Вдруг откуда-то появился буденновец Ленька Устинов. До чего же обрадовался ему Илюша! И как был красив Ленька в своих красных галифе и в серой кубанке! Илюша хотел показать ему «документ», но Ленька поднял к небу свою сказочную трубу, и она заиграла, запела призывно, скликая всадников. И двинулись мимо Илюши колонны верховых, а впереди — сердце Илюши зашлось от счастья, — впереди гарцевал на копе брат Ваня. Он бил в барабан, а буденновцы так громко пели, что листья{ на деревьях дрожали.
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем…
Появились Егорка с Варькой. А потом и вовсе удивительно — среди красных знамен шла Тина.
Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был ничем, тот станет всем.
…Очнулся Илюша глубокой ночью. Кладбищенская сырость вызвала в теле озноб. Вокруг стояли черные деревья, и листья казались черными. Илюша пошарил по земле рукой, ища галстук. Он забыл, что его сожгли враги. Нащупал что-то влажное — это был рукав рубашки, мокрый от крови, — и с трудом повязал обрывок на шею, думая, что нашел свою косынку.
Опершись на крест, Илюша поднялся. Держась за ограду, сделал несколько шагов. Свежий ветерок обдал его прохладой.
Илюша радовался, решив, что спас свою косынку… Но разве это было не так? Разве не настоящая пионерская косынка горела у него на груди? Конечно же, это была она, окропленная живой кровью, пламенела, как знамя, зовущее в бой!..
Голова кружилась, в ушах стоял звон. Держась за полусломанный крест, Илюша постоял, отдыхая, потом хотел пойти, но упал…
3
Всю осень Илюша болел. У него оказалась перебитой ключица, и он кашлял кровью.
Верный друг Степа прибегал каждый день, а то и по два раза на день, рассказывал пионерские новости, о том, как работают они на коммунистических субботниках. Илюшу заочно выбрали звеньевым, и все ждали, когда он выздоровеет.
Часто навещала его Валя Азарова, приходили комсомольцы. От них Илюша узнал, что сына дьякона Фоню и Шурика Золотарева вызвали к следователю по делу Тины. Подтвердилось, что девушку утопили, но пока не нашли виновников. Поль скрылся из города, и никто не знал куда.
Не забывал своего маленького друга пастух Михеич. Это он нашел Илюшу на кладбище. Вернее, наткнулся на избитого мальчика церковный сторож, а тут Михеич шел со стадом. Он и принес его домой на руках.
Рассказывал ему Михеич о жизни в бору, о том, как подросла дочка Белянки — Зорька. Илюша вспоминал лесные тропинки, знакомые просеки, речку Яченку с песчаными отмелями — и хотелось туда, в тишину зеленых дубрав, где перелетают с ветки на ветку пушистые легкие белки, а потом кидаются сверху ореховой скорлупой.
Бабушка ухаживала за Илюшей с напускной суровостью. Но теперь в ее отношении к мальчику появилось нечто новое: внимание и уважение. Она потихоньку от домашних скроила для Илюши косынку из красного сатина и обметала по краям суровой ниткой — крепче будет.
С подарком в руках она подошла к больному, укоризненно покачала головой и положила ему на грудь аккуратно сложенный кумачовый треугольник.
— На, пострел, носи свой галстук… Надевай, да гляди береги, небось вон сколько материи ушло, целых пол-аршина.
Слабой рукой Илюша взял жилистую коричневую руку бабушки и прижался к ней щекой.
4
Суждено было Илюше пережить еще одно потрясение. Последние дни Дунаевы что-то скрывали от него, о чем-то шептались, упоминали о каком-то письме. Илюша ни о чем не догадывался, но чувствовал: что-то от него таят.
Однажды утром в доме поднялась суматоха, хлопали двери, слышались приглушенные голоса. Потом Илюша почувствовал, что кто-то вошел в его комнатку и остановился у изголовья. Он повернул голову и увидел незнакомого подростка в галифе, в сапогах и в буденовке. Тот несмело подошел к кровати и склонился над Илюшей, не то улыбаясь, не то сдерживая слезы.
Илюша закрыл глаза и снова открыл, слишком неправдоподобно было то, что он видел: перед ним стоял Ваня.
— Где же ты был? — только и сумел сказать Илюша и заплакал.
Ваня опустился перед братом на колени, молча обнял его, потом стащил с головы буденовку.
— Видишь, я все-таки тебя нашел, — сказал он, силясь улыбнуться. — Больше года искал…
— Я знаю… Ты у товарища Ленина в Москве был, царь-пушку с ним смотрел. Я тогда кричал, кричал тебе…
— Нет, я в Москве не был, — сказал Ваня, — я в Харькове живу. Там у нас детская коммуна… Леньку Устинова помнишь? Буденновца, который нам «документ» написал? С трубой серебряной был, помнишь?
— Ага.
— Он у нас в коммуне комсомольским комиссаром состоит, называется организатор.
— А я Сережу Калугу здесь нашел. Ему белогвардейцы руки шашкой искалечили…
Дунаевы притихли за перегородкой, не мешали встрече братьев. Тетя Лиза тихонько всхлипывала.
— Ну, рассказывай, как ты жил?
Илюша подумал, что Ваня спрашивает, правильно ли жил он здесь, помогал ли голодным, и он ответил с гордостью.
— Я свой пиджак Мустаю отдал, а еще мы со Степой сухари собирали и в Помгол к тете Даше отнесли…
— Хорошо, — одобрил Ваня.
А Илюше хотелось рассказать обо всем, что он сделал доброго.
— Я боролся.
— Молодец.
— А еще меня в пионеры приняли…
Но Ваня думал о чем-то и молчал. Илюше хотелось спросить, долго ли он жил у товарища Ленина, потом вспомнил: ведь это лишь во сне причудилось ему, будто Ваня был у Ленина.
— В Москву мы с тобой все равно поедем, как собирались, — сказал Ваня, точно прочитал Илюшины мысли.
— Как же ты без «документа» жил? Ведь он у меня в шапке остался…
— Вот мой документ! — с гордостью сказал Ваня и бережно потрогал на груди значок «КИМ».
— Что это?
— А ты не знаешь?
— Знаю… — и улыбнулся.
— Уже полгода… — похвастался Ваня.
— Я тоже получу. Митя говорил, что нас будут передавать в комсомол. Со знаменем… Командиры воинские приедут. Духовая музыка будет.
Илюша говорил торопливо, а сам держал за руку брата, точно боялся, что он опять исчезнет. Потом силы кончились, и он устало закрыл глаза. Сквозь забытье Илюша слышал, как счастливо звучали слова брата:
— Все равно поедем к товарищу Ленину. У нас другой дороги нету. Я тебе слово даю, что поедем. Слышишь, слово даю…
Кавалер высшего класса (фр.).
