Услышав знакомый мотив, приспособленный баптистами для выражения своих религиозных чувств, Федя Пустошкин сплюнул в руку недожеванную ириску и понес:
Конная Буденного,
Дивизия, вперед!
На мгновение в комнате воцаряется тишина.
— Чей отрок озорует? — гремит Двухбородый.
— Мой, батюшка, мой. Мал еще…
Кланяясь Двухбородому, Авдотья Поликарповна одновременно отвешивает увесистые подзатыльники внуку. На помощь ей спешит Борис Лампович.
— Брат Аполлинарий, — уговаривает он Двухбородого, — гражданин Тищенко…
Воронок как ужаленный отскакивает от щели. Странное беспокойство охватывает его, когда он слышит имя Аполлинария Тищенко. Если не врут Воронковы глаза и уши, он уже слышал это имя и видел его начертанным на клочке бумаги. Но где и когда? Наконец Воронок вспомнил…
Отряд имени Гагарина готовился к сбору. Не потому, что это позарез необходимо, а потому что подошел срок: сбор полагалось проводить раз в месяц.
«Сборы» для проведения выдавал Дом пионеров.
— Нам нужен «сбор», — говорили ребята, явившись в кабинет пионерской работы.
— Пожалуйста, — отвечала заведующая кабинетом, приветливая Алла Григорьевна и раскидывала перед ребятами разноцветные тетради с описанием разных сборов. — Вот очень хороший «сбор», — расхваливала она свои разработки, — «Железными резервами мы выросли везде». Или вот, еще лучше: «Мы кузнецы, и дух наш молод…»
Это были очень удобные «сборы». Разбил текст на голоса — и валяй, проводи. Один одно скажет, по-писаному, другой другое, третий первого дополнит, а в заключение все вместе грянут песню «Железными резервами мы выросли везде. Клянемся — будем первыми в бою, в строю, в труде…»
Очередной сбор, который Воронку порекомендовала провести Алла Григорьевна, назывался: «Мы все из тех, кто воевал…» Почему он взял его? Кто знает, может быть, потому, что тетрадь с описанием этого сбора показалась ему наименее увесистой. Немножко смутило Воронка слово «воевал». Ну где и с кем могли воевать Воронок и его товарищи? Разве что с двойками. А почему бы и нет? С двойками тоже воюют. Двойка для всех поколений учеников была врагом номер один. Сердитая, когда была старшей вожатой, все свои речи, обращенные к ним, начинала и заключала призывом беспощадно бороться с двойками.
Выбрав сбор, Воронок поспешил в школу. Он открыл дверь, ведущую в актовый зал, и чуть не оглох от шума.
— Тише! — крикнул он. — Я принес «сбор».
Странно, это не произвело на ребят никакого впечатления.
— Я принес «сбор»! — еще громче крикнул он.
На этот раз ему удалось привлечь к себе внимание. Ребята притихли, но вид у них был такой, словно Воронка, своего командира, они видят впервые. Это было странно. Неужели они забыли, зачем посылали его в Дом пионеров?
— Я принес «сбор», — теряя уверенность, проговорил Воронок и вдруг увидел среди ребят новую старшую — Валентину Сергееву.
— Садись и спорь, — сказала она, улыбнувшись, — сбор уже начался…
Воронок, растерянный, сел и стал слушать.
— Что мы знаем о нашей улице? Ничего мы не знаем о нашей улице!
Это кричал Мишка-толстый. Перекричать его удавалось только двум удивительно похожим друг на друга подружкам Оле и Поле, да и то когда они объединяли свои усилия.
— А мы знаем, знаем, знаем… — завелись они. — Раньше наша улица Путиньковским переулком называлась. Один путь на Москву вел, другой на Киев…
— А что еще? — подбоченясь, спросил Мишка-толстый. Подружки смущенно переглянулись и сели. Других подробностей о родной улице они не знали.
Мишка-толстый победоносно посмотрел вокруг. Но тут вскочил Генка Юровец.
— А еще говорят, — крикнул он, — на Еленинской подпольная типография была! Нашей партии, — уточнил он.
— Говорят… — Мишка-толстый вперил в Генку Юровца ехидный глаз, но договорить не успел.
— Что ты предлагаешь? — перебила его Валентина.
Мишка-толстый был отчаянный спорщик, но и только.
«Что ты предлагаешь?» — спросила Валентина, и Мишка-толстый развел руками: не то отказываясь от слова, не то приглашая высказаться других. Другие не заставили себя ждать. Предложения посыпались, как горошины из лопнувшего стручка!
— Узнать, кто живет на нашей улице…
— Чем знаменит…
— Кто раньше жил…
— Какие учреждения были…
— Какие сейчас есть…
— Про каждый дом рассказать… — Это предложила застенчивая Мила Семенова.
Мишка-толстый давно подкарауливал, с кем бы сцепиться.
— «Про каждый», — хмыкнул он. — Ты еще про каждый столб предложи.
Но поддержки Мишка не нашел.
— Дома как люди, — сказала Валентина, — у каждого своя биография…
Она посмотрела на Воронка: «Разобрался или не разобрался в происходящем? Кажется, разобрался. Улыбается…»
Она не ошиблась.
«Предоставить улице слово… Послушать, что она сама о себе расскажет…» Это было интереснее всех «сборов», собранных в Доме пионеров.
— У каждого дома что-нибудь интересное есть, — сказал он.
Так Еленинская получила слово. Ей было о чем рассказать ребятам. Из дома в дом шли пятерки «красных следопытов» и, узнавая что-нибудь новое, тут же расплачивались с хозяевами песнями и плясками. «Пионерские посиделки» — так по-старинному стали называть на улице встречи хозяев домов с «красными следопытами».
Все, что узнавали, ребята заносили в «Летопись нашей улицы». И вскоре то там, то тут на фасадах домов засеребрились мемориальные доски:
«Здесь в 1914 году помещалась подпольная типография РСДРП (Российской социал-демократической рабочей партии)».
«В этом доме провел детские годы Герой Советского Союза Владимир Иванович Пашинин».
«Здесь родился один из организаторов первых пионерских отрядов страны Андрей Иванович Гусев».
«В этом доме жил пионер-герой партизан Витя Яблочкин».
Еще одну памятную доску «красные следопыты» хотели водрузить на доме № 7, но совет отряда, познакомившись с ее содержанием, решительно воспротивился.
— Не стоит портить пейзаж, — сказала Валентина, поддержав совет отряда, и доска с надписью «Здесь до революции жил паук-кровопиец купец Тищенко» была сдана в музей пионерской зоны.
Тише, товарищи! Тише! Папа, мама, сестра Валентина, дедушка Егор, щегол Петька, кот Неслух… Все — тише. Лялька Сергеева, ученица пятого класса «А» 2-й зарецкой школы, пишет домашнее сочинение о том, как она будет жить при коммунизме. Как же она будет жить?
…Светлая, светлая, насквозь прозрачная комната. Изнутри видно все, что делается снаружи. Снаружи не видно ни зги.
По комнате в состоянии невесомости — это очень удобно — плавает красивая девушка. Вернее, не плавает, а неподвижно висит на одном месте. Это Лариса. Можно подумать, что она спит. Но это не так.
При коммунизме люди научились обходиться без сна. И если заставляют себя спать, то только в случае крайней необходимости. Например, для того, чтобы изучить полный курс физики, математики, химии, иностранного языка. Во сне на это уходит совсем мало времени, а наяву — годы.
На голове у Ларисы красивая металлическая сетка. От нее к прибору, мигающему разноцветными огоньками, тянутся ниточки проводов. Спящая Лариса изучает язык хинди.
Зачем ей понадобился этот язык? Вчера в Институте распределения общественных профессий она вызвалась сопровождать делегацию юных марсиан в Индию. Ей разрешили, и вот она изучает язык хинди.
По прозрачной стене навстречу друг другу медленно скользят два луча — голубой и красный. Наконец лучи сливаются, и комната наполняется мелодичным звоном. Лариса просыпается. Снимает сетку и поворачивает изумрудное колечко, надетое на палец, Невесомость пропадает, и Лариса приземляется на пушистый коврик. Язык хинди она знает в совершенстве. Лариса включает видеочасы. Ого, уже три без четверти! Ровно в три за ней прилетит атомолет и на целую неделю унесет в Индию. А что она будет делать потом, на следующей неделе? Лариса нажимает кнопку, и на стене зажигается «Программа общественных профессий Ларисы Сергеевой на июль, август, сентябрь». Лариса читает: «Воспитательница детского сада в Антарктиде… Агроном совхоза «Южные культуры» на Северном полюсе… Экскурсовод Музея пионерской славы на Ленинских горах в Москве… Стюардесса космического корабля Москва — Луна…»
Последнее особенно приятно Ларисе, потому что космический корабль «Восток-100», на котором она будет служить стюардессой, водит Игорь Воронов, по прозвищу Икар Воронок…
Стоп! Что это она? Разве можно об этом в сочинении? Лялька краснеет и старается больше не думать о Воронке.
