Ознакомительная версия.
– Что? – Роман непонимающе уставился на Эмму. Потом лицо его расплылось в улыбке: все, что было связано с Юлей, вызывало умиление. Вот и Эмму он воспринимал не иначе как фею, принесшую ему это неземное послание.
– На, возьми! – Эмма протянула Роме листок бумаги и карандаш.
– Зачем? – Парень все еще никак не мог спуститься с заоблачных высот.
– Ответ пиши, дурила! – Нет, эти влюбленные – точно психи! Эмма со вздохом покачала головой. Хорошо, что они оба в больницах! Среди нормальных людей им не место.
Однако на самом деле Эмма просто завидовала. Ей вдруг тоже захотелось, чтобы кто-то впадал в паралич и дрожал от одного ее письма, мечтал о ней, сходил с ума… Чтобы кто-то вместе с ней заболел злосчастной любовной чумой! И еще она подумала: «Интересно, а что будет, когда Юля с Ромой встретятся? Если уже сейчас, вдали друг от друга, их просто трясет от накала чувств… Да они же все вокруг спалят любовным зарядом! Полгорода сметут! Полпланеты!»
Тем временем Рома писал ответ, досадуя на свой отвратительный почерк.
«Огонек, привет!
Твое письмо вдохнуло в меня немного жизни, даже захотелось чуть-чуть полетать. А еще – что-нибудь сломать или разбить. А больше всего – увидеть тебя. Странные желания, правда? Наверное, наше приключение подействовало на мою голову…
Ты спрашивала, как я себя чувствую. Отвечаю – хреново. Меня уже тошнит от докторов, сестер, перевязок, лекарств… и, честно говоря, от родителей. Я умру, если они все не оставят меня в покое. Или если не увижу тебя в ближайшие три дня. Или если мне не купят новый мобильный! Или хотя бы не принесут зарядку к плееру! Ладно, что это я разнылся? Тебе, наверное, неинтересно.
Что ты сейчас слушаешь? Я – Бутусова. А какую песню – не скажу! Вообще-то, я люблю потяжелее. А ты?
Эмма – человек. Она так терпеливо выносит выходки буйнопомешанного (это я – после твоего письма!), как будто всю жизнь проработала в психбольнице.
Извини за почерк. Оказалось, что выводить буквы лежа – все равно что пить воду, стоя на голове. Так что не делай никаких умозаключений по моим каракулям – не то я предстану перед тобой переростком, не осилившим программы начальной школы. Или переученным левшой! Или врединой, с первого класса мечтающим довести свою училку до умопомешательства. Скажу по секрету – вообще-то, я не такой! Я временами хороший, местами послушный, обманчиво тихий, иногда покладистый, почти всегда добросовестный, часто даже умный. Не курю, почти не пью (как верблюд!). Короче – идеал! Так что требую прибавку к зарплате (шутка).
Я сегодня по радио слышал про тебя. Да-да! Там рассказывали про значение имен. Обычно я эту чепуху не слушаю, а тут пришлось – ведь буква «Ю» в самом конце! Знаешь, кто ты? Пушистая! И еще кудрявая. А я, оказывается, – римлянин.
Ладно, начал нести чушь, значит, пора заканчивать. А почему-то не хочется! Как будто с тобой поговорил, честное слово.
Если хочешь еще раз спасти мне жизнь, черкани что-нибудь в ответ, ладно?
А то я тут точно помру.
До свидания, кудряво-пушистая! Выздоравливай.
Доброжелатель-римлянин».
Эмма, заслышав в коридоре шаги Ромкиной мамы, едва успела выхватить письмо у парня из рук.
– Приду завтра! – прошипела она и скрылась за дверью.
А Рома, спрятав Юлино письмо под подушку, блаженно улыбался.
– Сыночек, тебе плохо? – беспокойно спросила мама.
Знала бы она, что таким счастливым ее сыночек не чувствовал себя с тех пор, как после первого класса начались его первые в жизни летние каникулы!
Между влюбленными завязалась переписка.
Бедняжке Эмме приходилось курсировать между больницами по два раза в день.
– До чего меня довели, а? С меня уже юбки спадают! На улице никто не узнает! – жаловалась она подруге, в то время как та строчила очередное послание своему милому.
– Хорошо, что не узнают, – механически отвечала Юля, обдумывая очередную фразу. – Богатой будешь.
– Если раньше не умру от истощения! – фыркала Эмма и, подколов юбку булавкой, безропотно спешила доставить очередное письмо.
Вновь установилась жара. В обеих больницах было невыносимо душно, но влюбленные не замечали ни погоды, ни времени. Они и жили-то от одного письма до другого.
Первое время мама Ромы настороженно относилась к неизвестно откуда появившейся Эмме. Роме пришлось представить ее как сердобольную приятельницу своего друга Васи, ученицу медицинского колледжа, которая, прослышав о Роминых бедах, вызвалась навещать его.
– Видишь, какие душевные люди бывают! – со временем Эмма начала нравиться Роминой маме все больше и больше. Девочка помогала прибирать палаты, мыть полы, делать другую санитарскую работу. Больные вскоре уже души в ней не чаяли, а завотделением предложил выписать зарплату. Однако девочка отказалась.
– Оставьте эти деньги себе! – сказала она заведующему. – А я у вас бесплатно буду работать. Мне это просто нравится.
Переписка велась тайно от родителей. Письма превратились в летопись больничной жизни, в исповедь друг другу. Оказалось, что у них действительно много общего – они слушали одну и ту же музыку, одинаково оценивали людей, смотрели на мир.
«Мой день начинается с громких криков дворников, лязганья под окном мусоровоза и вредной медсестры, которая с садистской улыбкой упорно будит меня в семь утра и сует под мышку градусник. Как будто нельзя дать несчастному больному человеку поспать подольше! Правда, я и с градусником продолжаю спать, удивительно, как еще не разбила ни одного. Честно говоря, я бы хотела просыпаться только для того, чтобы прочитать твое письмо и отправить ответ», – писала Юля.
«А мой день начинается со звука спускаемого туалета. Акустика здесь, как в Большом театре. Только музыка другая. Потом начинается ругань – двое мужиков за стенкой, в соседней палате, никак не договорятся насчет форточки – один все закрывает ее, а другой – открывает. Вчера чуть не подрались – была жара, и тот, который все время мерзнет, чуть не довел остальную палату до теплового удара. Они решили коллективно набить ему морду, однако подоспел врач и мерзлявого перевели в коридор. Он теперь все время жалуется на сквозняки. Медсестра ко мне вообще не заходит, температуру измеряет мама, сама же и записывает ее в график. Что я весь день делаю? Слушаю плеер (наконец-то принесли зарядку!), читаю… А ты читать-то умеешь?»
«Читать? А что это такое? Научите меня, дяденька! А если серьезно – бесконечное лежание в четырех стенах действительно располагает к чтению. Хотя у меня есть и телевизор, и DVD-плеер, и компьютер (правда, без Интернета), но все это уже так надоело, все время одно и то же! Пересылаю тебе с Эммой отличную книгу – там почти что про меня. Только угадай, о ком я говорю!»
«О том парне, главном герое! Угадал? Если да, то вот какая интересная вещь – мы с тобой полностью совпадаем. Потому что про этого парня – это и про меня».
«Надо же! Значит, мы с тобой – близнецы, что ли?»
«Нет. Просто два в одном».
Бывало, что они писали и о своем верном почтальоне – Эмме.
«Твоя подружка сегодня хорошо выглядела, – одобрял Роман. – Ее волосы были покрашены в девять цветов. Мне очень понравилось, особенно там, где синело».
«Странно, что только девять! Обычно она красится не меньше, чем в пятнадцать… Мы ее совсем загоняли, бедную Эмму!»
«Бедная Эмма оказалась на редкость богатой! Мама рассказала, что сегодня она в буфете расплачивалась за бутылку воды стодолларовой бумажкой. Продавщица на уши встала, пока сдачу набрала!»
«Надо было у санитарок попросить. У нас тут все расплачиваются с ними долларами».
Переписка продолжалась до тех пор, пока вначале Юле, а потом и Эмме не купили мобильники.
В этот день Эмма решила сделать друзьям сюрприз. Она ничего не сказала Юле и пришла к Роме без письма.
– Почему? – заволновался тот.
– А вот поэтому! – Эмма не стала мучить парня и сразу же протянула ему мобильник. – Звони! – Она назвала номер.
Не веря своему счастью, Рома взял трубку, дрожащими пельцами набрал номер и замер в ожидании ответа.
Юля слушала плеер, поэтому не услышала звонка. Мобильник взяла мама.
– Алло! – ответила она. – Я слушаю!
Испуганный Роман передал трубку Эмме.
– Это ее мама! Что делать?
– Теть Наташ, это Эмма! – бойко затараторила Юлина подружка. – Как там наша художница?
– А, Эммочка! Здравствуй, здравствуй. Художница здесь! Сейчас позову, – мама передала трубку Юле, та приложила ее к уху и вместо веселого баска подруги услышала прерывающийся голос Ромы:
– Юля, это я! Ты… сейчас можешь говорить?
– Д-да, – просипела Юля севшим голосом и быстро отвернулась к стене – чтобы мама не увидела покрасневшие щеки. – Да, Эмма, все в порядке, говори.
Мама снова принялась за вязание, но Юля чувствовала, что она ловит каждое слово.
А в Ромкину палату в это время вошла его мама. Она недовольно посмотрела на прижимающего к уху трубку Рому, потом укоризненно взглянула на Эмму. Роман понял, что и ему придется соблюдать маскировку.
Ознакомительная версия.
