Я слушал лекции, читавшиеся на самых разных курсах и факультетах университета. Возможно, что это было сделано нарочно, чтобы я не мог часто встречаться с одними и теми же немецкими студентами.
Слушать лекции было очень интересно. И особенно потому, что они были такие разные и по теме и по уровню. Кроме того, несколько часов ежедневно я проводил в университетской библиотеке — читал книги по составленному для меня рекомендательному списку и делал конспекты прочитанного.
Время летело незаметно. Я возвращался домой с гудящей головой, но, ложась в постель, радостно думал, что завтра снова пойду на лекции, в библиотеку. За год я узнал так много, что мне иной раз становилось страшно — как все это удержать в голове?…
Наступили рождественские каникулы. Мистер Глен отправил меня в туристский пансион близ Гарца. Я катался с гор на лыжах и отсыпался.
Пансион был маленький, там жили три семьи с детьми и четверо одиноких. Все немцы. Держались они друг с другом холодно и официально. Впрочем, я и сам не стремился с кем-нибудь из них сблизиться. Мне было хорошо и одному. Я уходил в горы и мог там часами стоять на солнце и думать о трагедии Рима и о юридических головоломках средневековья.
Среди жильцов пансиона была женщина лет тридцати — великолепная спортсменка. Я не раз любовался ее стремительным слаломом, когда ее стройная, обтянутая спортивным костюмом фигура то наклонялась вперед, то опасно скашивалась в стороны на крутых поворотах и быстро-быстро уменьшалась, пока не превращалась в цветную точку на дне снежной долины. У нее было строгое, даже злое лицо, что мешало замечать его точеную красоту. Я узнал, что она учительница из Кельна, фрау Зиндель.
Однажды в конце дня разыгрался снежный буран. Я не успел уйти далеко и поспешил домой. В вестибюле возле хозяйки пансиона толпились встревоженные жильцы. Увидев меня, хозяйка сказала:
— Значит, нет только фрау Зиндель.
Пожилой немец — отец одного из семейств — предлагал вызвать спасательную команду. Кто-то советовал включить на полную мощность радиоприемник, висевший у входа в пансион.
— Подождем еще, — сказала хозяйка, — до темноты много времени, да и буран может утихнуть. А вызов спасателей, — она растерянно оглядела всех, — стоит немалых денег. Наконец, фрау Зиндель далеко уйти просто не могла.
Стало смеркаться, а буран продолжал свистеть вовсю и даже усилился. Хозяйка стала вызывать по телефону горноспасательную станцию. Очевидно, буря повредила линию или просто была плохая слышимость — добрых полчаса хозяйка кричала в трубку, а там, на другом конце провода, не могли понять даже, откуда звонят.
— Пансион «Эльза»! — кричала хозяйка. — «Эльза»… «Эльза»…
Вокруг нее в молчании стояли жильцы. Но вот наконец хозяйка сообщила станции о происшествии и, повесив трубку, вконец огорченная, сказала:
— Все в порядке, они принимают меры…
Раздался общий вздох облегчения, и жильцы, оживленно переговариваясь, прошли в столовую и, как ни в чем не бывало, принялись за ужин.
Я стоял у двери, сквозь стекло смотрел на беснующийся в свете фонаря снег и думал о фрау Зиндель. Может быть, она упала, сломала ногу и лежит теперь беспомощная, и ее заносит снегом. Может, спустившись в долину, она потеряла ориентировку в снежной мгле и пошла не в ту сторону, а южнее долина круто обрывалась к горной реке.
Спасателей не было. Телефон молчал. Я видел, как встревожена хозяйка.
— Дайте мне фонарь, я по дороге спущусь в долину и буду кричать, — предложил я ей.
— Да, да, непременно, — засуетилась хозяйка. — Я сейчас заправлю фонарь. Но, может, с вами пойдет кто-нибудь еще?
Пока она готовила фонарь, я прошел в столовую и громко сказал:
— Господа, кто вместе со мной пойдет в долину?
После большой паузы из-за стола поднялся пожилой, довольно тучный мужчина.
— Идемте, — сказал он просто. — Хотя спасатель из меня ерундовый.
И мы с ним, вооруженные фонарем и лыжными палками, отправились в долину. Надо сознаться, затея эта была несерьезной. Пока мы шли под уклон, нащупывая палками дорогу, все было хорошо. Но в долине уже намело много снега, и стало трудно определять, где дорога. А стоило сделать шаг в сторону, как мы по пояс проваливались в мягкий снег. Все могло окончиться тем, что пришлось бы спасать нас.
Больше часа мы исправно орали, махали фонарем, но в ответ слышали только свист снега. И мы вернулись в пансион.
Все его жильцы благоразумно разошлись по своим комнатам. Нас встретила только хозяйка.
— Что же это будет? — причитала она, чуть не плача. — Ну почему мой пансион точно богом проклят? Беда была прошлой зимой, и теперь опять…
— Я пошел спать, — сказал мой спутник.
Поднявшись на второй этаж, я вышел на крышу, где был солярий. Освоившись немного в темноте, я увидел, что в шезлонге, придвинутом к стене, кто-то лежит. Я подошел ближе, наклонился и увидел фрау Зиндель, которая спала, зашнуровавшись в спальном мешке.
— Фрау Зиндель! Фрау Зиндель!
Она открыла глаза и приподнялась:
— Бог ты мой, уже ночь… — сонно произнесла она и попросила меня помочь ей выбраться из мешка.
Меня почему-то разбирал смех:
— Я советую вам спуститься вниз к хозяйке.
— Зачем? — удивилась она.
— Хозяйка там чуть не плачет. Все думают, что вы пропали.
Я прошел в свою комнату, разделся, лег в постель и мгновенно уснул…
За завтраком в столовой стоял гул. Взбудораженные жильцы обсуждали случившееся и поминутно устремляли осуждающие взгляды на фрау Зиндель,
После завтрака я вышел из пансиона. Буран почти совсем затих, и я решил пройтись до почты — отправить открытку мистеру Глену. Мы договорились, что я каждый день буду посылать ему весточку о том, как я тут живу.
Не прошел я и сотни шагов, как меня нагнала фрау Зиндель:
— Вы на почту?
— Да.
Мы пошли рядом.
— Ваша фамилия Коробцов? — спросила она.
— Да.
— Вы кто по национальности?
Я вспомнил указание мистера Глена никому ничего о себе не рассказывать и не ответил.
— Я фрау Зиндель, — нисколько не обидясь, сказала она.
— Я знаю.
— Хочу поблагодарить вас за вчерашнее…
— Не стоит, фрау Зиндель. Это был, может, и благой порыв, но не очень-то серьезный. Мы сами чуть не заблудились.
— Это неважно! — воскликнула она. — Главное в том, что ваш поступок стал живым укором совести для всех других. — Она, вздохнув, сказала: — Ах, немцы, немцы…
Мне самому не понравилось, как вели себя жильцы пансиона, но поддержать разговор я не мог, это было бы просто самохвальством. Я заговорил о погоде.
Когда мы вернулись в пансион, фрау Зиндель предложила мне посидеть у камина.
Было уютно, тепло и так приятно смотреть на пылающие поленья.
— Неужели немецкий обыватель неисправим? — спросила фрау Зиндель. — Мой дом, моя семья, а все остальное его по-прежнему не касается. Представьте, они осуждают меня — эти добропорядочные немцы из пансиона «Эльза». За что? За то, что я крепко уснула на воздухе? — Она наклонилась ко мне и, тряхнув головой, ответила: — Нет! Они осуждают меня за то, что эта история раскрыла их друг перед другом, как равнодушных, тупых эгоистов.
— Вы говорите — мой дом, моя семья, но разве не эти же немцы шли за Гитлером, теряя и семьи и дома? — спросил я.
Она с интересом посмотрела на меня и тихо произнесла:
— Это очень сложный вопрос. Я преподаю историю. Ученики часто спрашивают: как могла случиться с Германией такая катастрофа? Что им отвечать?
— Да, что и говорить, Германии не повезло, — сказал я.
Фрау Зиндель смотрела на меня с крайним удивлением:
— Как это не повезло? Что вы говорите? Германия Гитлера навязала миру жестокую и истребительную войну, желая стать владычицей мира, и за это она понесла вполне заслуженную расплату.
— Могло не повезти и русским и американцам, — сказал я, продолжая выкладывать знания, полученные от мистера Киркрафта. — Но повезло именно им. И теперь русские также хотят владеть всем миром.
— Откуда вы это взяли? — спросила фрау Зиндель, и я увидел в ее глазах насмешку.
— Половину Европы они уже захватили? — продолжал я. — Это же они хозяйничают в Восточной Германии, в Польше, Венгрии, Румынии, Болгарии…
— Что значит — хозяйничают в Восточной Германии? — с учительской интонацией спросила она. — А что, по-вашему, делают американцы и англичане у нас, в Западной Германии?
— Нормальная временная оккупация при одновременной помощи немцам в создании своей демократической власти. А русские сделали Восточную Германию своим военным плацдармом в Европе.
— Откуда вы все это узнали? — спросила она, смотря на меня с улыбкой.
Я промолчал.
— Не обижайтесь, пожалуйста, но вы повторяете зады самой примитивной американской пропаганды, рассчитанной… — она замялась немного, по тут же решительно добавила, — на тупиц и на того печально прославленного немецкого обывателя, который религиозно верит всему, что читает в своей газете или слушает на ночь по радио. Дорогой господин Коробцов, все это далеко не так просто… Вот вам только один факт: почему русские в Восточной Германии устранили нацистов от всякой деятельности, а здесь их подкармливают прославленные своим практицизмом американцы? Почему? Зачем?
