Перед божьей матерью висела на цепях тяжелая лампада, усеянная драгоценными камнями. Они вспыхивали в лучах солнца то голубыми, то алыми, то желтыми огоньками. Илюша смотрел и радовался: сколько купят хлеба на одну эту лампаду!..
4Обедня закончилась, огни свечей и лампад поредели. Молящиеся не спеша расходились, надевая шапки у выхода из церкви.
Зайдя за колонну, Илюша от нечего делать рассматривал рисунки на стенах, читал божественные изречения. Вдруг в затемненном углу он заметил Тину. Она стояла на коленях перед иконой божьей матери. Илюша обратил внимание на то, как она, горячо молясь, тревожно взглядывала на входную дверь, точно ожидала чего-то.
Уловив шорох за спиной, Тина быстро поднялась с колен и спряталась за колонну.
— Это ты? — почему-то смущенно и вместе с тем обрадованно прошептала она, узнав Илюшу, и снова бросила беспокойный взгляд на входную дверь. — Илюша, не уходи. Я чего-то боюсь…
Илюша заметил, что последнее время Тина изменилась — похудела, стала какой-то робкой.
Укрывшись за колонной, Илюша и Типа увидели, как в церковь, совсем уже опустевшую, вошли комсомольцы во главе с Митей Азаровым. Вместе с комиссией губисполкома явились понятые от прихожан. Красноармейцы заняли посты у входа и на колокольне.
Тина испуганно отступила за колонну и потянула за собой Илюшу, но он, не в силах побороть любопытства, старался рассмотреть пришедших. Здесь была Аня в своей старенькой стеганке, Федя и несколько незнакомых Илюше рабочих. Сняв шапки, как предупреждали в губисполкоме, комсомольцы стояли посреди церкви, не зная, куда идти. Митя Азаров оглядывался по сторонам. В эту минуту из алтаря вышел дьякон. Он неприветливо оглядел вошедших и спросил:
— Что вам угодно?
Митя подошел к алтарю, но дьякон преградил ему путь:
— Сюда нельзя.
— Почему?
— Мирским людям вход в алтарь запрещен.
— Кем запрещен?
— Богом, — холодно ответил дьякон, как видно, догадываясь, зачем эти люди пришли в храм, и соображая, как предупредить батюшку.
— Хорошо, мы не станем нарушать ваших порядков, — согласился Митя. — Пусть выйдет сюда главный.
Дьякон пошел в алтарь и так зло хлопнул дверью, что она снова приоткрылась. Илюше хорошо были видно в щелку, как в алтаре все засуетились. Дьячок схватил серебряную чашу и, не зная, куда ее деть, сунул под лавку и накрыл половиком. Дьякон торопливо запихивал в широченный карман штанов золотого Иисуса Христа, что стоял под стеклянным колпаком. Ухватив Иисуса за ноги, он старался засунуть его поглубже, но распятие не втискивалось.
Отец Серафим появился в простой черной рясе. Вслед за ним показался дьякон. Как грозная сила, он остановился за спиной батюшки. Из угла вышла монашка с белым лицом, вся в черном, похожая на смерть.
— Кто меня спрашивает? — обратился отец Серафим к группе понятых, точно не видел комсомольцев или не хотел с ними разговаривать.
Понятые смущенно переминались, им было неловко перед батюшкой за то, что они явились невольными «изменниками» церкви. Всем своим видом они старались показать, что их заставили. Священник это чувствовал и разговаривал только с ними, будто не замечая представителей власти. Глаза у отца Серафима смотрели строго. Илюша не узнавал в этом суровом старике кроткого и ласкового батюшку.
Как ни старался Митя Азаров держать себя независимо, он терялся перед этим неприступным седобородым старцем, перед его холодной настороженностью и чувствовал, что разговор будет трудным.
— Нам нужен главный, — сказал Митя.
— В церкви главных нет, — ответил священник, — все мы слуги господни. Если угодно, я настоятель храма, а со мной мои братья.
Митя Азаров переглянулся с товарищами. С чего начать разговор? Он знал: эти длинноволосые люди, облаченные в красивые, расшитые золотом одежды, — враги. У них не проси жалости, с ними надо только драться, а тут разыгрывай из себя вежливого человека.
— Вы, наверно, слышали, гражданин настоятель, что в стране голод и нечем кормить детей. Правительство Рабоче-крестьянской республики обращается за помощью к церкви. Можно изъять лишнее серебро и золото, которое не нужно для богослужения. Мы купим на это золото хлеб и спасем миллионы голодных детей.
Отец Серафим поднял печальные глаза под купол, где был нарисован бог, и сказал:
— Православная церковь озабочена трагедией, охватившей страну. Сердца верующих скорбят, и мы молимся господу, дабы умерить страдания алчущих…
Комсомольцы молчали.
— Еще ни одна молитва не сделала человека сытым, — угрюмо проговорил Федя, — и мы пришли не проповеди слушать. На Волге вымирают целые уезды…
— Если ваша власть желает спасти голодных, она должна изыскать иные средства, а не святотатствовать, — проговорил священник назидательно. — Семьдесят третье апостольское и десятое правило двукратного собора грозит отлучением от церкви за надругательство над священными предметами.
— Мы не тронем вашего имущества, — сказал Митя, — мы возьмем лишь украшения, без которых можно совершать богослужение.
Прячась за передней колонной, Илюша жадно вслушивался в разговор отца Серафима с Митей и думал: куда девался Степа? Неужели он вместе с дьячком прячет золото? Дьякон ведь спрятал в карман золотого Иисуса. Илюша услышал позади себя чьи-то осторожные, крадущиеся шаги и увидел Шурика Золотарева. «Откуда он взялся? Ведь его в церкви не было», — подумал Илюша.
Глаза сына трактирщика по-кошачьи сузились, он с ненавистью глядел на комсомольцев и сказал, ни к кому не обращаясь:
— Варвары! Пришли церковь грабить!
Заметив притаившуюся Тину, Шурик обрадованно шагнул к ней:
— Тина, как хорошо, что ты здесь… Беги к Полю, а я соберу остальных.
Типа, казалось, не слышала его, она с тревогой вслушивалась в разгоравшийся спор.
— Ты слыхала, что я сказал? — повторил Шурик.
— Отстань!..
— Ты тоже красной стала?.. Погоди же, мы тебе припомним! — И он выбежал из церкви.
Митя Азаров протянул священнику предписание губисполкома:
— Гражданин священник, нам некогда вести диспут. Вот приказ, он издан на основании декрета ВЦИКа. Предъявите опись ценностей и откройте хранилища.
— Не глумитесь над богом, — сдерживая гнев, ответил священник. — Церковь автономна, и государство не имеет права вмешиваться в наши дела. Идите с миром…
В гнетущей тишине кто-то робко кашлянул.
— Неужели у вас не дрогнет сердце? — спросила Аня, и в голосе ее послышалась обида. — Голодные дети протягивают к вам руку, а вы кладете в нее камень. Если с вами Христос, где же милосердие?
Священник не ответил и даже не взглянул на девушку, хотя ее слова больно отозвались в его душе: вот так же говорит с ним родная дочь. С трудом справившись с собой, отец Серафим сказал:
— Я повторяю: вам надобно освободить храм.
— Имейте совесть, — с упреком проговорил Федя, — народ отдал все на спасение революции и теперь сам нуждается в помощи. Спасите его, иначе кто вас кормить будет?
Илюша обернулся туда, где пряталась Тина, и увидел ее в слезах. Наверное, и она не узнавала родного отца, всегда такого доброго. Сейчас его голос звучал бесчеловечно и жестоко:
— Не юродствуйте, юноша. Церковь не допустит, чтобы к священным сосудам прикасались посторонние. Освободите храм, нам надо его закрывать!
— Дождетесь, что мы сами его закроем! — крикнул комсомолец, державший в руках заячью шапку. — Закроем и пудовый замок повесим на дверях. Хватит нам унижаться…
Дьякон заслонил собой дорогую лампаду, сверкавшую разноцветными камнями. Глаза у него сделались желтыми от злости, и он уже не мог сдержать себя. Насупившись, по-бычьи, он пошел на комсомольцев.
— Вам кто позволил осквернять храм господень! — громоподобным басом прорычал он и повелительным жестом показал на выход: — Вон из церкви, воры!
Илюша задрожал от обиды. Хотелось крикнуть: «Ты сам вор! Отдай крест, который спрятал в карман!»
Комсомольцы, сгрудившись, стояли перед церковниками. Они еще надеялись убедить несговорчивых духовников. Федя шагнул к отцу Серафиму и сказал миролюбиво:
— Папаша, ну скажи честно, почему нельзя молиться на деревянный крест, а обязательно на серебряный? В каком Евангелии и по каким заветам Христа установлено, что иконы должны быть в золотых ризах? Ведь за такой вот крест, как у тебя, — сказал Федя и простодушно указал рукой на крест, висевший на шее отца Серафима, — за такой крест голодные дети…
Священник ударил Федю по протянутой руке. Дьякон словно этого ждал. Он сгреб Федю в охапку и, подняв над головой, понес к двери, швырнул его на каменные плиты, а сам поспешил обратно. Ему попытались скрутить руки, но дьякон стряхнул с себя всех, ударом кулака сбил того, кто стоял близко, и толкнул Аню так, что она упала.
