого очень тонкий нюх. Сейчас, разделив ключ к изобретению пополам, тринадцатилетние девочка и мальчик изо всех сил стараются выполнить последнюю волю своего погибшего друга. Мальчик — это ваш Дима. У него — шифр, которым можно запустить программу. Программа вместе с ноутбуком Роберта — у девочки. Все.
