Дорога через лес ведет к границам Фландрии. Герцогство Гэно — пограничное; могучий герцог чувствует себя свободным; предаваясь то на сторону властителей Фландрии Плантагенетов, то на сторону короля Франции, он заставляет соперников с равным уважением относиться к нему. Законом служит для него собственная воля; к его переменчивым капризам прислушиваются короли и владетельные феодалы.
Между епископством Рожэ де Розуа, герцогством Гэно, поместьями Русси и Ретеля, деревушка Анизи кажется убогим островком, затерявшимся в океане. Деревянная башенка с непонятной дерзостью возвышается над убогими жилищами. Странно представить себе обитателей их, одетых в рубища и безоружных, выступающими против могучих соседей. И однако готовность к борьбе живет в душе каждого.
С тех пор, как в деревне узнали о выборе на епископское место Рожэ де Розуа, Пьер Мусон потерял способность к крепкому сну. Правда, он верит в силу королевской хартии, но вера эта более похожа на мечту, которой утешает себя несчастный, ощущая всю ее недостоверность. Пьеру слишком памяти рассказы стариков о бесконечных бедствиях, перенесенных горожанами Лана из-за коварства Людовика VI, отца теперешнего короля Франции. Кто поручится за то, что сын будет более верен своему слову? Можно ли надеяться на его поддержку в случае нарушения со стороны сюзерена коммунальных вольностей?
Сусанна — жена Пьера и пять человек детей спят на полу на тряпье; все спящие прижались как можно ближе к очагу, от которого еще исходит слабое тепло; в жилище нищенская обстановка: трехногий стол, две-три шаткие скамейки, в углу стоит деревянное корыто, на стенах висят на деревянных гвоздях кастрюли. Через тонкую перегородку доносится из прилегающего к жилищу хлева сонное хрюканье поросенка и запах навоза. Окно или лучше сказать, полукруглое отверстие в стене заткнуто тряпками; из него несет холодом, который тонкой струей просачивается в комнату.
Под утро, когда сквозь оконные щели начинает проскальзывать вместе с холодом слабый отблеск рассвета, окрашивающий все предметы в серый цвет, глаза Пьера смыкаются. В домишке ничего не слышно, кроме дыхания, да изредка стонет во сне жена Пьера Сусанна.
В это самое время усталая и взмыленная лошадь въезжает тихим шагом на улицу селения. Видно, что долгий путь утомил ее: голова ее, с длинной, тщательно расчесанной гривой, опущена; одно колено, израненное во время долгой скачки в темноте, окровавлено, она слегка хромает.
Молодом всадник, измучен не меньше лошади. Лицо, под взлохмаченными от ветра волосами, бледно, губы посинели от холода; бархатный камзол служит ему, видимо, плохой защитой от ветра; безнадежно опустил он поводья на шею лошади. В опущенных плечах, в согнутой спине и и безжизненно лежащих на холке лошади руках, можно прочесть выражение крайней безнадежности и отчаяния. Окружающее, видимо, не занимает его: он даже не глядит перед собой, лишь изредка вздрагивая от толчков неровной дороги.
Филипп проскакал огромное расстояние; сначала страх погони придавал ему силы, и он скакал в темноте, сам не зная, где именно искать спасения. Когда же замок епископа остался позади, а лошадь замедлила ход, его взяло раздумье. Будущее представилось ужасным. Денег у него не было, местности он не знал, не было на свете ни одного человека, у которого бы мог он рассчитывать найти совет и помощь. Просить защиты у соседей сеньоров? Но кто из них захочет ссориться с могучим епископом из-за пятнадцатилетнего пажа. Для того, чтобы найти помощь, надо было ехать очень далеко, в такое место, где люди не боялись бы сеньора де Розуа, и где Филипп мог скрыться и навеки замести свои следы для тех, кто вздумал бы искать его. Уже под утро мальчик почувствовал, что для такой дальней дороги не было у него ни средств, ни сил. Его охватило равнодушие. Гибель его была неотвратима, первый встречный выдаст его епископу, или же ему придется где-нибудь умереть с голоду.
Вид спящей деревушки нисколько не ободрил его. Ему и в голову не приходила мысль искать спасении у кого-нибудь из крестьян; на них привык он с детства смотреть как на продажных рабов, управлять которыми можно только или деньгами, или побоями. Ни того, ни другого средства не было в его руках.
Лошадь его медленно плелась по улице селения. Филиппу пришло в голову, что чем раньше его схватят, тем будет лучше. По крайней мере прекратится это страшное томление ожидания.
— Стоп! Кто едет?
На пороге дома в полумраке вырисовывается фигура в короткой рубашке, с широкой бородой, лежащей лопатой на открытой груди.
Филипп ничего не отвечает и презрительно вглядывается в убогого серва, осмелившегося обратиться с грубым окриком к нему, будущему рыцарю. Этот человек может схватить его и отдать епископу, но во всяком случае он не унизится до того, чтобы вступить с ним в какую бы то ни было сделку.
— Я спрашиваю, кто идет? — повторяет бородач.
Он, видимо, совершенно не считает вопрос свой дерзким и без дальних слов хватает лошадь под уздцы.
Филипп роняет сквозь зубы, стараясь придать твердость своему дрожащему от голода и утомления голосу:
— Пропустите меня. Я рыцарь и еду по своим делам.
Но бородач успел разглядеть в полумраке лицо мальчика, почти ребенка; гордые слова прозвучали жалобно, почти просительно, и Филипп видит, что глаза презренного серва выражают внезапное сострадание; бородач восклицает изумленно.
— Ба! Да ведь это ребенок! Куда ты пустился в путь один, мальчик?
Филипп призывает на помощь свою гордость, делает над собой усилие и кричит:
— Я не мальчик для вас, я сын рыцаря и не позволю…
Но внезапно слова замирают: в глазах Филиппа с необычайной быстротой начинают вертеться огненные круги, тело его тяжелеет, и охваченный странной истомой он чувствует, что неудержимо валится на бок и мягко падает на чьи-то руки, протянутые для того, чтобы поддержать его.
— Ты наделаешь себе беды, Пьер, — говорит Сусанна, глядя на мальчика, крепко спящего на растрепанных пучках соломы. Ты даже не знаешь, откуда он явился; может быть это сын какого-нибудь соседнего сеньора, сбежавший от родителей, или провинившийся слуга. За свое гостеприимство ты можешь сильно поплатиться.
Сусанна настолько же робка и забита, насколько смел и решителен ее муж. Ей всюду грезится опасность, но на этот раз Пьер чувствует, что в словах ее есть доля правды.
— Куда же было его девать, — отвечает он, — он повалился мне на руки, как сноп: он промерз до костей; не мог я оставить его на улице.
— Пускай выспится и отправится туда, откуда приехал, говорит Сусанна.
Как бы в ответ на эти слова Филипп зашевелился, поднял с соломы взлохмаченную голову и недоумевающе оглянулся. Он не мог припомнить сразу причину, приведшую его в эту странную и столь чуждую ему обстановку. Двое странных, как ему показалось, нищих, сидя против него на скамейке, смотрели на него. Лицо женщины выражало страх, мужчина добродушно улыбался в ответ на растерянные взгляды Филиппа.
— Проснулся? — сказал он. — Я как раз ждал этого, мальчик, чтобы расспросить, как следует, куда ты держишь путь и не могу ли я оказать тебе услугу, но чувствую, что сначала надо накормить тебя. Еда наша не очень вкусна, но когда человек голоден…
Не было возможности рассердиться в ответ на такую ласковую речь.
— Мне ничего не надо, — попробовал сказать Филипп, но Сусанна уже успела поставить перед ним кувшин молока и пшеничную лепешку, и голод пересилил всякие соображения.
Мальчик принялся жадно есть. Среди этих людей, оказавших ему гостеприимство, он начинал себя чувствовать смелее и бодрее. Когда он кончил, Пьер вопросительно взглянул на него.
— Как же дальше? — спросил он.
— Мне надо ехать, — сказал Филипп, — как можно скорей ехать. Я должен вам сказать, что мне дано моим сеньором важное поручение, а я сильно задержался в дороге, так как из-за ночного мрака довольно долго блуждал по дороге. К тому же лошадь моя зашибла ногу. Если бы не случилось всего этою, я давно бы уж был на месте.
— И богатый человек ваш сеньор? — спросил с чуть заметной усмешкой Пьер.
— О да, очень богатый.
— Странно! Как я ни беден, а все же имею теплую одежду для того, чтобы укрыться от осенней стужи. А ваш сеньор не позаботился даже снабдить своего слугу шапкой, не говоря уже обо всем прочем. К тому же давать поручения такому молодому человеку, как вы, заставлять его скакать среди ночи без седла…
Филипп смутился и опустил голову. Пьер подошел к нему и положил ему на плечо руку.
— Право, будет лучше, если вы доверитесь мне, — сказал он. — Клянусь вам, что это не принесет вам вреда. Вы попали в деревню Анизи, где жители имеют коммунальную хартию и не зависят от прихоти сеньора.
Пьер не мог не заметить, что при упоминании о деревне Анизи и о коммунальной хартии лицо Филиппа выразило вдруг необыкновенное волнение.
