— Передайте им, чтобы не сомневались! Я — за справедливость и еду для всех!
— То есть вы согласны, что еда Башенек должна принадлежать и крысам?
— Конечно! Это честно!
— А с тем, что Башенькам надо оторвать лапы, а их хвосты намотать на телеграфные столбы?
— Э-э-э… Ну-у-у… Да!
— И вам до слез жалко голодных крысят?
— До слез!
— Вы так справедливы и благородны. Давайте поплачем!
— Что? — растерялся профессор Микроскойб.
— Вы же сказали, что вам до слез жалко крысят. Или это были просто слова? — в голосе генерала Гаубица прорезалась сталь, и это изрядно напугало профессора.
— Нет-нет, я был честен!
— Тогда давайте плакать. Подхватывайте. Ыыыыыы.
— Ы… ы…
— Хлюп-хлюп. Хнык-хнык.
— Хнык… Хлюп…
— Как-то вы неискренне плачете. Без надрыва. Ребята нервничают.
— Я научусь! — запаниковал профессор. — Пускай не нервничают!
— Учитесь, Микроскойб, учитесь. В жизни это пригодится. Еще раз извиняюсь за холодильник. К сожалению, украденное уже съедено…
— Вот и хорошо! Надеюсь, им было вкусно?
— Разве для голодных важно, вкусно или нет? Все-таки вы еще далеки от понимания наших проблем. До свидания, профессор Микроскойб.
— Прощайте.
— Зачем так пессимистично? До свидания, а не прощайте.
Генерал Гаубиц повесил трубку.
Профессор Микроскойб только сейчас осознал, что весь разговор продрожал мелкой дрожью, которая и не думала униматься.
Какие же они все-таки гады, эти Башеньки!
Узор восьмой, в серую клеточку
Альфред Муравейчек с изумлением дочитал статью в «Утренней правде», озаглавленную «Цинизм против одиночества», отложил газету в сторону и принялся задумчиво бродить кругами по камере.
Через пару часов он громко постучал в железную дверь. В двери отворилось окошечко и появились глаза охранника.
— Чего надо? — недружелюбно спросили глаза.
— Принесите бумагу и ручку, пожалуйста, — вежливо попросил Похититель…
Глава двадцатая
Мозговая осада
Берта пребывала в растерянности. Причиной тому являлись два письма, которые полчаса назад принес юный портье. Одно — от Константина, другое — от Евгения. Или ее друзья над ней издеваются, или они сошли с ума. Во второе верилось больше.
Лисичка в пятый раз перечитала письмо от Константина:
«Привет, Берточка! Как дела? Я тут чего подумал. Спасти Вершину очень легко. Проблема ведь в чем? В том, что мы трое дружим. А если, скажем, двое из нас будут уже не дружить, а… ну ты понимаешь. К тому же ты мне давно нравишься, еще с утра. Давай встретимся в два часа в кафе напротив гостиницы. Ты танцевать любишь? Я тоже. Так что и Вершину спасем и сами оттопыремся. Только Евгению не говори. Он у нас натура тонкая, может правильно понять. Пускай лучше потом для него это будет сюрприз! С обожанием, твой котик».
Письмо от Евгения Берта прочитала в четвертый раз. Оно было длиннее.
«Сударыня! Ни в коей мере не желая нарушить Ваш душевный покой, а исключительно в стремлении донести до Вас правду об обуревающих мою душу чувствах, пишу я эти строки. Как Вам доподлинно известно, пожар запрещенной любви к жестокой волчице довольно долго полыхал в моем сердце. Не думал я уже, что вновь смогу полюбить, ведь для этого святого и сильного чувства требуется куда больше, чем сердечная зола. Но, видимо, не до всех уголков моей души добралось всепожирающее пламя, и теперь из этих нетронутых глубин произрастает новое прекрасное чувство. Как сказал Юк ван Грин, „любовь пришла“. Возможно, прежде я был слеп и не видел, какая удивительная самка находится рядом со мной. Но ныне я прозрел и вижу, какая удивительная самка находится рядом со мной. И к Вашим лапам, о сударыня, бросаю я свое трепещущее сердце в робкой надежде на взаимные чувства. Молю Вас, не торопитесь с ответом! Обдумайте все обстоятельно и всесторонне, прислушайтесь к голосу Вашего сердца и подумайте также о том, что ответив на мою любовь, Вы спасете Вершину от напасти! Ведь тогда распадется наш дружеский тройственный союз! Заклинаю Вас быть в два часа в кафе напротив гостиницы. Я буду ждать Вас. Вы легко узнаете меня по алой розе в правом крыле. Думается мне также, что не стоит афишировать наши зарождающиеся отношения Константину. Наш друг вспыльчив и неотесан, не будем его лишний раз волновать. С замиранием сердца жду Вас… Ваш преданный Е.»
Берте подумалось, что павлинья история с Изольдой Бездыханной определенно не прошла для пингвина даром.
Интересно, а ей самой кто больше нравится, Евгений или Константин? Евгений образованней. Зато Константин веселее. Еще Константин подвижней. Но Евгений… образованней.
Стоп! — одернула себя Берта. Чем это она занимается?! Что за глупости! «Ну, вот что, кавалеры дорогие. Я не позволю вам все испортить».
Берта явилась в кафе к часу дня и попросила официанта усадить ее где-нибудь в не очень заметном месте, а также принести чашку кофе с молоком, огромные темные очки, широкополую шляпу и свежую газету. Официанта заказ ни капли не смутил, и вскоре совершенно неузнаваемая лисичка в темных очках и шляпе сидела в уголке, попивала кофе и поглядывала одним глазом на дверь, а другим — в газету.
И этим самым другим глазом она прочитала две сильно непонравившиеся ей статьи — про Похитителя с Проспером и про Башенек с крысами. Обе ее просто возмутили. «Бесстыжее вранье!» — горячилась она, испытывая острое желание разорвать газету в клочья. Берта сдержалась лишь потому, что не хотела привлекать внимание.
В половине второго в заведение вплыл Евгений с алой розой в правом крыле. Пингвин пристроился за столиком недалеко от Берты, заказал мороженое и принялся нервничать.
Через двадцать минут в кафе вошел Константин и сразу же увидел дорогого друга. Соперники уставились один на другого, и взгляды их выражали что угодно, только не дружелюбие. Развязной походкой кот приблизился к Евгению и уселся напротив.
— Что ты тут делаешь? — недобро прищурился он.
— Мороженое ем, — как можно беспечней ответил Евгений.
Константин перевел взгляд на розу.
— Какое шипастое мороженое.
— Это роза, — проинформировал пингвин.
— То есть ты не собираешься это есть?
— Нет, конечно!
— Тогда вали отсюда. А то я тебя заставлю слопать ее вместе с шипами!
— Мороженое будешь? — спокойно спросил в ответ Евгений, чем несколько охладил воинственный пыл товарища.
— Не буду, — буркнул кот.
— Тогда зачем пришел? Может, это тебе стоит валить?
— Для кого роза? — требовательно поинтересовался Константин.
— Ни для кого. Я теперь всегда буду ходить с розой, это мой талисман.
— Евгений, я тебя как друга прошу… Забери свой талисман и уйди куда-нибудь. Хотя, — кот окинул розу оценивающим взглядом, — талисман можешь оставить.
— Почему я должен уйти?
— Какой ты непонятливый! У меня свидание!
— А… Ну и почему я должен уйти?
— Я тебя стесняюсь!
— Константин, ты уж извини… Но я никуда не уйду. У меня тоже свидание.
Кот помрачнел.
— С кем?
Евгений решил, что темнить больше нет смысла, и откровенно признался:
— С Бертой.
Константин поперхнулся, а Евгений простодушно полюбопытствовал:
— А у тебя с кем?
— С Бертой, — вырвалось у Константина прежде, чем он придумал, что соврать.
Выроненная пингвином ложечка плюхнулась в подтаявшее мороженое, которое в ответ возмущенно забрызгало обоих соперников. Через пару столиков от них ехидно хихикнула какая-то противная девица в огромных темных очках и несуразной шляпке.
— Так не честно! — возмутился Евгений.
— Еще как не честно! — согласился Константин. — Ты не имеешь права за ней ухаживать! У тебя есть Барбара!
— У меня нет Барбары!
Константин тут же скорректировал свою позицию:
— Вот именно! Не честно, если у тебя не будет еще и Берты! Это что же — у тебя целых двух не будет, а у меня ни одной?! К тому же, сейчас март.
— Ну и что? А у меня апрель, что ли?
— Нет. У тебя февраль.
— Почему февраль?!
— Потому что ты тормоз. Вот у тебя и февраль, когда у всех уже март! А у гепардов, может, даже август.
— Про март — это очень точно, — раздалось над ними. Константин и Евгений задрали головы и увидели противную девицу в очках и шляпке, которая, оказывается, покинула свой столик и подошла к ним.
— А подслушивать — некрасиво, — хмуро заметил Константин, применявший это правило ко всем, кроме себя.
— Ничего, — невозмутимо ответила девица. — Иногда приходится вести себя некрасиво. Особенно когда мои друзья творят всякие глупости, — нахалка швырнула на столик газету, решительно уселась и сдернула с себя шляпу и очки, немедленно превратившись в Берту.
— Ой… — сказали друзья-соперники, втягивая головы в плечи.
