Мост был поднят; двое вооруженных часовых прохаживались у ворот с алебардами на плечах; по всей вероятности, только они одни не были пьяны. Они не обратили внимания на тоненькую фигурку мальчика, мечущегося со дворе в поисках лазейки.
Зубчатые стены окружавшие замок были недоступны. Если бы даже удалось взобраться на них, то спуск вниз был невозможен; глубокий ров, наполненный водой составлял второе непреодолимое препятствие. Однако Филипп был слишком возбужден и слишком ясно сознавал грозящую ему гибель, чтобы иметь время отдаваться безнадежности. Отчаяние придавало ему сил и вдохновляло ого.
Двери конюшен были открыты; пьяные конюхи вповалку храпели на пороге. Перепрыгнуть через бесчувственные тела, вскочить на одну из лошадей и подлететь во весь опор на неоседланной лошади к воротам было делом одного мгновения.
— Кто идет?
— Паж его преподобия, епископа де Розуа! Срочное поручение. Опустите мост!
Один из часовых схватил лошадь под уздцы.
— Да это никак Филипп?
— Да, да, это я. Епископ велел мне лететь с быстротой молнии. За задержку отвечаете вы!
Голос Филиппа дрожал, он захлебывался от волнения. Все зависело от силы его убеждения Однако часовые сдались не сразу.
— Куда же тебя несет ночью? Ведь тебя убьют где-нибудь в лесу.
Другой часовой проворчал сквозь зубы:
— Только спьяну придет в голову посылать с поручениями ребенка.
— А куда же именно ты едешь? — спросил первый.
— К герцогу Гэно, поручение срочное! Не задерживайте!
— К герцогу Гэно, протянул солдат, — а не скажешь ли нам, зачем понадобилось епископу посылать к герцогу? Или он так пьян, что сам не знает чего хочет?
Переговоры грозили затянуться. Неожиданная мысль осенила Филиппа, резким движением он сорвал с груди свою пажескую цепь и взмахнул ею над головой. Во мраке только сверкнули блестящие кольца.
— Вот цепь епископа, — вскричал Филипп, — он велел вручить ее герцогу и предъявлять всякому, кто вздумает меня задержать или обидеть. Если вам этого мало, ступайте к епископу и попробуйте поговорить с ним. Он как раз в таком настроении, которое придаст беседе с ним большое удовольствие. Прошу вас, идите к его преподобию.
Слова Филиппа были в достаточной степени убедительны; жестом руки он настойчиво просил солдат пройти в замок; в дрожащем голосе звучала угроза, когда он произносил имя епископа.
Ворча и недоумевая подошли солдаты к тяжелым блокам, и цепи моста с громким скрипом стали опускаться. Все тело Филиппа охватила неудержимая дрожь. В замке могли услышать шум цепей, кто-нибудь из гостей мог выйти во двор, и тогда все погибло.
Наконец, ворота распахнулись; послышался глухой стук моста о противоположный берег, рука пажа дернула уздечку, изо всех сил он ударил ногой лошадь в бок; лошадь, стуча копытами по мосту, во весь опор выскочила с мальчиком из замка. Недоумевая часовые глядели ему вслед; только теперь заметили они, что мальчик, отправляющийся с важным поручением, был безоружен, на нем даже не было шапки, лошадь была взнуздана, но не оседлана. Однако все эти мысли пришли слишком поздно, стук копыт умолк, и темная ночь поглотила маленького беглеца.
В те отдаленные времена, известные в истории под названием «средних веков», Франции представляла из себя бесчисленное множество местных кружков, бароний, духовных княжеств и городов. Все эти мелкие единицы находились между собой в беспрерывной борьбе, проистекавшей от целого ряда экономических и политических причин.
Общество представляло из себя целый ряд сословных ступеней, завершавшихся рыцарской аристократией.
Сюзерен, владетель крупных поместий, при помощи своих вассалов воевал с соседним сеньором, прибегая к разбою и грабежу для увеличения своих владении. Вассалы, подкупленные врагом, зачастую переходили на его сторону, пренебрегая клятвой, связывающей их с прежним господином; король, власть которого в сущности была только номинальной, представлявший из себя не что иное, как крупного феодала в среде таких же рыцарей, в стремлении к укреплению своих прав, прибегал к подкупу, убийствам и нередко для осуществления своей цели, раздувал пламя воины.
Начавшийся в IX веке торговый рост страны постепенно выдвигал на арену борьбы новый класс зарождающейся буржуазии. Купцы, приобретавшие капиталы, обращали их в орудие завоевания своих несуществующих еще политических прав. Бесправие и произвол феодальной системы толкали это сословие на заговоры и открытое сопротивление. Городское население соединялось в общины и братства и покупало или завоевывало себе права, опираясь в войне с феодалом-владельцем города то на короля, то на соседей. И в этой борьбе подкуп также был одним из наиболее верных орудий.
Коммунальная хартия — грамота, дарующая политические права, самоуправление и ограждение от феодального произвола, — увенчивала стремления буржуазии, открывая ей путь к власти и собственности. Одна лишь крестьянская масса, лишенная не только прав, но и не имевшая в руках никаких средств к плодотворной борьбе, безнадежно влачила на себе бремя невероятного по своей грубости и жестокости феодального строя.
«Крестьяне, — говорит нам один летописец, — которые работают за всех и трудятся беспрестанно во все времена года, которые предаются рабским занятиям, презираемым их господами, находятся в постоянном угнетении для того только, чтобы доставлять другим пищу и одежду, а также средства для их беспутной жизни. Их преследуют пожарами, грабежом и войной, их бросают в темницу и накладывают на них оковы, а потом заставляют платить выкуп или же морят голодом и подвергают всевозможным пыткам. Несчастные кричат, их вдовы плачут, сироты стенают, а кровь мучеников льется».
Эта мрачная картина не преувеличена.
Действительно, загнанные в жалкие жилища, обремененные оброком и барщиной, не имеющие права на звание человека, эти несчастные нигде не могли видеть спасения. Закона не существовало, его заменял обычай, не признававший за рабом иных прав, кроме права умереть с голоду и быть ограбленным своим господином. Бедность умственной жизни и невежество, характеризующие средневековое общество, не позволяли крестьянам организовать из себя живую силу, и всякие попытки их к сопротивлению произволу топились в морях крови.
Горожане в борьбе за коммунальные вольности нередко прибегали к помощи крестьян, жилища которых примыкали к городским стенам. Прельщенные возможностью облегчения жизненных условий, земледельцы охотно оказывали им поддержку. Но коммунальные хартии, осуществлять которые было возможно под защитой городских стен и бойниц, были лишь ничего не значащей грамотой для крестьянина, не имеющего никаких среда в к защите.
Тем не менее попыток освобождения от феодального ига было много: с дерзостью отчаяния безоружные рабы оказывали сопротивление кавалерии рыцарей, безжалостно предававшей жилища и семьи их огню и мечу. Брожение, залитое кровью в одном селении, вновь возгоралось в другом. Эти мелкие, но жестокие вспышки были провозвестниками будущей Жакерии — крестьянского восстания ХIV века, оставившего в истории незабываемую память.
В деревушке Анизи все спало глубоким сном. Было далеко за полночь и этот предутренний час, предшествующий раннему вставанию крестьян на работу, был часом самого глубокого покоя.
Анизи стоит на открытом плоском холме на самом берегу узкой, но глубокой речи Элет, отделяющей Ланское епископство от герцогства графа Гэно. Анизи — центр сельской коммуны, состоящей из двадцати семи близлежащих деревень.
Эта убогая столица отличается от прочих селении лишь деревянной коммунальной башней, под крышей которой висит медный, треснувший колокол, приобретенный на средства крестьян. Эта башня, воздвигнутая недавно, составляет гордость жителей. Она свидетельствует о тех вольностях, которые записаны в королевской хартии и закреплены государственной печатью. Хартия эта хранится у старосты Пьера Мусона, у него же находятся ключи башни.
Когда над Ланскими полями раздается жидкий и дребезжащий звук набата, со всех сторон стремятся к Анизи крестьяне из окрестных деревень. Эту башню готовы они защищать ценой собственной жизни.
Местность, окружающая город Лан, неприветлива; на открытом плоскогорья дуют частые холодные ветры; темный лес чернеет вдали, как грозный страж; вступить в него безоружным никто не отважится; люди, потерявшие всякую надежду на счастье, оклеветанные перед сюзереном вассалы, не надеющиеся на защиту, сервы, обвиняемые в преступлении против сеньора и приговоренные к казни, и смелые авантюристы населяют этот лес. Об этих разбойниках ходят самые невероятные легенды: в своих пещерах они хранят неисчислимые сокровища, они вооружены до зубов, вступить с ними в бой может отважиться лишь большой и сильный отряд кавалерии.
