«Запись в отряд юных пионеров на втором этаже. Принимаются мальчики и девочки от 10 до 14 лет. Бюро РКСМ».
Отряд! Что-то значительное и таинственное было в этом слове. Невольно вспомнилась любимая комсомольская песня:
Под тяжким разрывом гремучих гранат
Отряд коммунаров сражался…
Предполагали создать первый отряд пионеров из тридцати человек, но явилось больше сотни. Босоногие, в обтрепанных штанах, в мамкиных юбках, они шумели, спорили.
— Почему меня не хотите записывать?
— У тебя отец служащий. А мы пока принимаем детей рабочего класса.
— А ты куда прешь? В церкви служил…
— Пиши, не разговаривай! — приказал Степа, чувствуя за своей спиной Илюшу и друзей-соратников по борьбе с богом. Уж кто-кто, а Степа завоевал право быть пионером. Это его громкоговоритель стоял теперь в нардоме, и все слушали железную башню имени Коминтерна!
— Степку запиши, — сказал Илюша пареньку. — Он у нас первый коммунар.
Ребята из Острожка боязливо перешептывались:
— А кто такие пионеры?
— Те, кто за Лениным идут… — объяснил Илюша. — Мировую революцию будем делать.
Первыми записали Илюшиных коммунаров. Приняли Мустая, записали Надю Азарову, а по настоянию Варьки — Дуняшу с Солдатской улицы. Правда, она побаивалась признаться, что верит в бога, но Варька поручилась за подругу.
Не обошлось без курьезов. Левка ни с того ни с сего отказался записываться в пионеры.
— Ты что, струсил? — спросил Илюша. Ему было обидно и непонятно: ведь Левка первым записался в кружок «Долой монахов!».
— Трусом не был и не буду, — ответил Левка.
— Тогда объясни…
— Ну вас… Митя говорит: уши надо мыть, драться нельзя. Для чего же тогда кулаки?
Митю Азарова партячейка назначила вожатым. Фрида и Валя стали звеньевыми. На них пионеры смотрели с завистью — на груди у звеньевых пламенели красные косынки.
— Почему нам не выдают? — возмущались ребята.
Пришлось объяснить, что, хотя отряд создан, красную косынку имеет право надеть лишь тот, кто дал Торжественное обещание. К тому же устанавливается испытательный срок — надо показать себя стойким борцом, и тогда повяжут косынку.
4
Через несколько дней отряду вручали знамя — настоящее, воинское, видавшее бури и схватки в боях под Перекопом. Под этим знаменем сражались калужские комсомольцы и в одном из боев погибли все до единого человека. Осталось лишь знамя — вечная слава погибшим героям. Эту славу и передавали первому отряду юных пионеров.
Одна мысль об этом заставляла ребячьи сердца замирать. В клуб пришли рано, украсили стены красными флажками, вывесили портреты Карла Маркса, Розы Люксембург, а между окон — Карла Либкнехта. Илюша написал лозунг, и его прибили на видном месте:
«Пионер, крепко держи в руках, что отцы завоевали!»
Вручать знамя пришли посланцы Красной Армии. Они шагали под звуки духового оркестра и остановились возле Клуба коммунистов. Ребята выглядывали из открытых окон, влезали на спины друг другу, с восторгом смотрели, как двое красноармейцев с винтовками на плечах охраняли знамя в кожаном чехле.
— В одну шеренгу — становись! — скомандовал Митя, и все бросились от окон, выстраиваясь в ряд, тесня друг друга. — Смир-но!
Ребята замерли. В полной тишине красноармейцы внесли знамя. Знаменосец и двое охраняющих стали у окна и замерли у знамени в почетном карауле.
Командир дал знак снять чехол, и все увидели на развернувшемся знамени пулевые пробоины.
— Товарищи юные пионеры! — начал командир. — Красная Армия, которая, будучи полураздетой и полуголодной, победила своих сытых врагов — помещиков и белых генералов, передает вам боевой привет!
Пионеры вскинули руки в салюте. По стойке «смирно» вытянулись комсомольцы. Коммунисты сурово молчали.
— Нас, борцов за коммуну, радует то, что вы, дети рабочих, готовите нам смену. Знайте же, какое знамя вручает вам Красная Армия! Его обагрили своей кровью погибшие герои. Пусть ведет вас это знамя к лучшей жизни, берегите его честь, шагайте с ним по ленинскому пути.
Вожатый, приняв знамя от командира и передав его правофланговому, произнес дрогнувшим голосом:
— Клянемся героям, кто пал в бою под этим знаменем, что будем расти коммунистами! Пионеры, за дело Ленина будьте готовы!
— Всегда готовы! — послышался дружный ответ.
5
Улицу запрудили толпы людей, остановились извозчики.
Все глазели, как от нардома строем шли какие-то сорванцы, четко отбивая такт голыми пятками. Огромный барабан грохал так, что, казалось, тряслась земля.
— Откуда такие?
— Да энти большевики-баламуты…
— Не говори, голубушка, никудышные дети пошли. Подумать только, зубы щеткой чистят, будто сапоги. Сама видала: наберет в рот мелу и елозит щеткой по зубам.
От волнения Илюша сбивался с такта. А тут еще сыпались насмешки:
— Глянь-ко, впереди генерал с голым пузом.
Илюша чувствовал, как в душе у него закипает радостная злость. Он изо всей силы бил колотушкой по барабану. Пусть смеются нэпманы, все равно в глазах у них страх.
Комсомольцы знали, что пионеров встретят насмешками, и нарочно пристроились в хвост ребячьей колонны. Они тоже шагали под звук барабана, а вожатый весело командовал:
— Ать-два, левой! Выше головы, юные пролетарии!
Ребятишки сбежались отовсюду, привлеченные грохотом барабана.
— Кто это?
— Илюшкины безбожники.
Рабочие с гордостью смотрели, как смело шагает их юная смена.
Прочь с дороги, нэпмапы! Маленькие коммунары идут под родным отцовским знаменем. Берегись, бог! Слышишь, как грозно бьет барабан? Дрожите, враги! Там, где отцы были снисходительны, от сыновей не ждите милости!
Глава двадцать девятая
СХВАТКА С ВРАГОМ
Чтоб труд владыкой мира стал
И всех в одну семью спаял,—
В бой, молодая гвардия
Рабочих и крестьян!
1
Весь город всколыхнула неожиданная весть. Дочь священника Тина Богоявленская утопилась в реке. Тело девушки с веревкой на шее выловили рыбаки. А потом неподалеку от Живого моста мальчишки обнаружили платье с запиской, пришпиленной к подолу. Тина сама объясняла, почему решилась на этот отчаянный шаг: «Я восстала против бога и со смирением принимаю заслуженную кару».
В городе по-разному толковали происшедшее. Церковники потихоньку злорадствовали: слыханное ли дело, отреклась от бога, от родного отца, вот и наказание! Ходили настойчивые слухи, что записка подделана, и не зря на шее девушки был привязан камень.
Вышла газета с фотографией Тины. Небольшая заметка о ее жизни призывала комсомольцев к бдительности и была озаглавлена тревожно и решительно: «Враг не сдается и не прощает!»
Сильно горевали по Тине Илюша Барабанов и Степа Бакунин. В пионерской комнате на стене висел вырезанный из газеты портрет Тины в траурном обрамлении. Илюша смотрел на грустную, будто виноватую улыбку Тины, и ему вспомнились скауты. Не они ли виновники ее преждевременной смерти? От Гоги Каретникова и особенно Шурика Золотарева всего можно ожидать.
— Мы дали слово охранять Тину, а сами прозевали, — с виноватым видом говорил Степа и хмурил брови.
Было что-то значительное и волнующее в том, что Илюша и его коммунары дали Торжественное обещание сразу же после смерти Тины, точно становились на место бойца, сраженного врагом.
В зале нардома не было свободного места. На галерке, в проходах, даже на подоконниках сидели рабочие, в большинстве молодежь. Ребятишки расположились на полу у самой сцены.
Занавес был закрыт. В зале, в сдержанном гуле голосов, возникла тихая песня, ее любила Тина.
…И без страха отряд
Поскакал на врага,
Завязалась кровавая битва,
И боец молодой
Вдруг поник головой,
Комсомольское сердце разбито…
На стенах, по обе стороны, нарисованы огромные плакаты. Справа мускулистый рабочий разбивал молотом железные цепи, которые, точно змеи, опутали земной шар. Слева клубный художник нарисовал пионера и пионерку, тоже огромных — от пола до потолка. Румяные веселые лица их никак не вязались с грустной мелодией песни, которую пели вполголоса комсомольцы:
Он упал возле ног
Вороного коня
И закрыл свои карие очи:
«Ты, конек вороной,
Передай, дорогой,
Что я честно погиб за рабочих».
Пели задушевно и печально, каждый думал о погибшем товарище, о борьбе, которая тем и прекрасна, что, несмотря на жертвы, ведет к победе!
